"СОЧИНЕНІЯ Д. В. ДАВЫДОВА". ТРИ ТОМА. МОСКВЕ, 1860.
Въ нашей молодой литературе, можетъ быть вследствiе ея юности и самоуверенности, выработался какой-то особенный взглядъ на нашихъ прежнихъ литературныхъ деятелей,-- взглядъ, который мы попробуемъ назвать либерально-рутиннымъ. Проследить причины этого явленiя, указать его печальныя стороны и заявить передъ читателемъ довольно безобразныя крайности, до какихъ дошли проявленiя взгляда нами указаннаго,-- трудъ весьма многосложный, но къ которому мы приступимъ въ свое время. Мы чувствуемъ какъ необходимо, въ теперешнюю пору сужденiй съ чужого голоса, щегольства новыми идеями, не прочувствованными и не сознанными достаточно,-- показать вредъ, происходящiй отъ слишкомъ сильной веры въ непогрешимость молодого литературнаго поколенiя. Отъ разъединенiя литературы съ жизнью, отъ затхлаго запаха четырехъ стенъ, въ которыхъ по большей части засиживаются наши молодые писатели, мы словно забыли глядеть на нашихъ предшественниковъ въ связи съ ихъ эпохою, и подходя къ нимъ, чуть чуть не спрашиваемъ: на сколько совместна ихъ жизнь и ихъ понятiя съ капризами, понятiями или потребностями новейшей журналистики. Благодаря такой рутине, теряется тотъ вечный критерiумъ критики, безъ котораго она выходитъ чемъ-то чуть не низшимъ газетнаго фельетона,-- и въ тоже время самыя каррикатурныя понятiя на время прiобретаютъ силу и даже некоторую законность. Давно ли о Пушкине безнаказанно позволялось писать, какъ о враге прогресса и довольно бездушномъ поклоннике аристократовъ, давно ли частная жизнь Гоголя подвергалась ребяческимъ осужденiямъ; осужденiямъ темъ более ребяческимъ, что они произносились съ насупленной гримасой мальчишки, нахватавшагося какихъ-то новыхъ для него мыслей"? Давно ли предавались униженiю несомненныя заслуги ученыхъ, казавшихся отсталыми по теперешнему понятiю, и наоборотъ, преувеличивались достоинства писателей почти ничего не сделавшихъ, но убежденiями своими какъ бы предугадывавшихъ настоящее настроенiе нашего поколенiя. Слова нетъ - деятель, по инстинктамъ своимъ опередившiй свое время, стоитъ большого вниманiя, ибо зоркость взгляда есть признакъ человека не совсемъ обыкновеннаго,-- но но следуетъ забывать и того что не все современное - истина, и что мы сами, такъ резко относящiеся къ нашимъ предшественникамъ, безъ всякаго сомненiя, будемъ предметомъ осужденiя и шутокъ со стороны всей заносчивой части следующаго за нами поколенiя.
Все эти беглыя соображенiя пришли намъ на мысль по поводу только что прочитаннаго нами четвертаго изданiя сочиненiй покойнаго Дениса Васильевича Давыдова. Вотъ писатель истинно самобытный, драгоценный для уразуменiя породившей его эпохи, приковывающей къ себе все вниманiе и симпатiю читателя,-- а между темъ нетъ ничего легче, какъ унизить и осудить его, съ либерально-рутинерской точки зренiя. Даже для добросовестнаго, но воспитаннаго на одной перiодической литературе человека, Денисъ Васильевичъ долженъ показаться чудовищнымъ воплощенiемъ всякой отсталости. Отнять его заслугъ въ отечественную войну невозможно, и оне должны остаться за Давыдовымъ - но все остальное!... Въ нашу нору чинной бюрократiи и щегольства современными идеями, гусаръ Давыдовъ - другъ Бурцова, долженъ показаться не только уродливымъ, но вреднымъ созданiемъ, достойнымъ грошовыхъ ямбовъ грошевого обличителя. Этотъ человекъ и жизнью и понятiями прямо стоитъ въ разрезъ всему тому, что нынче кажется общепринятымъ. Онъ воспеваетъ гулякъ съ красносизыми носами, питаетъ полное презренiе къ науке и фраку. Гизо и Ламенне называетъ чуть ли не колбасниками, сожалеетъ о томъ-времени, когда военная молодежь ходила но "бивачнымъ кiоскамъ" съ виноточивою баклажкой "лупила по щекамъ" разныхъ старухъ въ разныхъ не совсемъ приличныхъ местахъ веселiя! Все это цветки, но что будетъ далее, если мы всмотримся поглубже въ понятiя Давыдова, и всмотримся въ нихъ съ либерально-рутинной точки зренiя! Военная деятельность, по мненiю Давыдова, есть единственная деятельность, приличная русскому дворянину. Онъ любитъ свою родину за то, что въ ней (по выраженiю Кульнева) всегда есть хоть одинъ уголокъ, въ которомъ дерутся; страшную рукопашную резню несколькихъ десятковъ тысячъ человекъ онъ называетъ восхитительнымъ зрелищемъ, и извиняя людямъ худшiе пороки - жестокость, недобросовестность, презренiе къ жизни себе подобныхъ,-- считаетъ высшей степенью позора поступокъ какого нибудь молокососа, побледневшаго или потерявшагося на поле сраженiя. По кодексу нравственныхъ понятiй удалого партизана, истинный гусаръ, предающiйся на несколько дней запою, вследствiе удачнаго сватовства и согласiя любимой девушки, не смешонъ и не гадокъ,-- но смешонъ, если не гадокъ, тотъ гусаръ, который читаетъ Жомини, и смирно ведетъ себя на чинномъ бале. Перейдемъ къ собственнымъ признанiямъ, къ письмамъ Давыдова,-- и тутъ мы встречаемъ то же самое. Еще дитятей, онъ выкололъ глазъ своему дядьке, и говоритъ о томъ какъ о ребяческой шалости. Со своимъ партизанскимъ отрядомъ забирая города, онъ вешалъ шпiоновъ или людей виновныхъ въ измене, вовсе не думая о томъ, что и шпiонъ и преступникъ - тоже люди. Никакихъ уступокъ новымъ людямъ и новымъ понятiямъ онъ не делалъ до конца своей жизни. Даровитаго Чаадаева онъ презираетъ и зоветъ абатикомъ, просвещенная беседа европейски-просвещенныхъ круговъ старой Москвы вызываетъ въ немъ лишь колкую сатиру, въ мыслящихъ женщинахъ видятся ему синiе чулки и католички, въ гуманной, хотя можетъ быть еще крайне зеленой молодежи ему чудятся зоилы и враги общественнаго порядка. Сколько обвиненiй! И каждое изъ нихъ можетъ быть подкреплено или письмомъ Дениса Васильевича, или строфою его "Современной Песни" или страницей изъ его автобiографическихъ статеекъ! Всюду видимъ мы отсталость, и радикальный разладъ со всемъ, что для насъ чисто и свято! А, между темъ Денисъ Давыдовъ - другъ Бурцова, гусаръ и суровый партизанской генералъ Давыдовъ, и семьянинъ Давыдовъ, и мирный московскiй житель Давыдовъ,-- былъ лицомъ истинно благороднымъ, истинно симпатичнымъ, истинно даровитымъ, истинно оригинальнымъ, въ лучшемъ смысле этого слова. Онъ умеръ, не оставивъ ни одного врага ни въ обществе, ни между близкими ему, ни въ литературе. Въ зените и надире русской словесности имя его произносилось съ почтенiемъ. Белинскiй почтилъ его труды выраженiемъ светлаго сочувствiя, Булгаринъ не ухитрился сказать о немъ ничего сквернаго. При всемъ нашемъ современномъ миролюбiи, при нашей холодности къ красотамъ войны и военной славы, Давыдовъ блещетъ для насъ не только "священной памятью двенадцатаго года" но и честной памятью долгой, трудовой, безукоризненной деятельности, верной своему времени и украшенной присутствiемъ самобытнаго, несомненнаго таланта.
Постараемся же разсказать, въ немногихъ словахъ, жизнь и службу нашего автора, а потомъ уже перейдемъ къ оценке его какъ поэта и прозаика.
въ Полтавской губернiи, и после одного изъ смотровъ, принималъ въ своемъ доме А. В. Суворова. Великiй полководецъ обратилъ вниманiе на ребенка Давыдова, перекрестилъ его и сказалъ: "я еще не умру, а ты выиграешь три сраженiя". Воспитанiе Д. В. получилъ по тогдашнему светское, то есть крайне поверхностное, но примеръ двоюроднаго брата А. П. Ермолова, да сверхъ того несколько литературный духъ, развившiйся въ молодежи того времени вследствiи влiянiя Карамзина - во многомъ осмыслили направленiе юноши. Плохо зная по русски, онъ, однакоже, не увлекался французоманiей, пробовалъ стряпать стишки, и хотя конечно считалъ военное дело всемъ для человека, но наукою не пренебрегалъ, вменяя себе въ особенное счастiе "беседовать съ музами".
во время прейсишъ-эйлауской компанiи, удостоился счастiя окуриться порохомъ и увидать едва ли не самую кровопролитнейшую изъ битвъ того кровопролитнаго времени. Мы поговоримъ въ свое время о военныхъ воспоминанiяхъ Давыдова,-- теперь же можемъ лишь указать на его статьи "Урокъ сорванцу" и "Воспоминанiя о Прейсишъ-Эйлау", какъ на свидетельство тому, какой военный огонь и какая жажда славы горятъ въ даровитомъ юноше. Въ 1808 и 1809 годахъ Давыдовъ былъ съ Кульневымъ въ Финляндiи и въ войне противъ турокъ. Съ первымъ известiемъ о начале кампанiи 12-го года Давыдовъ снова перепросился въ армейскiя войска. Между мелкими аррьергардными делами въ отряде генер. Васильчикова, Давыдову, первому изъ русскихъ, пришла блистательная идея о громадной пользе, даже необходимости, партизанской войны въ настоящей кампанiи. Съ обычной своей пылкостью онъ принялся просить для себя хотя самаго малаго, но независимаго отряда. Прежнiй его покровитель Багратiонъ оценилъ мысль, ходатайствовалъ за нее у князя Кутузова, по главнокомандующiй, не разделяя означенныхъ взглядовъ, разрешилъ поручить Давыдову конную команду, въ которой не было и полутораста человекъ. Всякому русскому человеку известно то, что сделалъ Д. В. съ этой ничтожной горстью, иногда усиливавшейся вооруженными крестьянами, иногда сливавшейся съ партiями Фигнера и Сеславина, отделенными отъ массы главной армiи, вследствiе необыкновеннаго успеха идеи Давыдова. Къ чести князя Кутузова надо сказать, что онъ не былъ упоренъ въ своихъ предубежденiяхъ, и чуть польза партизанскихъ действiй оказалась очевидною, онъ не пошелъ противъ Давыдова, напротивъ того выставлялъ его заслуги на видъ и изъявилъ Д. В. признательность письмомъ, хранящимся теперь въ его семействе, какъ драгоценность.
Кампанiя 13 года была менее счастлива для храбраго партизана. Смелый набегъ на Дрезденъ, вопреки приказанiямъ начальства, повредилъ Давыдову, и лишилъ его возможности командовать самостоятельнымъ отрядомъ. Онъ принималъ участiе во всехъ главныхъ делахъ этого и следующаго 1814 года, всюду дрался съ отличiемъ, но дрезденское дело, а можетъ быть и штабныя интриги постоянно стояли на пути его къ повышенiямъ. Чинъ генералъ-маiора онъ получилъ гораздо позже своихъ сверстниковъ. По окончанiи войны, начальство стало не совсемъ дружелюбно смотреть на литературную деятельность Дениса Васильевича, а стихи его, поспевавшiе вино и гусарскую удаль, дали поводъ къ нападкамъ на частную жизнь война-поэта. Если Байрона въ Англiи считали злодеемъ за его мрачныя поэмы, то и Давыдову въ Россiи пришлось нести ответственность за предметы имъ воспеваемые. Великiй князь Константинъ Павловичъ сказалъ А. П. Ермолову: "твой братъ Денисъ - пьяница", что вызвало такой ответъ Алексея Петровича: "нисколько, Ваше Высочество; я отдалъ бы половину состоянiя, чтобъ укрыть его отъ несправедливыхъ обвиненiй и преследованiй". Въ 4823 году, не питая особеннаго расположенiя къ фрунтовымъ занятiямъ, Давыдовъ вышелъ въ отставку, и более чемъ когда либо сталъ заниматься литературой. Война съ Персiею снова вызвала его на деятельность, потомъ онъ получилъ назначенiе въ войска действовавшiя противъ польскихъ мятежниковъ, и снова показалъ себя прежнимъ искуснымъ, неустрашимымъ партизаномъ. Прiемъ, сделанный Д. В. въ армiи, могъ назваться безпримернымъ: знакомые и незнакомые, старики и молодежь, офицеры и солдаты приветствовали его прибытiе знаками живейшаго уваженiя и радости. Блистательнейшимъ деломъ Давыдова во всю кампанiю было движенiе на Волынь и взятiе приступомъ города Владимiра. За войну 4834 года онъ былъ награжденъ, кроме орденовъ, чиномъ генералъ-лейтенанта, и возвратившись въ Москву - уже весь отдался литературнымъ занятiямъ, Онъ скончался въ своемъ именiи Симбирской губернiи, въ 4839 году 53 летъ отъ рожденiя.
Денисъ Васильевичъ былъ небольшого роста, сложенiемъ крепокъ, неправильное, но выразительное лицо его выражало умъ, доброту и пылкость характера. Въ молодости онъ считался разгульнымъ товарищемъ, душею всякаго общества, но сильно ошибались люди, которые, на основанiи "красносизыхъ носовъ" и "прославленiя пуншевыхъ стакановъ", считали храбраго воина вечнымъ гулякой. Фронта, учебныхъ занятiй и парадовъ не любилъ Давыдовъ, по остроумiю своему, онъ зорко виделъ слабыя стороны начальниковъ и поэтому не умелъ ладить со всякимъ. На войне онъ былъ распорядителенъ и храбръ, иногда слишкомъ смелъ и опрометчивъ. Мысль о партизанской войне и ея примененiя показываютъ въ немъ несомненно передового военнаго человека, а популярность, которою онъ пользовался между молодыми Офицерами и солдатами, свидетельствуетъ о его добромъ обращенiи съ подчиненными. Въ семейной жизни Д. В. былъ очень счастливъ, судьба наградила его большимъ цветущимъ семействомъ, въ которомъ онъ не испытывалъ ничего кроме утешенiй.
"какимъ чудомъ могло развиться его дарованiе, посреди походовъ и боевъ, шума бивачныхъ беседъ и военной славы?" Въ этомъ развитiи, по нашему мненiю, чуда нетъ никакого. Эпоха, въ которую жилъ Д. В., была эпохой вовсе не прозаическою, и самъ Давыдовъ, не взирая на французское воспитанiе и дружбу съ Бурцовымъ, не представлялъ никакихъ противуартистическихъ задатковъ. Военная служба, въ старое время представлявшая единственное поле для деятельности русскаго дворянина, по необходимости втягивала въ себя всю умную и даровитую русскую молодежь, а что Давыдовъ принадлежалъ къ числу представителей даровитой Молодежи, въ томъ нетъ сомненiя. Онъ родился въ хорошемъ семействе, дитятей живалъ по разнымъ концамъ Россiи, виделъ много разныхъ людей, и остроумный но природе, изощрилъ свою наблюдательность. Книгъ читалъ онъ мало, но уважалъ поэзiю, сочувствовалъ Карамзину и въ своемъ брате Ермолове виделъ примеръ мыслящаго, серьознаго, развитаго юноши. Чего же мудренаго, что Давыдовъ полюбилъ литературу, овладелъ стихомъ и наконецъ выработалъ себе такую манеру писать прозой, которая до сихъ поръ жива и оригинальна?
При жизни своей Д. В. былъ преимущественно знаменитъ какъ поэтъ,-- теперь намъ кажется, что лучшее его право на знаменитость заключается въ его прозаическихъ произведенiяхъ. Стихи Давыдова имели интересъ временный и естественно будутъ терять свое значенiе съ теченiемъ времени, какъ теряютъ его вовсе не сходныя съ ними, современныя намъ, дидактическiя произведенiя. Вечнаго элемента и красоты непреходящей въ нихъ не найдете, только одно живое остроумiе въ нихъ разсыпанное, да память о великой эпохе, съ ними соединенныя, сообщаютъ стихамъ этимъ некоторую долговечность. Уже теперь на многiя строфы Давыдова, отъ которыхъ бились сердца гусаровъ стараго времени - ничье сердце не дастъ ответа. О томъ утешителенъ или неутешителенъ такой Фактъ, мы разсуждать не беремся, онъ уже намеченъ и поэтически разъясненъ графомъ А. Толстымъ въ его превосходной повести "Два Гусара". Любовныя стихотворенiя Давыдова (между которыми стоитъ заметить, по грацiозности образовъ "Вальсъ" и "Душеньку") дышать неподдельнымъ чувствомъ, но изъ нихъ нетъ ничего особенно разительнаго. Перебирая небольшой запасъ плодовъ Давыдовской музы, мы можемъ лишь съ особеннымъ удовольствiемъ остановиться на стихотворенiи "Полу-солдатъ" - и на знаменитой, даже слишкомъ знаменитой "Современной Песне." Первая вещь истинно поэтична и останется поэтичною до техъ поръ, пока война будетъ существовать на свете, существовать, увлекая въ свой водоворотъ массы людей, охладевшихъ или нерасположенныхъ къ военному грому. Д. В. написалъ это стихотворенiе при конце своего служебнаго поприща, посреди разочарованiй и тоски но своему семейству,-- оттого во всякомъ стихе "Полу-солдата", не взирая на шутливый оборота, многихъ Фразъ, звучитъ элегическое, неподдельное чувство. "Современная Песня", направленная на многихъ хорошихъ людей и на многiя хорошiя стороны московскаго общества, исполнена Грибоедовской меткости, Грибоедовской иронiи. Подобно "Горю отъ Ума", она была направлена на знакомыхъ поэта, на лицъ изъ московскаго общества, и подобно этой знаменитой комедiи пошла гораздо далее цели предполагаемой поэтомъ. Временная сторона испарилась съ годами, и въ словесности навсегда остались лишь истинно типическiя стороны произведенiя, независимыя ни отъ времени ни отъ самыхъ личностей, служившихъ за оригиналовъ поэту.
Если нашъ отзывъ о стихахъ Д. В. не согласенъ со взглядами многихъ его почитателей, зато смеемъ думать, что мненiе наше объ остальныхъ трудахъ Давыдова удовлетворитъ самаго горячаго поклонника нашего партизана. Какъ прозаикъ, какъ хроникеръ-художникъ,-- нашъ авторъ принадлежитъ къ разряду образцовыхъ русскихъ писателей. Надо быть глупейшимъ изъ глупыхъ людей, чтобъ не увлечься манерой и языкомъ Давыдова, картинностью его характеристикъ, энергической сжатостью его разсказовъ, мастерскимъ, совершенно своеобразнымъ изображенiемъ его начальниковъ и друзей, враговъ и помощниковъ. Не говоримъ о его "Опыте теорiи партизанскихъ действiй", не только не утратившемъ своего значенiя до сего времени, но и до крайности подходящемъ къ условiямъ новой военной науки, не говоримъ о военно-полемическихъ статьяхъ Давыдова, читающихся съ такой легкостью - все это близко лишь къ читателямъ спецiалистамъ. Но "Дневникъ партизанскихъ действiй", но статьи въ роде "Занятiя Дрездена", но письма Давыдова, но его заметки о разныхъ военныхъ событiяхъ и разные разсказы изъ своей собственной кипучей жизни - все это составляетъ прочное достоянiе русской изящной словесности, и навсегда въ ней останется. Въ трудахъ сейчасъ названныхъ сказывается истинный художникъ, острый наблюдатель, представитель даровитейшей части даровитой военной молодежи стараго времени. И какiе моменты беретъ Давыдовъ темой своихъ разсказовъ! Встреча ребенка съ великимъ Суворовымъ - ощущенiя пылкаго мальчика при первой встрече съ непрiятелемъ,-- ("Урокъ Сорванцу") воспоминанiе о самомъ страшномъ рукопашномъ бое за весь перiодъ войнъ съ Наполеономъ (Прейсишъ-Эйлау) - разсказъ о тягостномъ для русскаго, но въ высшей степени занимательномъ Тильзитскомъ свиданiи государей, сношенiя съ Кульневымъ и служба подъ начальствомъ этого истинно народнаго и самобытнаго воина! Рядъ заметокъ, носящихъ заглавiе "Матерiалы для исторiи современныхъ войнъ" изобилуетъ такими великолепными портретами и характеристиками, которымъ ровныя мы можемъ лишь найти въ рукописныхъ заметкахъ генерала Ермолова. Примечанiя, которыми снабжены означенные матерiалы - истинное сокровище въ своемъ роде. Не придираясь къ слабостямъ замечательныхъ личностей, даже прикрывая похвалою многiя стороны, подлежащiя суду более строгому - Давыдовъ умеетъ быть истинно правдивымъ. Щадя самолюбiе своихъ вождей и сверстниковъ, зная очень хорошо, что резкой правдой всегда раздражишь людей очень сильныхъ, Давыдовъ, съ неподражаемой партизанской изворотливостью, умеетъ сказать то, что нужно, и заставить читателя самого угадывать недосказанное.
Ни о Багратiоне, которому былъ восторженно преданъ, ни о самомъ Ермолове, своемъ друге и родственнике, Д. В. не скажетъ фразы похожей на офицiальную оду,-- онъ ясно видитъ некоторые недостатки того и другого, твердо зная, что нетъ картины безъ теней, и что герой безусловный годится лишь въ Державинскую оду. Съ другой стороны Давыдовъ видитъ светлыя стороны и въ недругахъ своихъ по службе, и въ недругахъ своихъ на поле брани. Въ то самое время, когда, но офицiальному тону,-- всякiй народъ, воевавшiй съ русскими, звался и злодеемъ достойнымъ ада, Денисъ Васильевичъ открыто писалъ о томъ, что уважаетъ храбрость французскаго солдата, и стойкаго шведскаго стрелка считаетъ благороднейшимъ воиномъ.
Нужно ли говорить о томъ, какъ было ново это неодностороннее разуменiе людей и событiй, какую жизненность сообщало оно всему выходившему изъ-подъ пера Давыдова, и какъ резко отличалось оно отъ стараго тона военныхъ статей, для которыхъ образцомъ съ одной стороны служилъ приторный панегирикъ певца во стане русскихъ воиновъ, а съ другой вялыя, недобросовестныя книги, похвальбе которыхъ никто не верилъ, никто не желалъ верить?
великъ и до сихъ поръ еще не оцененъ достаточно. Благодаря панегирикамъ, униженiю врага, скрытiю своихъ неудачъ и ошибокъ, придирчивости лицъ и корпорацiй, славнейшiе перiоды нашей военной исторiи улетучились безъ следа, и величайшiй изъ нихъ, кампанiя 1812 года, не переданъ потомству во всей его характеристичности. Военные историки и военные анекдотисты рисовали намъ рядъ китайскихъ картинъ безъ теней, и теперь, когда настало иное время, когда всякiй созналъ, что картина, безъ теней не есть картина, слишкомъ поздно ее перерисовывать - документы исчезли и последнiе очевидцы славнаго времени сходятъ со сцены. Между панегиристами и безцветными военными писателями Денисъ Давыдовъ стоитъ одинъ, во всей силе живого человека, Онъ не закопалъ своего таланта, не подчинилъ его причудамъ придирчивыхъ лицъ, и всякая его статья была упрекомъ безцветной военной литературы стараго времени. Мы знаемъ изъ достоверныхъ источниковъ, какъ дорого доставалась Д. В. самая малая статейка изъ его воспоминанiй. Она по годамъ лежала безъ напечатанiя, ее въ рукописи читали и марали лица, о которыхъ въ ней говорилось, изъ нея высасывали кровь и когда наконецъ, ослабленная, она являлась въ печати, начальство сердилось, и сослуживцы пеняли Давыдову за то, что онъ посягаетъ на ихъ славу. Но такова была живучесть стараго гусара, что, даже при этихъ неблагопрiятныхъ условiяхъ, его статьи читались съ жадностью, заимствовались самимъ генераломъ Данилевскимъ, и мало по малу выказывали (чрезъ примеръ и сравненiе) полную несостоятельность всехъ панегиристовъ по части военной исторiи.
минула пора безцветной хвастливости и оффицiальныхъ панегириковъ. Порадуемся же этому явленiю и скажемъ истинное спасибо старому гусару, который первый открылъ кампанiю противъ литературной лжи въ военномъ деле и открылъ ее также блистательно, какъ когда-то открывалъ свои партизанскiя действiя противъ Наполеоновыхъ полчищъ.
1860.