XXV.
Мартъ 1851.
Одинъ разъ, сочиняя балетъ и по этому случаю перелистывая коллекцiю балетныхъ программъ и оперъ, переведенныхъ на русскiй языкъ, я вполне убедился въ той новой и никемъ еще невысказанной истине, что программная часть современной поэзiи и изящной прозы давно уже разбросана по книжечкамъ, который продаются въ сеняхъ Большого театра, перечитываются же въ антрактахъ безъ всякаго вниманiя,-- книжечкамъ, о которыхъ какъ будто и не помышляютъ будущiе историки русской словесности.
Но читатель - я это чувствую - уже сгараетъ нетерпенiемъ и таетъ отъ желанiя узнать, когда, где и по какому случаю сочинялъ я балеты, удалась ли мне моя хореграфическая попытка, и какомъ театре была она поставлена, давно ли занимаюсь я сочиненiемъ разныхъ произведенiй по балетной части,-- даже не прочь осведомиться и о томъ, нравится ли мне Фанни Эльслерь, или Фанни, tout court, и не принадлежу ли я къ скучнейшей компанiи очень отравляющихъ спектакли своими шумными восторгами и забавнымъ видомъ истинныхъ знатоковъ.
На все это, съ важностью англiйскаго присяжнаго, я могу ответить по пунктамъ и положа руку на сердце. Да, я сочинилъ когда-то прелестный балетъ; да, я очень люблю Фанни Эльслеръ, хотя не называю ее просто Фанни, по той же причине, по которой m-me Вiардо никогда не называлъ Полинькой, а Рубини - Иваномъ; да, я очень радовался, когда порхающей Фанни поднесенъ былъ отъ московской публики калачъ съ браслетомъ внутри; да, я имею талантъ сочинять балеты и не могу скрывать отъ другихъ такого таланта.
Нетъ, я не принадлежу къ записнымъ любителямъ хореграфiи, которые не умеютъ говорить ни о чемъ, кроме двухъ-трехъ танцовщицъ и новой декорацiи; нетъ, мое хореграфическое творенiе не было поставлено ни на одномъ театре, отчасти потому, что къ нему недостаетъ музыки (композиторъ предается постыдной лености), отчасти и оттого, что постановка моего балета обошлась бы въ несколько миллiоновъ. Мой балетъ также неудобенъ для сцены, какъ Алкоранъ или поэма Maхабаррата; въ немъ столько чудесъ, виденiй, ослепительнаго блеска, брильянтовъ, тропическихъ растенiй, фонтановъ, луннаго света, дворцовъ и пожаровъ, что на постановку одного явленiя потребовалось бы столько золота, сколько его было добыто до сихъ поръ въ Калифорнiи.
Со всемъ темъ мне чрезвычайно прiятно говорить о моемъ балете и въ особенности объ обстоятельствахъ и времени, въ которое онъ былъ написанъ, и всего более о людяхъ, которые помогали мне творить это величавое произведенiе. То была пора юности и силы, роскоши и безденежья, приключенiй и лености, веселья и беззаботности; то были люди вечно счастливые и вечно проматывающiеся, насмешливые и способные на все доброе, разбрасывающiе на ветеръ свои способности,-- люди неутомимые въ спорахъ, шалостяхъ, труде и дружбе,-- люди смешные и благородные, забавные и идеальные, горячiе и ветренные, поклонники веселой бедности и минутнаго богатства. Какъ хохотали мы съ ними, когда у насъ не было копейки въ кармане! какъ веселились мы, когда нужно было работать! какъ работали мы, когда нужно было предаваться отдыху! какъ спорили мы объ итальянской музыке, какъ сочиняли мы нашъ вечный балетъ въ то время, когда нужно было думать о чемъ нибудь менее воздушномъ! "Я отдалъ бы мой новый фракъ - говоритъ Карамзинъ - за хитонъ древняго афинянина!" хотя, по всей вероятности, автору "Бедной Лизы" было бы очень холодно въ коротенькомъ хитоне. "Я отдалъ бы всю греческую литературу за одного Плутарха" - возглашаетъ ученый, котораго имя совершенно выпрыгнуло изъ моей памяти. A я, скромный русскiй писатель, полный уваженiя къ современной словесности, сознаюсь съ полною готовностью, что отдалъ бы всю нашу старую и новую журналистику за тотъ балетъ, который два года тому назадъ былъ написанъ нами, иллюстрированъ, украшенъ стихами и карикатурами, перечитанъ, перепачканъ и, увы!.. напоследокъ затерянъ для насъ и для потомства!
бедными, узкими, прозаическими? Балетъ изъ романа Гюго, изъ сочиненiй леди Морганъ, изъ крестьянскихъ нравовъ... какая бедность фантазiи! намъ нужны поэты, которыхъ каждое слово блещетъ какъ росинка на солнце, которыхъ каждая строка переливается цветами радуги; намъ нужны Муръ и Байронъ, поэты блеска и молодости, въ основанiе нашего балета. У этихъ поэтовъ звезды сiяютъ какъ месяцъ, луна блеститъ какъ солнце, фонтаны бьютъ брильянтами и жемчугомъ, женщины любятъ всеми силами души, мужчины дерутся между собой такъ, что земля трепещетъ отъ ужаса. Намъ нуженъ востокъ съ его природой, нарочно созданной для балетмейстеровъ и непонятой балетмейстерами,-- востокъ съ его мечетями и кiосками на берегу сонныхъ водъ, осененныхъ кипарисами,-- востокъ съ его дремучими садами, по которымъ порхаютъ резвыя невольницы, съ фонтанами, безъ которыхъ нигде нетъ поэзiи, съ запахомъ розъ и нескончаемыми трелями влюбленнаго соловья, съ фанатиками и алмеями, раемъ Магомета и воинственнымъ населенiемъ, съ тонкими минаретами и евнухами(что за превосходные персонажи для балета - евнухи, съ ихъ забавнымъ величiемъ и комической строгостью! я до сихъ поръ жалею, что для Перо никто не напишетъ роли евнуха).
Въ первомъ действiи балета, Гассанъ, паша иранскiй, проконсулъ, завоеватель и отчасти колдунъ, сзываетъ всехъ правоверныхъ на последнюю борьбу съ огнепоклонннками. Давно уже безконечная вражда кипитъ между гвебрами и магометанами, давно уже последнiе владеютъ страною своихъ соперниковъ; но гвебры привязаны къ своей вере и бьются, не уступая врагу. Свирепый паша радъ бы самъ умертвить всехъ неверныхъ до последняго; но онъ видитъ, что фанатизмъ его сподвижниковъ ослабелъ. Довольные победою, мусульмане отдыхаютъ и неохотно поднимаютъ оружiе противъ огнепоклонниковъ. Терпимость къ чужимъ мненiямъ - вещь редкая на востоке и въ русской журналистике, начинаетъ водворяться въ завоевателяхъ Ирана. Но Гассанъ, могучiй, неутомимый Гассанъ, решается разжечь фанатизмъ своихъ воиновъ съ помощью чаръ, ему одному известныхъ.
Занавесъ поднимается, и передъ зрителемъ, приготовленнымъ къ таинственному, съ помощью унылой и торжественной музыки, открывается пространство между дикими, лесистыми скалами, все подернутое непроницаемымъ ночнымъ туманомъ. Картина запустенiя, далеко оставляющая за собою мрачныя описанiя автора "Удольфскихъ таинствъ": столетнiя деревья, сломанныя грозою, покривившiеся и свесившiеся со скалъ кипарисы, бешеный горный потокъ, пересекающiй сцену, съ ревомъ бегущiй по камнямъ и загораживающiй путь въ глубину театра. Съ утесовъ, ощупывая дорогу въ темноте и придерживаясь за ветви деревьевъ, сходятъ кучками главнейшiе вожди Гассановой армiи. Паша велелъ имъ собраться посреди этой дебри, для того, чтобъ принять отъ нихъ клятву непримиримой вражды къ невернымъ, и по прошествiи некотораго времени самъ сходитъ въ долину, одинъ, безъ оружiя и провожатыхъ. Но красноречiе кровожаднаго фанатика пропадаетъ понапрасну, какъ и следуетъ въ балете: военачальники слышать не хотятъ о войне. Они освоились съ покоемъ и негою, девицы невернаго племени цветутъ въ ихъ гаремахъ, многiе изъ вождей втайне разделяютъ поэтическую религiю гвебровъ. Раздраженные угрозами и повеленiями паши, воины колеблются и наконецъ переходятъ въ открытое неповиновенiе. Тогда Гассанъ прибегаетъ къ чародейству; раздается страшный подземный ударъ, и воины, испуганные имъ, кидаются ницъ и творятъ намазъ. Въ эту минуту туманъ, закрывающiй глубину сцены, медленно расходится, открывая ослепительную панораму, изображающую рай Магомета,-- рай, ожидающiй каждаго мусульманина, положившаго свою голову на войне съ неверными. Садъ, наполненный неслыханными растенiями и кончающiйся безконечными дворцами и колоннадами, цветы изъ разноцветныхъ огней, скалы, усыпанныя огнемъ, играющимъ на брызгахъ водометовъ, электрическая луна и солнце, еще более блистательное, радуги и кометы, звезды и золотыя облака, группы цветовъ и изумрудной зелени, извилистыя дорожки между горами и въ отдаленiи море, необозримое и поэтическое море жаркихъ краевъ, обворожительная музыка и ожиданiе чего-то необыкновеннаго, брильянтовые плоды на деревьяхъ, созвездiя изъ цветныхъ камней на розовыхъ кустахъ,-- все должно быть грандiозно и безумно-роскошно, все должно поселять восторги и жаръ въ правоверномъ сердце. Изъ легкихъ облаковъ, изъ фонтановъ, изъ розовыхъ кустовъ, изъ кiосковъ, изъ моря вылетаетъ безконечный рой прелестныхъ существъ въ газовыхъ платьяхъ, съ цветами въ волосахъ, съ крыльями бабочки сзадиплечъ: это - пери, живые цветки мусульманской валгаллы. Иные изъ нихъ играютъ между цветами, другiя шаловливо брызгаютъ водой фонтановъ, третьи, сцепясь группами, будто пчелы около добычи, переносятъ въ свое жилище души убитыхъ воиновъ съ грозными лицами, въ изсеченныхъ латахъ, въ шлемахъ съ изломаннымъ перомъ съ рукоятками разбитыхъ сабель въ рукахъ, воиновъ, еще облитыхъ кровью неверныхъ, еще не совсемъ очнувшихся отъ своего тяжкаго сна, ниспосланнаго железной рукой врага-огнепоклонника!.. Какое поле для новыхъ танцевъ и искусной драпировки! сколько вдохновенiя композитору музыки! сколько работы декоратору, который самъ долженъ быть вдохновеннымъ знатокомъ дела!..
Когда все па выполнены, когда зрители насмотрелись на роскошную декорацiю и когда танцовщики, при звукахъ громкой музыки, не разъ подпрыгнули высоко кверху, и повертевшись на одной ноге, раскинули обе руки, остановясь на месте, какъ это предписываютъ классическiя правила хореграфiй,-- персидскiе военачальники потрясаютъ оружiемъ и знаками возвещаютъ, что они готовы къ борьбе съ неверными. Прологъ балета оконченъ, и занавесъ опускается.
За темъ идетъ первый актъ, или вторая картина; ея декорацiя проще: это - кiоскъ на берегу безграничнаго моря, освещеннаго южной луной, "свежiй островокъ среди морскихъ зыбей", букетъ дорогихъ цветовъ, тонкихъ пальмъ, свесившiйся надъ необозримою голубою пустынею, осеребренною светомъ месяца, покрытою фосфорическими искрами! Кiоскъ на скале, и въ кiоске любимая дочь Гассана, чудо красоты и стройности, лилiя Фарсистана, пери, ставшая между двумя враждебными народами, цветокъ изъ сада розъ, воспетаго Садiемъ. Иншаллахъ! равной ей девицы нетъ въ подсолнечной; ея щоки подобны тюльпану, очи - глазамъ молодой серны, ножка... но, алла акбаръ! мусульманскiе поэты словно не подозреваютъ, что у молодыхъ девушекъ есть ножки! ни одного сравненiя, ни одного цветка красноречiя, ни одного слова о ножкахъ ни въ Гафизе, ни въ его соперникахъ!.. Итакъ, дочь Гасана есть перлъ созданiя, какъ говорили въ русскихъ журналахъ; этому перлу поклоняется всякiй, и мусульманинъ и гьяурь, то есть гвебръ - и, увы! это последнее замечанiе слишкомъ справедливо, къ стыду и ужасу правоверныхъ людей. Сердце юной газели отдано не брадатому чтителю Магомета, не трехбунчужному полководцу, не юноше высокаго рода, певцу и воину: оно принадлежитъ неверному изъ неверныхъ, гьяуру изъ гьяуровъ, Гафеду, предводителю огнепоклонниковъ, человеку съ жолтымъ поясомъ на груди и ожесточеннымъ сердцемъ подъ кольчугою, врагу пророка, врагу завоевателей, неутомимому партизану и безстрашному витязю. Видите ли вы его лодку, которая отделившись отъ скалы, скользитъ по морю, разбрасывая около себя огненные брызги?.. это - лодка Гафеда, покинувшаго своихъ друзей и свой народъ, бросающагося въ самые зубы мусульманскаго льва, для того только, чтобъ увидеть кiоскъ своей красавицы, послушать, какъ соловей, по восточному поетъ свою безконечную песнь подъ ея окнами, и, можетъ быть, перемолвить одно словечко съ дочерью враждебнаго племени!
Читатель, можетъ быть, думаетъ, что я намеренъ разсказать ему все содержанiе моего балета, что я познакомлю его со всеми перипетiями, случившимися съ моими восточными любовниками, персидскою Юлiей и персидскимъ Ромео? Напрасны будутъ его ожиданiя: я тутъ же прекращаю разсказъ, и весь ходъ балета остается погруженнымъ въ такой же мракъ неизвестности, въ какой погружена исторiя варяговъ. Я даже умолчу о похищенiи героини, объ отчаянномъ бое мусульманъ съ гвебрами, о сценахъ въ гареме Гассана, о той необъятно-поэтической сцене, когда последнiй костеръ священнаго огня загорается на отдаленномъ утесе, когда окрестное море озаряется его унылымъ сiянiемъ, когда нашъ перлъ Фарсистана, героиня балета, въ последнiй разъ, увидевъ передъ дальнимъ огнемъ гигантскую тень своего возлюбленнаго, узнаетъ, что все пропало, и тихо, кротко, безропотно, съ пассивностью восточной девушки, прыгаетъ въ бездонное море, где ее встречаютъ водяныя пери, убаюкиваютъ ее своими ласками и устроиваютъ при этомъ удобномъ случае апофеозъ изъ апофеозовъ! Ничего подобнаго я не передамъ моимъ читателямъ, отчасти потому, что "Смесь" "Современника" полагаетъ мне свои пределы, отчасти и потому, что я желаю не вдругъ выказать свои способности по части сочиненiя балетовъ. Я еще подожду, не принесутъ ли ко мне записные любители хореграфiи венка изъ золота и брильянтовъ, съ надписью: "первому русскому балетмейстеру". Тогда, быть можетъ, растроганный лестными просьбами публики и стихами, которые неминуемо будутъ напечатаны въ мою честь, я передамъ въ печать окончанiе моего балета, скажу, къ кому обратиться за музыкой, и буду присутствовать при его репетицiяхъ; теперь же я предпочитаю вернуться къ очереднымъ занятiямъ и въ последнiй разъ побеседовать о русской журналистике. Когда письмо это будетъ въ рукахъ отдаленныхъ читателей, меня уже не будетъ ни въ Петербурге, ни въ его окрестностяхъ, ни въ моемъ именiи; еще пройдетъ немного дней, и я уеду въ край цветущiй, отдаленный и поэтическiй, по красоте немного приходящiйся сродни тому краю, въ которомъ происходить действiе моего балета. Мухаммедъ резуль аллахъ! надеюсь, что я готовъ на такое путешествiе: подумайте только, что въ томъ крае я все лето и всю осень не буду читать ни одного журнала, ни русскаго, ни иностраннаго, а напротивъ того буду предаваться кейфу и "всецело" воспринимать въ себя красоты могущественной природы!..
Вернемся же, однако, къ балетной литературе. Итакъ, я уже сказалъ, что много цветовъ поэзiи разбросано въ книжечкахъ, посвященныхъ хореграфiи и оперному делу; но я еще не сказалъ, что эта поэзiя уже понята, оценена и начинаетъ находить себе искусныхъ истолкователей въ лице многихъ литераторовъ, преимущественно не изъ петербургскихъ. недавно мне прислали по экстрапочте маленькую книжку, написанную въ Москве и напечатанную ни более, ни менее, какъ золотыми буквами! Въ этой книжке заключалось изложенiе последняго представленiя балета "Эсмеральды", на которомъ знаменитой танцовщице Фанни Эльслеръ были поднесены разные подарки. Не говоря уже о томъ, что въ сказанной брошюрке имя Фанни (вовсе безъ необходимого прибавленiя "Эльслеръ"),-- имя Фанни повторено разъ до тысячи, не говоря о томъ, что красноватое золото ея буквъ сильно бил въ глаза и рябило не на совсемъ белой бумаге,-- слогъ брошюрки сiялъ украшенiями, достойными балетной программы: онъ блисталъ какъ многоцветные камни, изумлялъ своимъ красноречiемъ. Услужливый корреспондентъ мой - ручаюсь, что онъ стоитъ всехъ гамбургскихъ корреспондентовъ въ мiре - будто боясь, что чтенiе брошюры не произведетъ на меня достодолжнаго впечатленiя, украсилъ ее собственными заметками на поляхъ. Въ одномъ месте писалъ онъ: "сильно сказано!", въ другомъ: "такъ, такъ, такъ! такъ оно и было", въ третьемъ: "о, какъ я плакалъ въ эту торжественную минуту!", и наконецъ: "недостаетъ силъ делать отметки! О, Фанни, Фанни!" Я тутъ же поспешилъ написать въ скобкахъ "Эльслеръ" и пошелъ читать присланную книжку салоне (стиль высоко литературный!). Все посетители упомянутаго салона были глубоко тронуты, и я повториль известный стихъ вдохновеннаго барда:
"Прямой талантъ везде защитниковъ найдетъ!"
Брошюрка, напечатанная золотыми буквами, нашла себе всюду защитниковъ. Настроенный ею, я жадно ухватился за третiй нумеръ "Москвитянина", и, зная, что въ немъ будетъ говориться о томъ же предмете, поспешилъ раскрыть статейку, подъ заглавiемъ "Фанни Эльслеръ". Но, увы! какъ я былъ обманутъ: статейка не заключала въ себе ничего необыкновеннаго. "Москвитянинъ" былъ пущенъ въ светъ ранее событiя, послужившаго темою для золотой брошюрки; и изъ журнальной статьи не извлекъ я ничего кроме весьма дельныхъ, весьма холодныхъ, весьма короткихъ отзывовъ объ известной танцовщице,-- отзывовъ, чуть-чуть приправленныхъ уверенiемъ, что "время, неумолимое время, все на земле разрушающее, бережно коснулось столь прекраснаго созданiя природы!" Вотъ и все. Русская журналистика решительно отворачивается отъ сокровищъ поэзiи, разсыпанныхъ по балетнымъ программамъ: ей далась какая-то простота слога,-- простота слога, отбивающая читателя отъ энтузiазма и отъ веселости,-- простота слога, на которую такъ давно сетуетъ мой соседъ, любитель пышныхъ стихотворенiй.
"Москвитянина" оказываетъ стремленiе къ обращенiю своихъ статей въ городскую почту, о которой я говорилъ месяца два тому назадъ,-- городскую почту для разсылки приветствiй своимъ противникамъ. Третiй нумеръ, будто зная, что некоторые изъ петербургскихъ писателей дали другъ другу обещанiе никогда не читать полемическихъ статей, разсыпаетъ свои билье-ду между строками, но видимому, посвященными предметамъ серьёзнымъ и вызывающимъ на размышленiя. Бездна намековъ, цитатъ, афоризмовъ, опроверженiй помещено въ последнихъ книжкахъ "Москвитянина", и притомъ въ статьяхъ, по ходу которыхъ всякому кажется, что тутъ ровно не съ кемъ вдаваться въ споры. Литераторъ, отбросивъ статьи чисто полемическiя, начинаетъ читать книгу, думая, что его оставятъ въ покое - не тутъ-то было! онъ видитъ себя будто на минеральныхъ водахъ у Излера, где что шагъ, то новый сюрпризъ. Въ отдаленiи кажется кустъ, а подходишь ближе - тамъ горитъ вензель; въ другомъ месте видишь беседку, а приложивъ лорнетъ къ глазу, усматриваешь, что то не беседка, а хоръ музыкантовъ. Что ни шагъ, то новое явленiе, новый сюрпризъ, новая предупредительность. То, что, летомъ, около Новой деревни, называется сюрпризомъ, то въ журналахъ именую я городской почтой. Когда журналы спорятъ между собой, любитель закулисныхъ таймъ легко усматриваетъ, что повременамъ целая книжка издается для приватнаго чтенiя двумъ или тремъ противникамъ. Поставьте себя на месте одного изъ такихъ противниковъ: раскрываетъ онъ статью о грекахъ или римлянахъ... кажется, между ними нечего делать спорщику... смотришь - тутъ какъ тутъ городская почта; поговоривъ о Тите или Перикле, сочинитель статьи находитъ случай заметить, что его противникъ ничего не смыслитъ и говоритъ высокимъ слогомъ. Вотъ сочиненiе о "Святовиде", вотъ другое: о "Губныхъ Старостахъ"; но едва противникъ увлечется этилъ сюжетомъ,-- опять городская почта на сцене. По видимому, речь идетъ о Святополке Окаянномъ; но это одинъ только предлогъ, чтобъ передать несколько любезностей своему критику. Верю, что нашъ критикъ неправъ; но ведь вы собирались толковать о древнемъ Перуне - и вдругъ мечете свои собственные перуны на лицъ непричастныхъ делу! Речь коснулась женщинъ, играющихъ на скрипке... "кажется, теперь-то я отдохну - говоритъ, улыбаясь, противникъ - я не женщина и на скрипке не играю"... Правда, ты не играешь на скрипке, но ты самаго ужаснаго мненiя насчетъ древнихъ половцевъ... Городская почта, городская почта! изобретенiе забавное для трехъ или четырехъ человекъ, глотающихъ все журналы и за два месяца впередъ знающихъ ихъ содержанiе; но для публики она едва ли понятна и занимательна!
Скажу, какъ самый безпристрастный изъ ценителей "Москвитянина", всегда отдававшiй, не смотря на неизбежную веселость своего воззренiя на журналистику, полную справедливость трудамъ редакцiи, что ей гораздо лучше изгнать изъ страницъ своего изданiя городскую почту, о которой мы только что говорили, которая не исполняетъ своего назначенiя даже какъ городская почта. Съ какой стати, напримеръ, по поводу иностранныхъ известiй, чуть-ли не Лондонской выставки, сказано о петербургскихъ критикахъ, что они или неученые гегелисты, или... ужь не помню что? Станемъ на точку зренiя автора этой статьи: неужели онъ думалъ этими словами поразить своихъ противниковъ? Не думалъ ли онъ, что каждый изъ нихъ, неожиданно прочитавъ такую выходку, внезапно побледнеетъ, не поспитъ три ночи и примется писать антикритику? не думалъ ли онъ, что слова его, можетъ быть, вызванныя когда-то оскорбленнымъ самолюбiемъ, будутъ долго читаться, помниться, перечитываться и комментироваться? не думалъ ли онъ, что изрекъ что нибудь до него несказанное или пропущенное тысячу разъ мимо ушей, иногда съ равнодушiемъ, иногда съ довольною улыбкою? Если онъ такъ думалъ, то редакцiя могла выставить ему тутъ же на видъ все его невинное заблужденiе, сказать ему, что каждый изъ второстепенныхъ даже журналистовъ не только съ детства почти прiученъ къ выходкамъ несравненно более жолчнымъ, но даже считаетъ свою известность неполною, если къ одобренiямъ друзей не присоединяется осужденiй со стороны противниковъ. Не выставивъ этой простой истины, редакцiя, очевидно, подвергаетъ себя нареканiю, конечно, кратковременному, но все-таки нареканiю, котораго очень легко было бы избегнуть.
Въ другомъ месте третьей книжки, при описанiи литературнаго вечера у г. Погодина, сказано, напримеръ, отъ имени составителя статьи, что онъ "строго осуждаетъ людей, которые хотели "бы прервать цепь преданiя, продолжавшуюся такъ достойно, благородно, чисто, въ исторiи русской словесности, начиная отъ Ломоносова до "Отечественныхъ Записокъ" и "Современника" невключительно". Вотъ еще городская почта, вотъ записочка, адресованная уже не одному или двумъ отдельнымъ лицамъ, а на имя двухъ журналовъ, конечно, далекихъ отъ совершенства, но едва ли уступающихъ въ достоинстве "Москвитянину". Какая цель этой странной заметки? Прошу читателей подумать и разсудить. Вы уже поместили обзоръ того и другого журнала, были совершенно правы и последовательны, обсудивъ ихъ съ своей точки зренiя; но, будто подозревая, что этихъ обзоровъ ваши соперники и не прочтутъ, или во неименiю времени, или изъ нерасположенiя къ полемике, или просто изъ каприза, захотели высказаться въ двухъ коротенькихъ строчкахъ, которыя прочтутся неожиданно и противъ воли? Вы достигли своей цели: ихъ прочтетъ всякiй,-- но съ какимъ чувствомъ?
но даже систематическая и добросовестная критика есть ничто иное, какъ мера, содействующая увеличенiю его известности. Между литераторами всехъ временъ и народовъ почти всякiй встречаетъ нападки на себя съ чувствомъ непритворнаго удовольствiя и чуть-чуть не говоритъ: "взгляните" каково я ихъ зацепилъ!" И самолюбивый писака почти правъ; оправданiе своей радости онъ можетъ найти даже въ словахъ одного изъ британскихъ эссейистовъ,-- словахъ, которыя мы выписываемъ для любителей полемики.
" - Нельзя не сознаться - говорить этотъ писатель - нельзя не сознаться въ томъ, что въ настоящее время критика съ каждымъ днемъ теряетъ свою силу, благодаря литературнымъ спекуляцiямъ и совершенно извращеннымъ понятiямъ какъ авторовъ, такъ и ихъ ценителей. Мы сами были свидетелями, какъ сочинители ничтожныхъ поэмъ заказывали въ разныхъ изданiяхъ статьи въ похвалу себе и другiя статьи (черта чрезвычайно характеристическая и достойная нашего времени!), въ которыхъ ихъ же поэма терзалась съ ожесточенiемъ. Читатели, которыхъ любопытство было затронуто споромъ, завязавшимся между подкупленными хвалителями и подкупленными критиками, быстро раскупали несколько изданiй кряду, и поэтъ, достойный совершеннаго забвенiя, если не наказанiя, за свои происки, становился однимъ изъ фешенебльныхъ поэтовъ Лондона {Монгомери, котораго поэмы имели каждая до девятнадцати изданiй.}. Люди, добросовестно преданные науке, молчали по необходимости, потому что, решившись оценить по заслугамъ одного изъ подобныхъ героевъ, они бы только содействовали его славе... Попросите у лорда Джефори - говоритъ одинъ изъ романистовъ, имя котораго мы не передадимъ публике - попросите у лорда Джефори хоть маленькую статеечку въ мое охужденiе, а если онъ даетъ две большихъ, я соглашаюсь отдать въ его пользу весь сборъ за третiе изданiе моей последней книги!"
Вотъ къ какимъ результатамъ ведетъ журнальная городская почта.
Теперь перейдемъ къ другимъ отделамъ "Москвитянина", или, лучше сказать, поговоримъ о начале новаго произведенiя г. Писемскаго: "Сергей Петровичъ Хозаровъ и Мари Ступицына, бракъ по страсти".
Знаете ли вы, что хвалить хорошихъ писателей занятiе весьма непривлекательное? Высказываешь вещи, давно знакомыя автору - потому что кто же въ мiре не знаетъ своихъ хорошихъ сторонъ? - останавливаешься надъ страницами, которыхъ достоинство онъ самъ знаетъ и будетъ знать, хотя бы полъ: "должно быть речь идетъ о прiятеле!", а самъ авторъ по временамъ обижается, что его мало похвалили! На моихъ глазахъ, въ какiя нибудь четверть часа времени, одинъ нувеллистъ возненавиделъ самаго снисходительнейшаго изъ своихъ критиковъ, за то только, что тотъ назвалъ его последнюю новеллу "такимъ тепленькимъ разсказцемъ!" "Помилуйте - возопилъ этотъ нувеллистъ - я не булки пеку, а творю художественныя созданiя!" Извольте после этого хвалить талантливыхъ людей! и не лучше-ли поступать какъ те дальновидные люди, которые, въ видахъ утонченной политики, осуждаютъ всехъ и каждаго? Кто-то сказалъ: "будь золъ и свирепъ ко всякому, зато при первомъ радушномъ слове целый светъ кинется въ твоя объятiя. Тамъ, где ждешь врага, такъ сладко встретить добраго человека, что тебе всякiй мгновенно придаетъ запасъ своей собственной добродетели!" Вотъ тонкiй разсчетъ, вотъ познанiе сердца человеческаго!
о себе отзывы перечитывать съ темъ вниманiемъ, съ которымъ читается адресъ въ испанскихъ палатахъ, прибегаетъ, весь бледный и испуганный, къ издателю своего дружественнаго журнала.
-- Что ты сделалъ со мной? говоритъ онъ въ отчаянiи: - это ли награда за мои труды и верность вашему кружку? Я читалъ въ типографiи корректуры рецензiй о моей книге; что тамъ сказано? что? отвечай мне...
-- Тамъ сказано, что ты писатель замечательный, даровитый и остроумный.
-- Очень благодаренъ, любезный другъ, за твое остроумiе! писатель замечательный!?... какъ будто бы я сочинялъ водевили!
-- Назови меня художникомъ; еще есть время исправить корректурные листы.
-- Чтожь ты не сказалъ раньше? изволь: будешь художникомъ. Давай сюда листы.
Когда листы были исправлены, сотрудникъ началъ мяться, и по лицу. его видно было желанiе о чемъ-то попросить.
-- Нетъ, ужь о творчестве не проси: теперь это слово не въ ходу.
-- Конечно, есть: только не оставить ли его до новаго отзыва? во всемъ нужна постепенность.
-- Мы напишемъ творчество въ некрологiи.
-- Ну вотъ тебе и творчество. Можно ли отказывать своему амфитрiону!
И все-таки поэтъ сделался врагомъ издателю, потому что на критическомъ языке того времени кроме творчества просто существовало высокое творчество. Извольте после этого хвалить даровитыхъ писателей!
не скучно ли быть въ подобной беседе? "Какой анекдотъ разсказалъ намъ Иванъ Семенычъ!" - "Какiе стихи напечаталъ въ газете Нафанаилъ Петровичъ!" - "Что за безподобный пальто у Петра Петровича!" - "Какъ много истинно женской наблюдательности у Марьи Савишны!" - "Какой знатокъ въ живописи ея папенька." - "Слышали ли вы новую польку вашего милаго барона?" - "Что-то поделываетъ нашъ дорогой туристъ? помнитъ ли онъ о насъ въ Париже?" - "Мы не спимъ ночи, ожидая писемъ Иногороднаго Подписчика!" Отвяжитесь вы отъ меня, существа, предавшiяся взаимному восхваленiю! прочь, далее, прочь, вертопрашные добряки, надъ которыми и подшутить совестно, потому что они тутъ же обидятся и возопятъ о неблагодарности! То ли дело люди, съ которыми нужно быть вечно наготове, съ смелымъ взглядомъ въ чужiе глаза, съ готовой шуткою въ кармане, съ взаимными уступками поневоле! Если такiе люди не принадлежатъ ни къ какому кружку, знакомство съ ними есть немалая изъ находокъ. Ah, mademoiselle! вы меня считаете какимъ-то кондотьери и пиратомъ! вотъ вамъ вместо того человекъ тихiй и благоприличный. Вы, mio signore, сбирались высказать мне миллiонъ горькихъ истинъ, а я вамъ ихъ выскажу два миллiона и не позже завтрашняго утра сделаюсь вашимъ вернымъ другомъ. Только не переставайте изредка спорить со мной: чтобъ быть друзьями весь векъ, необходимо повременамъ ссориться...
изображенiемъ хозяйки квартиры со столомъ и прислугою и ея жильцовъ; лица обрисованы верно и съ большою меткостью... По мере того, какъ разсказъ расширяется и идетъ далее, авторъ повести видимо становится сильнее и сильнее, бойкiй и светлый слогъ его начинаетъ чаще и чаще вызывать улыбку. Персонажи бальнаго танцмейстера, милашки музыканта, Хозарова, принимающагося писать дневникъ за целые полгода въ одинъ разъ, превосходны.
У нашего автора есть одна драгоценная сторона, къ сожаленiю, редкая въ нашихъ писателяхъ,-- сторона чрезвычайно утешительная, необходимая для литератора, трудящагося въ ваше время, а именно - веселость разсказа. Веселость эта проникаетъ собою всю первую часть только что начавшагося романа, поминутно вспыхиваетъ въ целомъ ряде ловкихъ заметокъ и выходитъ и оставляетъ читателя подъ влiянiемъ постоянно прiятныхъ ощущенiй. Пусть запасутся какъ можно большимъ запасомъ душевной веселости и г. Писемскiй и все ваши молодые литераторы, и пусть они, полагаясь на силу этого редкаго качества, бодро и спокойно совершатъ свое поприще и сохранятъ свое достоинство посреди борьбы грошевыхъ интересовъ, посреди антагонизма своихъ друзей и своихъ соперниковъ, посреди шума столкнувшихся кружковъ, посреди всехъ этихъ событiй, называющихся на языке людей съ веселостью не более какъ литературными дрязгами!
По поводу излишняго стремленiя къ картинности описанiй, замеченнаго иной въ статьяхъ многихъ сотрудниковъ "Москвитянина", не мешаетъ сказать несколько словъ о произведенiи писатели, или недавно еще; или въ первый разъ выступившаго на литературное поприще, именно о "Моихъ Старыхъ Знакомцахъ", г. Лазаревскаго ("Отечественныя Записки", No 3). Родъ произведенiй, выбранный названнымъ нами писателемъ, давно уже причисленъ къ счастливейшимъ родамъ бельлетристическихъ сочиненiй. Въ русской литературе онъ получилъ право гражданства со времени "Записокъ Охотника"; во Францiи имъ занимаются писатели весьма замечательные, какъ-то: Сувестръ, Пави, Ферри и еще другихъ, съ десятокъ; въ Англiи онъ появился чуть ли не прежде еще, чемъ въ Россiи и Францiи, и со всякимъ годомъ развивается более и более. Въ самомъ деле, что можетъ более улыбаться бельлетристу, и молодому, и старику, и искусному и неопытному, какъ не составленiе целаго ряда статеекъ, едва связанныхъ между собою, разсказовъ безъ обычныхъ катастрофъ и длиннотъ, описанiй того, что понятно сердцу или уму, сценъ писанныхъ то наскоро, то съ любовью, то строго обделанныхъ, то торопливо кинутыхъ на бумагу? Авторъ - я прошу позволенiя употребить чужое слово - a ses coudées franches, онъ можетъ не стесняться никакими условiями, по произволу укорачивать и удлинять разсказъ, разсыпать все лучшiя свои сокровища и смеяться надъ скукою тамъ, где, по видимому, ее обойти невозможно. Есть у него сильное дарованiе - онъ создаетъ прекрасную драму изъ простого событiя; обладаетъ онъ только смелостiю замысла - онъ строитъ разсказъ, замечательный по плану; богатъ онъ одной только наблюдательностью - и вотъ идутъ разсказы, после которыхъ въ голове читателя остается несколько первыхъ заметокъ, несколько искусно схваченныхъ подробностей.
По видимому, г. Лазаревскiй имеетъ мало качествъ для такого рода. "Мой Старые Знакомцы" по временамъ возбуждаютъ улыбку, которой не добивался авторъ, и располагаютъ читателя къ шуткамъ, отъ которыхъ я удержусь. Будто предполагая, что содержанiе двухъ разсказовъ, ныне впечатанныхъ, не въ силахъ остановить на себе чужое вниманiе, г. Лазаревскiй налегаетъ на описанiя и отступленiя съ особеннымъ рвенiемъ, невыгоднымъ для произведенiя. Въ описанiяхъ одна и таже картинность, въ отступленiяхъ - одинъ и тотъ же лиризмъ. Если автору угодно, чтобъ на его разсказы смотрели какъ на картину, то я скажу, что они совершенно походятъ на литографiю, раскрашенную такими яркими красками, что оне рябятъ въ глазахъ и пестрятъ все произведенiе самымъ непрiятнымъ образомъ. Странное впечатленiе, которое при взгляде на черезчуръ раскрашенную литографiю производится пестротою и яркостью цветовъ, въ разсказахъ, о которыхъ идетъ речь, возобновляется съ помощью эпитетовъ, вычурныхъ фразъ, съ усилiемъ изломанныхъ, сравненiй, прiисканныхъ будто для забавы. Вотъ какъ описываетъ г. Лазаревскiй, напримеръ, деревенскую осень... просмотрите со вниманiемъ это короткое описанiе, и вы убедитесь, въ какiя странности языка вводитъ нашихъ авторовъ стремленiе къ невозможной картинности описанiй. "На небе - пишетъ авторъ - клочки разщипанныхъ, суетливыхъ облаковъ (каковы эпитеты: и въ воздухе,-- мутный мглистый кисель, обрываемый сиплымъ ржаваго меланхолическая корова съ красноногой бабой, хмельной мужичокъ, "весны, даже весны идиллической?"
Вотъ еще картина въ томъ же вкусе. Она изображаетъ женщину въ саду.
"Месяцъ, пробившiйся сквозь гребенку листьевъ, обводилъ тонкими чертами притаившагося зверя. Исхудалое, но мило очерченное лицо казалось еще бледнее подъ густо-низко-налегшими на виски на скоромъ ходу межь ветвей, и вязь его, перевитая зеленымъ листомъ и красными какъ кровь кистями рябины, ".
Отъ торопливости ли труда оказалось въ выписанныхъ мною строкахъ столько вопiющихъ сравненiй, неупотребительныхъ словъ, натянутыхъ прилагательныхъ? не видно ли скорее въ нихъ следовъ усиленной работы, желанiе быть новымъ, во что бы то ни стало, порыва въ мiръ раскрашенныхъ литографiй? Страсть къ удивительнымъ эпитетамъ доходитъ у г. Лазаревскаго до того, что у него мужики говорятъ будто пишутъ картины; охота къ сравненiямъ заставляетъ его по временамъ сравнивать плечо крестьянской девушки съ и даже въ одномъ месте, по недостатку предметовъ сравненiя, объявить, что одно изъ действующихъ въ разсказе лицъ И всеми этими странностями оба разсказа решительно засыпаны. Чтобъ выписать ихъ, нужно выписать всю статью. По части фальшивой картинности, авторъ "Моихъ Старыхъ Знакомцевъ" далеко оставилъ за собой и гг. Буткова и М. Достоевскаго: онъ создалъ вещь, которая была бы хорошею пародiею на все недостатки вашей современной бельлетристики, которую стоитъ перечитывать со вниманiемъ, чтобъ видеть, куда толкаетъ русскихъ нувеллистовъ когда-то столь прославляемое стремленiе къ картинности слога.
Въ отступленiяхъ своихъ авторъ опять является подражателемъ старой школы и доводитъ свое подражанiе до последнихъ пределовъ неестественности. Вамъ знакома какъ нельзя более манера когда-то хвалимыхъ, ныне исчезнувшихъ изъ литературы любителей высокаго творчества, которые, когда не o чемъ было писать, вдавались въ лиризмъ и пафосъ, начиняли по две глухихъ страницы знаками восклицанiя и вводили въ дело психологiю до того туманную, что можно было бы прибавить къ ней что угодно, не изменивъ смысла нимало. Я нашелъ, что у такого-то господина былъ носъ очень красный, волосы жолтые, чело морщиноватое; что бы написать еще? что написать? говорите мне, что написать для пополненiя полулиста серой и широкой бумаги? И вотъ я пишу: "кто знаетъ, какiя драмы происходили въ душе этого морщиноваго человека, сколько разъ онъ испытывалъ страданiя или простиралъ дружескiя объятiя къ своихъ собратiямъ, приглашалъ ихъ делить съ собой свою радость! но нетъ дела человеку до чужой радости! A еслибъ они разделили его радость, можетъ быть, и ихъ озабоченныя лица озарились бы светомъ отъ этой залетной гостьи, и они бы сладко отдохнули при виде довольнаго человека!.. И можетъ быть, иногда, этотъ человекъ, ныне съ краснымъ носомъ, былъ юнъ и въ теплый майскiй вечеръ сиделъ на берегу озера, глядя, какъ плескались утки, какъ закатывалось солнце, какъ стада, возвращаясь подъ кровъ, глухо мычали, и онъ сиделъ, поджидая"... A ужь известно, если человекъ сидитъ у озера при закате солнца, нувеллистъ совершенно доволенъ и листъ исписывается съ быстротою молнiи. Совершенно таковы же и отступленiя въ повести г. Лазаревскаго, съ тою только разницею, что на сочиненiе ихъ пошло более труда: слогъ ихъ служитъ въ томъ яснымъ ручательствомъ. Ненужный пафосъ и ни къ чему не ведущiя отступленiя еще могутъ быть извинены иногда темъ, что "перо расписалось", темъ более, что было время, когда проделки расписавшагося пера встречаемы были чистосердечнымъ ободренiемъ, но въ наше время тратить усилiя на составленiе страницъ, которыя, безъ малейшаго ущерба произведенiю, могутъ быть выпущены, трудъ едва ли благодарный и даже извинительный!
"Раекъ", помещенный въ томъ же журнале. Это не то, что полныя претензiй юмористическiя статейки "Москвитянина" или раскрашенныя литографiи г. Лазаревскаго: тутъ есть наблюдательность и веселость, есть живость и доброе остроумiе, наблюдательность, неиспорченная воззренiями, веселость, не переходящая въ трагическiй смехъ.
"Раекъ" г. Ф--а, можетъ сказать, положа руку на сердце, что, следуя, при каждомъ приближенiи сплина, любви къ разнообразiю, онъ во всю свою жизнь не звалъ ни одного дня скучнаго. Ему достаточно известны и балы въ Галерной гавани, и гулянья подъ качелями, и немецкiя таверны, и постоялые дворы, и спектакли съ пьесой о басурманскомъ короле Адольфе, и гулянья на кладбищахъ, и многолюдныя вечеринки подъ кровлей пятиэтажнаго дома. И раекъ для него не совсемъ terra incognita; но совсемъ темъ онъ долженъ сознаться, что, благодаря этнографическому и статистическому труду автора "Райка", голова его обогатилась многими фактами, не лишенными занимательности.
Результаты наблюденiй, не успевшiе еще сложиться въ моей голове выясниться достаточно, все тутъ какъ тутъ, и потому я, можетъ быть, даже слишкомъ пристрастенъ къ "Райку". Впрочемъ, нужно сказать и то, что статья эта была мной прочтена тотчасъ же после разсказовъ г. Лазаревскаго.
Вотъ маленькiй отрывочекъ, показывающiй, что г. Ф--ъ смотрелъ на раекъ взглядомъ опытнаго наблюдателя.
"Замечательно, что пребывая безъвыходно въ райке, я не слыхалъ никакихъ постороннихъ разговоровъ, неотносящихся до театра; все они состояли изъ повторенiй и пересказовъ другъ другу какихъ-нибудь громкихъ словъ, или не всеми одинаково видимыхъ действiй; въ разсказе, какъ мы видели, содержанiя пьесы, или въ замечанiяхъ, относившихся до пьесы или действующихъ лицъ. - "Экой здоровенный мужчина!" замечала иногда баба, посматривая на сцену. - "Ишь, шитью сапоги наделъ", замечалъ кто-нибудь. - "Небойсь, горжковые" прибавлялъ другой. - "А я думаю, купилъ на Апраксиномъ", остроумно замечалъ лакей. Мне случалось замечать еще, что иногда зрители отдавались назадъ и не смотрели на сцену, какъ-будто тамъ ничего не было. - "Что, верно, соскучились, что не смотрите?" спросилъ я соседа. - "Нечего смотреть: разговоръ тамъ", отвечалъ мне онъ. - "Да, теперь разговоръ" сказали еще две шубы, налегаясь на стену и смотря на потолокъ. Я оглянулся въ другую сторону, тамъ тоже, почтя оба последнiе ряда не смотрели на сцену.
"-- Игра! игра! Савельичъ! сказалъ мальчикъ въ синей сибирке, обращаясь къ моему соседу.
"-- Игра! игра! повторило несколько голосовъ, и все потянулись другъ на друга; на сцену въ это время входилъ десятокъ актеровъ, представлявшiй народъ. Этотъ приливъ и отливъ зрителей къ забору повторялся очень часто, и слова: "разговоръ", "означающiй всякiя речи безъ действiя, и "игра" - всякое действiе, хотя и безъ речей - сделались техническими; слово "разговоръ" служитъ самымъ лучшимъ оправданiемъ посетителю райка въ его зеванiи по сторонамъ.
"-- Скучно! однажды сказалъ мой соседъ.
"-- Что такъ? спросилъ я. - Да все одна, вишь, не меняютъ, отвечалъ онъ, указывая на декорацiи; а въ это действiе два, если не три раза менялись уже декорацiи."
темъ менее остротъ, более или менее удачныхъ. Зато какая радость, когда выезжаетъ герой на колеснице, когда римскiе легiоны, числомъ въ девять человекъ, потрясаютъ оружiемъ и стремятся къ бою, когда занавесъ, поднимаясь, открываетъ намъ луну бутылочнаго цвета и море изъ толстой холстины! Завидное время! счастливыя впечатленiя! но совсемъ темъ тутъ рождается вопросъ: одни ли дети и простолюдины приходятъ въ восторгъ отъ такихъ зрелищъ? Разве вы не помните французской драмы, которой лучшая сцена заключалась въ томъ, что съ потолка сыпался на полъ снегъ, сделанный изъ кусочковъ мелко нарезанной бумаги? A мостъ въ балете, по которому (то есть мосту) ездятъ крошечныя картонныя кареты и ходятъ куколки-пешеходы? Разве мы не любовались всемъ этимъ, и еще какъ? Одна молодая дама пятнадцать разъ видела "Стеллу" и тотчасъ же уезжала после "снега". "Игра! игра!" сказалъ бы ей поэтому случаю одинъ изъ посетителей парадиса.
Передо мной лежатъ две довольно объемистыя, благообразныя и аккуратно доставленныя подписчикамъ книги журнала "Сынъ Отечества" за январь и февраль месяцы. Чуть-ли не два года прошло съ техъ поръ, какъ я говорилъ съ вами о прежнемъ "Сыне Отечества". Въ это время названный мной журналъ переменилъ составъ редакцiи и прiобрелъ другихъ сотрудниковъ. Прежнiй "Сынъ Отечества" издавался неаккуратно и къ концу года всегда обнаруживалъ некоторый дефицитъ по части числа книжекъ. Будемъ надеяться, что новый "Сынъ Отечества" избегнетъ подобныхъ недостатковъ. Года идутъ и все идутъ, потребность чтенiя развивается, число людей занимающихся науками и словесностью увеличивается и увеличивается, и потому "Сынъ Отечества", если будетъ дирижироваться умно, можетъ еще иметь надежду на успехъ. Вспомните о журнальныхъ предпрiятiяхъ старыхъ годовъ: еще недавно идея о гонорарiе была мифомъ въ журналистике. Люди, посвятившiе себя умственному труду и подчасъ тяготящiеся своимъ призванiемъ, могутъ прочесть въ какомъ нибудь англiйскомъ авторе, хотя въ Коркере, или Босвеле, или Маколее, жизнь Самуила Джонсона и сообразить, что этотъ знаменитый писатель, правда, прожившiй очень долго, умершiй посреди довольства и уваженiя, началъ свое поприще въ то время, когда въ Англiи только что начинала развиваться любовь къ чтенiю и когда книгопродавцы платили за целый рукописный томъ горстью мелкой монеты. Тяжело было талантливому ученому въ молодости; но прошли года - всякiй началъ читать, выписывать журналы и покупать книги, а за темъ уже второстепенные поэты и критики очутились въ цветныхъ кафтанахъ, съ веселыми лицами и полными желудками. У васъ все идетъ такъ скоро, публика такъ добра терпелива въ отношенiи къ словесности, что одинъ лишнiй журналъ недолго будетъ лишнимъ. Я желаю всевозможныхъ успеховъ "Сыну Отечества", и потому съ моей стороны следовало бы умолчать о содержанiи первыхъ книжекъ этого журнала.
хотя изредка, по мере своихъ небольшихъ силъ, наносить последнiе удары этой рутине, глядеть ей въ глаза съ веселостью и различать ее подъ всеми масками. И вотъ почему я намеренъ говорить о первыхъ книжкахъ "Сына Отечества" какъ можно серьёзнее.
Книжки эти, какъ я уже сказалъ, имеютъ видъ совершенно благообразный и объемъ весьма удовлетворительный. Въ нихъ есть несколько хорошихъ переводныхъ вещей, большею частью взятыхъ съ французскаго; есть несколько статей серьёзнаго содержанiя и наконецъ две или три оригинальныя повести, одна комедiя и одна трагедiя, написанная белыми стихами.
"Святополкъ", какъ известно многимъ изъ любителей русскаго театра, не имела успеха на сцене и давно уже забыта; комедiя г. Заречнаго, подъ названiемъ: "Домашняя Язва", не смотря на некоторыя довольно удовлетворительныя частности, едва ли не слабее "Святослава": въ "Язве" есть сцены въ высшей степени странныя; назовемъ изъ нихъ хоть ту, где какая-то злобная старая дева, подсмотревъ въ окно, что ея молодая родственница нежно разговариваетъ съ своимъ молодымъ прiятелемъ, "начинаетъ смеяться змеинымъ смехомъ", а потомъ пускается танцовать качучу, припевая и прищелкивая пальцами! "Святополкъ" есть вещи довольно забавныя въ своемъ роде, какъ, напримеръ, переодетая печенежская девушка, влюбившаяся въ Святослава и всюду сопровождающая его, какъ таинственный пажъ сопровождаетъ Лару.
Одна изъ повестей, называющаяся, если не ошибаюсь, "Исторiя одной красавицы", отличается сжатостiю разсказа и большими странностями. После всякой страницы, въ виде припева, говорится о томъ, что "дрова загорелись въ камине, огонь вспыхиваетъ и теплота распространяется по комнате". Конечно, сидеть у камина довольно прiятно; но исторiя красавицы нимало не выигрываетъ оттого, что ея авторъ безпрестанно говоритъ о камине.
"Что же делать, можетъ быть, спросятъ меня читатели: - что же делать издателямъ журналовъ, если въ нашей литературе такъ мало известныхъ бельлетристовъ, что ихъ недостаетъ ни на одно изданiе?" Мое мненiе на этотъ счетъ вотъ какое: пусть журналисты терпеливо ждутъ того времени, когда, вследствiе все более и более развивающейся въ публике потребности къ чтенiю, каждый журналъ будетъ располагать значительнымъ количествомъ сотрудниковъ по части русской словесности; пора эта придетъ довольно скоро - вспомните мое слово. A до техъ поръ пусть издатели делаютъ тоже, что делалось прежде насъ и будетъ делаться после насъ, то, чемъ занимался самъ Карамзинъ, взявшись за журнальное дело: то есть, пусть они обратятъ свое особенное вниманiе на переводы известнейшихъ иностранныхъ писателей. При выборе хорошихъ англiйскихъ, немецкихъ, французскихъ, пожалуй, польскихъ или испанскихъ романомъ и повестей, не следуетъ держать въ голове одну новизну произведенiй и известность ихъ актеровъ: действовать такимъ образомъ не совсемъ удобно... Нетъ! должно заглядывать и назадъ, знакомиться съ именами мало известными. Не говорю о книгахъ и сборникахъ признанныхъ классическими,-- достаточно будетъ покопаться въ грудахъ старыхъ немецкихъ альманаховъ, киписековъ, Tale books, старинныхъ и новыхъ перiодическихъ изданiй, чтобъ отыскать тамъ множество вещицъ милыхъ и занимательныхъ. Если вещь очень стара, присовокупите къ ней предисловiе отъ себя, объясните кемъ и когда была она сочинена, укажите на ея блестящiя стороны. Если романъ, выбранный вами для перевода, не совсемъ совпадаетъ съ современнымъ вкусомъ читателя, настройте его вкусъ на требуемый ладъ, дайте ему нужное направленiе и объясняйте то, что можетъ затруднить невнимательнаго читателя. Поверьте, что предполагаемое сочувствiе публики ко всему новому и оригинальному далеко не такъ сильно, какъ кажется. Если вы мне укажете четыре или пять русскихъ повестей, имевшихъ сильный успехъ, я въ свою очередь назову четыреста другихъ, не оставившихъ после себя нималейшаго воспоминанiя. На первыхъ страницахъ каждаго журнала, вследствiе какого-то давно принятаго предразсудка, непременно долженъ действовать Иванъ Петровичъ, и т. п.; отчего же не донъ Педро ди-Альварада или не Робъ-Рой? За повесть съ Иваномъ Петровичемъ и платится дороже и печатается она на первомъ листе; но если она не произвела на читателя особеннаго впечатленiя, то лучше-бъ ей и не создаваться въ голове автора. Сочинитель ея хорошо владеетъ языкомъ, имеетъ познанiя, можетъ быть безспорно полезнымъ лицомъ въ журнале: для чего же ему упорствовать въ одномъ и томъ же роде, играть одну изъ последнихъ ролей на бельлетристической арене? какъ будто бы безъ сочиненiя повестей нетъ ему спасенiя? Если вы хорошiй издатель журнала, то угадайте его способности, поселите въ немъ охоту къ труду, дайте ему работу по вашему усмотренiю и исправьте эту работу. При маломъ количестве людей, способныхъ работать въ вашихъ журналахъ, издатели и редакторы обязаны создавать себе сотрудниковъ и поступать такъ, какъ поступаетъ немецкiй земледелецъ, то есть неоставлять клочка земли безъ возделыванiя.
"Сыне Отечества" за январь и февраль месяцы могу указать въ особенности на две, прочитанныя мной съ удовольствiемъ; первая изъ нихъ называется: "Описанiе Россiи, извлеченное изъ китайскихъ книгъ", вторая: "О свойстве почвъ въ химическомъ отношенiи". Въ числе приложенiй есть и полныя картинки и эстампъ, и две гравюры, изъ которыхъ одна изображаетъ древнiй храмъ Перуна, имеющiй видъ копны сева, и дунайскаго воина съ воина, совершенно похожаго на одного изъ обитателей острова Нука-Гивы. Две последнiя гравюры мне не очень нравятся.
Теперь спешу проститься съ читателемъ и второпяхъ забываю говорить о новой книжке "Библiотеки для Чтенiя". Иногородный Подписчикъ умираетъ, можетъ быть на летнее время только, можетъ быть, совсемъ. Почитатели его таланта могутъ даже воздвигнуть ему изящный монументъ, съ такой надписью: "Здесь покоится человекъ, никогда не принадлежавшiй ни къ одному литературному кружку, не участвовавшiй ни въ одной литературной сплетне и не остававшiйся ни на одномъ литературномъ вечере долее получаса."
Три заслуги редкiя, которыя современемъ оценятся благодарнымъ потомствомъ. "Тамъ", какъ говорилъ поэтъ Милоновъ, "тамъ найду я награду за мои редкiя достоинства!"