Воспоминание о русском художнике Павле Андреиче Федотове (старая орфография)

ВОСПОМИНАНІЕ О РУССКОМЪ ХУДОЖНИКЕ ПАВЛЕ АНДРЕИЧЕ ФЕДОТОВЕ.

"Чувствуя приближенiе смерти, генералъ вашъ поднялъ голову и сказалъ, по испански, обращаясь въ окружавшему его непрiятелю:

"Здесь умираю я, Ричардъ Гренводдь, какъ добрый солдатъ, сделавшiй свое дело. И будутъ обо мне вечно помнить, какъ о верномъ и храбромъ воине...."

Записки Ралейга.

"Жизнь самого простого человека можетъ быть поэмою", говоритъ одинъ изъ современныхъ мыслителей, и афоризмъ его справедливъ до некоторой степени. Но сколько ума, наблюдательности, добрыхъ началъ долженъ иметь въ себе читатель, приступающiй къ жизнеописанiю обыкновеннаго человека, затемъ, чтобъ поучаться имъ какъ поэмою! Малое крайне малое число бiографiй стоятъ названiя поэмъ по своей общедоступности; немногiе изъ людей, жившихъ и живущихъ на свете, съумели сделать возвышенную песнь изъ своей жизни,-- песнь, врезавшуюся въ память современникамъ и несущую за собой благородное поученiе для последующихъ поколенiй. И темъ дороже должны быть для насъ люди подобнаго рода. Искать такихъ людей, любить ихъ, передавать свету ихъ дела, труды, мысли, самыя заблужденiя и странности есть наслажденiе. Теряя человека, создавшаго изъ своей жизни песнь героической поэмы, мы теряемъ не все: лучшая его часть остается съ нами. Мы стыдимся плакать; невинныя, но пустыя фразы, произносимыя во время тяжкихъ потерь, здесь оказываются лишними. Рыдать и безплодно сетовать позволяется только передъ гробомъ существъ, дорогихъ нашему сердцу, и ничего более. Люди, жившiе и трудившiеся недаромъ, требуютъ своей памяти иной дани, иного почитанiя.

Художникъ Павелъ Андреичъ Федотовъ, скончавшiйся, после тяжкой болезни, въ ноябре 1862 года, принадлежитъ къ числу людей, жившихъ и трудившихся не напрасно. Заслуги покойнаго, какъ художника, слишкомъ известны всякому, кто сочувствуетъ русскому искусству; жизнь его есть песнь героической поэмы, богатая поученiемъ. Эта жизнь, вся отданная высокому и прекрасному, лучше всехъ творенiй Федотова. Судьбе угодно было прекратить существованiе художника на самой первой ступени заслугъ и известности; только ближайшiе изъ друзей Павла Андреича могутъ сказать о томъ, какъ слабы, ничтожны были его превосходные начатки передъ теми неистощимыми сокровищами, которыя зрели въ уме его. Только они сознавали съ ясностью, что будущiе труды нашего соотечественника, можетъ быть, превзойдутъ труды сэра Давида Вильки и самого Гогарта. Только имъ передавались проэкты будущихъ произведенiй, изумительныхъ по мысли, вдохновенно задуманныхъ. Только они по временамъ могли дивиться, глядя на беглые очерки, въ которыхъ достоинства, по видимому, самыя противоположныя и несовместныя въ одномъ человеке, выказывались съ резкостью, приводящею въ изумленiе. Многiе изъ жителей Москвы и Петербурга любовались большимъ альбомомъ Федотова; но немногiе знаютъ, что изъ всего этого альбома только две или три вещи нравились самому художнику, между темъ какъ другое, несравненно прекраснейшее собранiе будущихъ картинъ существовало въ голове его. Многiе ли изъ почитателей его таланта видели хотя часть его эскизовъ или небрежныхъ трудовъ, где грацiя шла рядомъ съ энергiею, сатира съ страстью, сила концепцiи съ истинно фламандскимъ вниманiемъ къ подробностямъ? Если кто нибудь изъ нихъ и делалъ предположенiя насчетъ того, какимъ блескомъ должна была въ скоромъ времени озариться художническая карьера Федотова, такiя предположенiя все-таки не могли подходить къ истине. Какъ генiальный полководецъ, посреди глубокой тишины окружившiй непрiятеля, стянувшiй все свои силы, изучившiй каждый шагъ боевой местности, нашъ художникъ выжидалъ только часа для победы. Судьбе не угодно было дать ему этого часа, чтобъ сделать его победителемъ. И полководецъ остался известенъ только по авангарднымъ деламъ - и художникъ подарилъ насъ одними начинанiями. Еще бы годъ! еще бы хотя несколько месяцевъ!

Такъ прервана безвременно была деятельность Федотова какъ художника. Но жизнь его намъ осталась какъ нечто оконченное и целое, къ которому нечего прибавлять, изъ котораго нельзя выбросить одной страницы. Постараемся же изобразить эту жизнь, такъ, какъ мы ее понимаемъ, безъ Фразъ и излишнихъ подробностей, но съ горячей любовью къ памяти покойнаго. Всякая заметка или дополненiе къ настоящему труду будутъ нами приняты съ чувствомъ живейшей благодарности. Мы не гонимся ни за полнотой очерка, ни за хронологическимъ порядкомъ, ни за правильностью изложенiя: намъ хочется только изобразить личность нашего талантливаго друга, такъ, какъ мы собственно ее понимали, такъ, какъ она представлялась намъ въ теченiе долгаго знакомства, ни разу не охлажденнаго малейшей размолвкой, малейшимъ неудовольствiемъ.

Павелъ Андреичъ Федотовъ родился въ Москве, отъ весьма небогатыхъ родителей.

"Отецъ мой - разсказывалъ онъ - былъ воиномъ Екатерининскихъ временъ, редко говорившимъ о своихъ походахъ, но видавшимъ многое на своемъ веку. Разсказовъ его нельзя было слушать безъ особеннаго чувства, такъ отдаленно казалось время, къ которому они относились, такъ изумительны оказывались лица и герои, имъ упоминаемые. Женатъ онъ былъ два раза: въ первый - на пленной турчанке, во второй - на моей матери. Большое наше семейство помещалось въ небольшомъ домике, и жили мы очень бедно; но пока отецъ могъ служить, нужды особенной мы не испытывали. Старикъ былъ очень строгъ по службе, и часто, когда онъ возвращался домой изъ должности, за нимъ шелъ сторожъ съ одной, а иногда съ двумя парами сапоговъ въ рукахъ. Сапоги эти, перевязанные бичовкой, кажется, съ печатью около узла, принадлежали нерадивымъ или нетрезвымъ писцамъ; снятые за наказанiе, они оставались въ нашей квартире до утра и потомъ уже возращались провинившимся. Честностью обладалъ онъ безмерною; но она, какъ у многихъ честныхъ стариковъ, перенесшихъ многое въ жизни, облечена была въ формы суровыя, жосткiя, угловатыя. Я помню, какъ одинъ разъ, заметивъ, что одинъ изъ его родственниковъ щеголяетъ какими-то дорогими вещами, отецъ сталъ упрекать его такъ угрюмо и резко, что бедный обладатель небольшого сокровища заплакалъ. Я думаю, что упрекъ отца былъ неоснователенъ, осуждаю его подозрительность, а совсемъ темъ не могу не удивляться этой неумолимой врожденной ему правдивости. Еслибъ я могъ разсказать вамъ, при какихъ обстоятельствахъ произошла упомянутая размолвка, вы бы еще вернее разделили мои чувства.

"Зима обыкновенно проходила довольно печально; но лето для насъ, детей, было золотымъ временемъ года. Отдаленныя улицы Москвы и теперь еще сохраняютъ колоритъ довольно сельскiй, а въ то время оне были почти тоже, что деревня. Любимымъ местомъ нашихъ игръ былъ сенникъ, где можно было не только вдоволь резвиться съ другими ребятишками, но откуда, сверху, открывался видъ на соседнiе дворы, а все сцены, на нихъ происходившiя, оказывались передъ глазами наблюдателя какъ на блюдечке. Сколько я могу дать себе отчетъ въ настоящее время, способностью находить наслажденiе въ созерцательныхъ занятiяхъ обязанъ я сеннику, или, скорее, верхней его части. Жизнь небогатаго, даже, попросту, беднаго дитяти обильна разнообразiемъ, которое почти недоступно ребенку изъ достаточнаго семейства,-- ребенку, развивающемуся въ тесномъ кругу изъ своихъ родителей, гувернантки да двухъ-трехъ друзей дома - особъ по большей части благовоспитанныхъ, стало быть, не имеющихъ ничего особенно действующаго на детскую фантазiю. Возьмите теперь мое детство: я всякiй день виделъ десятки народа самаго разнохарактернаго, живописнаго и сверхъ всего этого сближеннаго со мною. Наша многочисленная родня, какъ вы можете догадываться, состояла изъ людей простыхъ, неуглаженныхъ светскою жизнью; наша прислуга составляла часть семейства, болтала передо мной и являлась на распашку; соседи были все люди знакомые; съ ихъ детьми я сходился не на детскихъ вечерахъ, а на сеннике или въ огороде; мы дружились, ссорились и дрались иногда, какъ намъ только того хотелось. Представители разныхъ сословiй встречались на каждомъ шагу - и у тетушекъ, и у кумы отца, и у приходского священника, и около сенника, и на соседнихъ дворахъ. Все, что вы видите на моихъ картинкахъ (кроме офицеровъ, гвардейскихъ солдатъ и нарядныхъ дамъ), было видено и даже отчасти обсуждено во время моего детства: это я заключаю какъ но воспоминанiямъ, такъ и потому, что, набрасывая большую часть моихъ пещей, я почему-то представлялъ место действiя непременно въ Москве. Бытъ московскаго купечества мне несравненно знакомее, чемъ бытъ купцовъ въ Петербурге; рисуя фигуры добрыхъ старыхъ служителей, дядей, ключницъ или кухарокъ, я, самъ не зная почему, переношусь мыслiю въ Москву.... Сила детскихъ впечатленiй, запасъ наблюденiй, сделанныхъ мною при самомъ начале моей жизни, составляютъ, если будетъ позволено такъ выразиться, основной фондъ моего дарованiя."

Понятно, что у ребенка, способнаго развиваться такимъ образомъ, умственныя качества не могли назваться обыкновенными. И точно: маленькiй Федотовъ, безъ всякихъ предварительныхъ познанiй поступивъ въ Московскiй Кадетскiй Корпусъ, въ скоромъ времени обратилъ на себя вниманiе и начальниковъ и товарищей, а при выпуске оказался первымъ ученикомъ {Въ Корпусъ Федотовъ поступалъ въ 4826 году, имея отъ роду около десяти летъ. Черезъ четыре года, за отличiе въ наукахъ и поведенiе, сделанъ онъ былъ унтеръ-офицеромъ, а еще черезъ два года, въ 1832, фельдфебелемъ.}. Имя его, какъ отличнейшаго воспитанника, изображено, по обычаю, существующему въ нашихъ военно-учебныхъ заведенiяхъ, на мраморной доске, въ одной изъ залъ Корпуса. Изредка вспоминая о годахъ своей ученической жизни, Павелъ Андреичъ сообщилъ несколько пактовъ, нелишенныхъ занимательности. Память его - сказывалъ онъ мне - была такова, что всякая страница, прочитанная имъ въ то время, по нескольку дней будто носилась передъ его глазами. "Если на экзамене или при повторенiи уроковъ мне. случалось запамятовать ту или другую подробность, одну или две учительскiя фразы (въ то время еще учениковъ не убеждали отвечать своими словами), мне стоило только закрыть глаза на минуту, и все забытое, будто откуда-то выпрыгнувъ, являлось передо мной какъ написанное на бумаге. Эта способность длилась еще несколько летъ после моего выпуска; впоследствiи память стала слабеть: въ томъ я убедился очень хорошо, однажды разсказавъ моему прiятелю *** исторiю, уже слышанную имъ, и слышанную отъ меня же. Если кто нибудь при насъ будетъ разсказывать во второй разъ какой нибудь анекдотъ или свое приключенiе, будьте уверены, что память разскащика слабеетъ, а самъ онъ близится къ старости."

Фантазiи. Для него исторiя была рядомъ драматическихъ сценъ "въ костюмахъ и съ приличною обстановкою"; географiя переносила его подъ чужое небо, къ чудесамъ чуждой нашему краю растительности: "когда я, маленькiй - говорилъ онъ - гляделъ на ландкарту, около меня будто бродили львы, крокодилы и удавы"; слушая военныя науки, онъ присутствовалъ при движенiи войскъ, тяжкихъ бояхъ, осаждалъ крепости и выдерживалъ приступы; математика вообще и особенно тригонометрiя наполняли его умъ удивленiемъ къ чудесамъ, на которыя способенъ умъ человека. Рисовать онъ любилъ чрезвычайно и еще въ первые годы своего воспитанiя дошелъ до возможности делать весьма схожiе портреты своихъ учителей и товарищей; но музыку онъ любилъ больше живописи. Осьмнадцати летъ Федотовъ покинулъ школьныя занятiя и, какъ первый воспитанникъ, выпущенъ былъ лейбъ-гвардiи въ Финляндскiй полкъ прапорщикомъ. Съ этой эпохи трудъ нашъ становится легче, ибо личныя воспоминанiя выступаютъ впередъ: знакомство мое съ Павломъ Андреичемъ произошло на третiй или на четвертый годъ его пребыванiя въ полку, где мои два брата были въ то время его товарищами {Здесь авторъ считаетъ не лишнимъ сказать несколько словъ отъ своего лица. И писатели и публика, особенно у насъ, въ Россiи, имеютъ весьма понятное и весьма легко объяснимое предубежденiе къ темъ статьямъ, въ которыхъ сочинители безо всякой нужды вводятъ свою собственную личность, во вредъ скромности и часто въ ущербъ произведенiю. Но предубежденiе это, полезное во многихъ отношенiяхъ, становится ложнымъ и вреднымъ, чуть оно переходитъ въ край поить. Неоспоримый опытъ показалъ, что бiоiрафiи и заметка о замечательныхъ современникахъ теряютъ половину своей живости отъ излишней щекотливости сочинителей. Безъ нужды скрывая свою личность, щепетильный бiографъ часто грешитъ наровне съ хвастуномъ, выискивающимъ все случаи, чтобъ печатно поговорить о самомъ себе, а самой статье, изгнавъ изъ нея свои личныя чувства и воззренiя, придаетъ тонъ холодный и докторальный. По мненiю автора, простота и откровенность могутъ назваться лучшими средствами выпутываться изъ всехъ щекотливыхъ положенiй, литературныхъ и житейскихъ. Одинъ изъ темныхъ и неизвестныхъ публике друзей Байрона говорилъ, начиная свои воспоминанiи о знакомстве съ великимъ поэтомъ: "Я не знаю за собой ничего особенно дурного я позорнаго: для чего же мне прятаться съ моей личностью, терять две или три черты способный уяснить личность, майору, странности человека, дружбой котораго и никогда не перестану гордиться? Дли портрета необходимъ фонъ: мне не желательно, чтобъ фигура, нарисованная мною, плавала въ тумане!"}.

нашему будущему художнику, тогда еще молоденькому и красивому офицеру, съ розовыми щеками, светлыми глазами и маленькими темными усиками Помню очень хорошо, что мои братья и другiе сослуживцы Павла Андреича въ этотъ день шутили по поводу какихъ-то его недавнихъ похожденiй въ Галерной Гавани, около взморья. На вопросы котораго-то изъ присутствующихъ обо всей исторiи Федотовъ разсказалъ компанiи, какъ онъ, забравшись въ этотъ, едва ли не самый отдаленный изъ всехъ уголковъ Петербурга, провелъ тамъ целый день въ семействе одного изъ своихъ корпусныхъ товарищей. Описанiе улицъ, поросшихъ травою, маленькихъ домиковъ на сваяхъ, калитокъ съ завалинками, на которыхъ домохозяева имеютъ обыкновенiе сидеть въ халате и беседовать, врезалось мне въ память съ редкой ясностью. Потомъ Федотовъ, съ какимъ-то, ему одному доступнымъ, искусствомъ укладывать пространныя подробности въ весьма краткую речь, перешелъ къ изображенiю семейства своего прiятеля, вечернихъ занятiй, девицъ Галерной Гавани, игры старыми картами, беднаго, но веселаго и дружескаго ужина. Когда ему нужно было идти домой, неожиданное препятствiе вынудило его изменить это намеренiе: ветеръ, дувшiй съ моря целый вечеръ, началъ крепчать во время ужина, а улицы были покрыты водою. Къ удивленiю Федотова, сказанное обстоятельство нисколько не испугало ни гостей, ни хозяевъ, и те и другiе разместились какъ могли по разнымъ комнатамъ, дамы съ дамами, мужчины съ мужчинами; однако, никто не ложился спать. Къ общему смеху и шуткамъ присоединялось не много безпокойства, ибо ветеръ все дулъ и вода прибывала съ каждой минутой. Подождавъ еще съ полчаса, молодой хозяинъ вдругъ всталъ со стула и, взглянувъ въ окно, удивилъ Федотова такими словами: "господа! кто хочетъ ехать на лодке?" Предложенiе было принято со радостными криками, и вся мужская компанiя, одевшись потеплее, двинулась къ выходу. Тамъ ждала уже ихъ лодка, колыхавшаяся и вертевшаяся на томъ самомъ месте, где еще номеромъ можно было гулять не замочивъ ногъ. Вооружась шестами и баграми, мореплаватели поехали мимо домовъ, встречаясь съ другими ладьями, тоже отправившимися на ловлю.

-- Чтожь это была за ловля? спросилъ кто-то Федотова.

Павелъ Андреичъ тотчасъ же объяснилъ все дело. Нужно знать, что при всякомъ, несколько значительномъ наводненiи, дрова, ненужный лесъ, доски и хворостъ, зачемъ нибудь валяющiеся около взморья, поднимаются водой и несутся ею прямо по направленiю къ Галерной Гавани. Иногда къ этому лесу прибавляются обломки какого нибудь развалившагося судна или поленья съ какой нибудь разбившейся дровяной барки. А такъ какъ на добычу подобнаго рода не могъ претендовать ни одинъ изъ жителей Петербурга, то и весьма понятно, что обитатели галернаго порта охотно пользовались невиннымъ случаемъ запастись дровами, досками, даже бревнами, безъ всякаго ущерба кому бы то ни было.

Ловля, описанная Павломъ Андреичемъ, принадлежала къ числу самыхъ продолжительныхъ и интересныхъ. Почти всю ночь компанiя провозилась на воде, при свете месяца, продрогла, но возвратилась съ честью и богатой добычей. Самый разсказъ о ловле мне памятенъ такъ, какъ будто бы я его вчера слышалъ.

затруднителенъ. Великая терпимость Федотова, а еще более его жадность къ людямъ, его вечная охота иметь передъ собою новые предметы для наблюденiй, делала наши сношенiя весьма прiятными. Всякому известно, какъ утомительно для взрослыхъ людей общество ребятишекъ; если же эти ребятишки находятся въ странномъ и переходномъ возрасте 13-ти, 14-ти или 15-ти-летнемъ, ихъ компанiя делается чемъ-то совершенно нестерпимымъ. Но Павелъ Андреичъ съумелъ сделаться прiятелемъ моимъ и моихъ сверстниковъ: мы вечно ждали его посещенiй, какъ подарка, потому что онъ рисовалъ намъ картинки, разсказывалъ разныя исторiи и нисколько не тяготился нашей беседой. Будто сочувствуя всемъ возрастамъ человека, онъ былъ совершенно одинаковъ и съ детьми и со стариками и, всегда оставаясь простымъ и откровеннымъ, умелъ нравиться и темъ и другимъ. Одинъ разъ я помню, какъ онъ разсказывалъ мне и моему 13-ти-летнему другу С. о наслажденiи, которое онъ испытывалъ, посвящая иной свободный день гулянью но отдаленнымъ частямъ города, безъ всякой цели, заговаривая съ простымъ народомъ, обедая въ подземныхъ тавернахъ, по часу застаиваясь подъ освещенными окнами незнакомыхъ домовъ и наблюдая какую нибудь иногда забавную, иногда грацiозную семейную сцену. Говоря обо всемъ этомъ, Федотовъ ни слова не упоминалъ о прелестяхъ наблюдательности, о пользе изученiя нравовъ, не вдавался ни въ какiя, намъ недоступныя обобщенiя: онъ просто рисовалъ передъ нами рядъ живыхъ сценъ, и мы понимали его и сами сознавали прiятность свободнаго дня, посвященнаго такимъ занятiямъ.

Въ это время Павелъ Андреичъ уже ходилъ по вечерамъ въ академiю {"Во время занятiй Федотова въ Академiи, онъ искалъ советовъ ) старшихъ и младшихъ, менее его опытныхъ товарищей по ученiю, выслушивалъ сужденiя и мысли каждаго, извлекая изъ нихъ пользу для своихъ будущихъ работъ, которыхъ характеромъ были юморъ, разительно выраженный, ясное выполненiе сюжетовъ, верное выраженiе чувствъ и страстей, долженствовавшихъ одушевлять лица, имъ изображаемыя, и наконецъ окончательность въ отделке какъ фигуръ, такъ и посторонностей. Кисть его была прiятна, эффектъ правдивый и неусиленный, но естественный. Впоследствiи Федоювъ сталъ въ рядъ весьма замечательныхъ отечественныхъ талантовъ, особенно въ своемъ роде, въ которомъ не имелъ предшественниковъ. Взглядъ глубокiй на природу и человека, желанiе выставить его слабую и достойную осмеянiя сторону, средствами искусства, отмечали его произведенiя. Онъ былъ бы нашъ Гогартъ, художникъ-исполнитель, обещавшiй пойти далее этого знаменитаго англiйскаго живописца." (Изъ сведенiй, доставленныхъ изъ Императорской Академiи Художествъ.)}, рисовалъ носы, ножки, уши и руки, имелъ некоторыя знакомства между художниками, часто бывалъ въ эрмитаже и возвращался оттуда въ восторженномъ настроенiи. Теньеръ и Фанъ-Остадъ были его любимцами. Нельзя было безъ хохота слушать его разсказовъ о содержанiи той или другой картины этихъ мастеровъ: зоркiй глазъ его мастерски подмечалъ все особенно комическое, все более доступное поверхностнымъ ценителямъ живописи. Раза два мы были въ эрмитаже съ нимъ вместе, и всякiй разъ онъ, такъ сказать, двумя-тремя словами приковывалъ все мое вниманiе къ которой нибудь изъ своихъ любимыхъ вещей.

полюбуйтесь: онъ такъ и удираетъ! А здесь (картина изображала народную пляску), смотрите, какъ вотъ тотъ плясунъ поднялъ свою толстуху и подбросилъ ее на воздухъ! Какъ все веселятся, и какiя рожи довольныя! Самому такъ весело становится! Вспомните объ этихъ картинахъ завтра утромъ: вамъ покажется, что вы будто сами плясали съ этими красными толстяками! Поверяйте всегда впечатленiе, на васъ сделанное картиной, проснувшись но утру. Нужно, чтобъ воспоминанiе о ней, такъ сказать, сливалось съ вашей настоящей жизнью.

Собственно о художественныхъ начинанiяхъ Федотова въ то время я не могу сказать многаго. Масляными красками рисовать онъ не пробовалъ, вещей большого объема и съ многочисленными Фигурами почти никогда не делалъ, постоянно оставаясь недовольнымъ ихъ компановкою. Но уже портреты его отличались разительнейшимъ сходствомъ, такъ что продавцы картинъ и эстамповъ выпрашивали у Федотова, какъ можно более экземпляровъ имъ рисованнаго портрета въ Бозе почившаго Великаго Князя Михаила Павловича, считая его лучшимъ изъ всехъ портретовъ, у нихъ продававшихся {Этихъ портретовъ Федотовъ нарисовалъ до двадцати, водимыми красками на осьмушкахъ веленевой бумаги. Каждый портретъ тотчасъ же поступалъ въ магазинъ Дацiаро и по большей часта продавался въ тотъ же день. Несколько экземпляровъ портрета мне случилось еще недавно встретить въ Петербурге. Такъ какъ и теперь не всякiй изъ купившихъ знаетъ, кемъ портретъ сделавъ, то я замечу, что внизу несколькихъ портретовъ изъ числа встреченныхъ мною стоитъ буквы П. и Ф. Великiй Князь изображенъ въ профиль, на иныхъ - въ гвардейскомъ мундире, на другихъ - въ мундире военно-учебныхъ заведенiй.}. Все лица, знакомыя Павлу Андреичу, были перерисованы но нескольку разъ, во всехъ видахъ, и онъ набилъ свою руку до того, что могъ шутя, одною чертою изображать того или другого изъ своихъ прiятелей, товарищей и начальниковъ.

Некоторые изъ картинокъ, отделанныхъ съ особеннымъ тщанiемъ, поступали въ особый альбомъ, хранившiйся у Павла Андреича. Въ этомъ же альбоме помещены были очерки, въ которыхъ довольно ясно обозначилось будущее направленiе покойнаго художника. Такъ, напримеръ, я помню одну вещицу, чрезвычайно характеристическую въ этомъ отношенiи. Молодая, чисто одетая женщина, съ бледнымъ, благороднымъ и испуганнымъ лицомъ, ведетъ подъ руку но улице, мимо насмешливыхъ зевакъ, своего мужа, приведеннаго, вследствiе сильной дружеской попойки, въ положенiе жалкое и унизительное. Если не ошибаюсь, самъ Гогартъ не отказался бы отъ такого сюжета: такъ онъ полонъ мысли, драматизма и целительной сатиры, переходящей въ поученiе нравовъ.

Со дня поступленiя моего въ полкъ, где служилъ Федотовъ, прежнее знакомство возобновилось и продолжалось, не смотря на все перемены въ вашихъ занятiяхъ, до самой смерти Павла Андреича. Первое наше свиданiе по службе происходило въ конце августа 1813 года. Федотовъ тогда жилъ въ казармахъ л. -гв. Финляндскаго полка, въ двухъ комнатахъ надъ адъютантской квартирой. Комнаты эти убраны были довольно мило какой-то мебелью изъ белаго дерева; гипсовыя головки, носы, ноги и руки висели на стенахъ; у дверей стояла черная доска, какiя обыкновенно ставятся въ училищахъ для черченiя меломъ. На диване лежала гитара съ фаготомъ и еще какой-то раздвижной инструментъ въ роде флейты. На полу, на этажерке и около стола разбросаны были книги: въ изобилiи валялись Винкельманъ, Пушкинъ и англiйскiя учебныя книжечки. По книжной части въ квартире Федотова всегда можно было найти что нибудь необыкновенное: или томъ Кантемира, или какой нибудь журналъ екатерининскихъ временъ, или Почту Духовъ", или разрозненный томъ старыхъ мемуаровъ на французскомъ языке, или какую нибудь рукописную поэму. Хозяйство Федотова находилось въ веденiи его служителя, Аркадiя Коршунова, который жилъ при немъ до самой смерти своего барина, любилъ его съ редкою нежностiю и отошелъ последнимъ отъ могилы своего обожаемаго барина и друга {Федотовъ, говори съ кемъ нибудь про Коршунова, называлъ его: "мой слуга и другъ."}.

Федотовъ принялъ меня очень ласково и спросилъ: перезнакомился ли я съ офицерами? а узнавъ, что уже все визиты кончены, далъ мне въ руки свой альбомъ, сказавъ: "теперь онъ будетъ для насъ понятнее." На вопросъ мой о томъ, не обижаются ли некоторыя изъ лицъ, выведенныхъ имъ въ несколько каррикатурномъ виде, онъ сказалъ, что изъ всехъ товарпоiей только одинъ принялъ шутку къ сердцу, да и тотъ старается не показывать. На черной доске несколькими штрихами набросаны были разныя сцены изъ тогдашней его жизни и кроме того тянулся целый рядъ рисунковъ самаго страннаго содержанiя: на одномъ изъ нихъ офицеръ, въ костюме славянскаго витязя, поражалъ копьемъ голову одного англичанина; голова, падая, открывала подъ собой колоду картъ. Потомъ то же лицо въ античномъ костюме, то есть безъ всякихъ одеждъ, лежало мертвымъ на диване, и около него толпились другiя знакомыя лица съ гитарами, лирами и балалайками. Федотовъ объяснилъ, что это сцены изъ "Руслана и Людмилы", имъ переделанной, после чего, взявъ гитару, спелъ несколько забавныхъ арiй изъ этой оперы. Въ то время онъ много занимался музыкой, и голосъ его, сильный, звучный, нуждался только въ достаточной обработке.

Мысль о томъ, чтобы, оставивъ службу, окончательно посвятить себя живописи, начинала уже въ то время занимать Федотова; но все его стремленiя не получили еще достаточной определенности. Его тянуло въ разныя стороны; онъ еще не успелъ предаться всей душой тому роду искусства, который долженъ былъ составить его славу. Ему нравилась и баталическая живопись, и портретная, и историческая; сверхъ того онъ страстно любилъ музыку, читалъ все, что попадалось подъ руки, да и чины шли хорошо, такъ что кидать известное для неизвестнаго могло показаться дурнымъ разсчетомъ. Потомъ, Павелъ Андреичъ былъ очень привязанъ къ своимъ товарищамъ, между темъ какъ самая служба и образъ жизни доставляли обильную пищу его наблюдательности. И нужно сказать правду, пребыванiе Федотова въ л. -гв. Финляндскомъ полку во многомъ способствовало тому настрою (слово, которое часто употреблялъ покойный), который впоследствiи отразился въ его произведенiяхъ. Особы, незнакомыя съ военной жизнью, по всей вероятности, не знаютъ, какой обильный источникъ для наблюденiя во всехъ родахъ представляетъ хорошо устроенный и хорошо составленный полкъ, особенно полкъ егерскiй, то есть Сформированный изъ народа молодого, бойкаго, шутливаго и расторопнаго. Сотни типовъ, самыхъ оригинальныхъ, неподмеченныхъ и никемъ неописанныхъ, сами просятся на глаза наблюдателю, привязываютъ его къ себе, врезываются въ память и помнятся на вечныя времена. Федотовъ, еслибъ захотелъ, могъ быть первымъ нашимъ живописцемъ по части военныхъ сценъ; сверхъ своего таланта, онъ имелъ то преимущество надъ другими художниками, что самъ служилъ, самъ командовалъ ротой, вникалъ въ солдатскiй образъ жизни и, по своему выраженiю "любилъ солдатика". При разборе вещей, оставшихся после Павла Андреича, вероятно, отъищется маленькiй эскизъ подъ названiемъ: ". Этотъ рисунокъ - совершенство въ своемъ роде, потому что онъ простъ и правдивъ; въ немъ вы видите десятокъ военныхъ типовъ безъ всякихъ украшенiй. Бывшiй фельдфебель роты, взятый въ дворцовые гренадеры, является къ прежнимъ товарищамъ въ гости; старые солдатики его приветствуютъ и потчуютъ табакомъ; является маленькiй флейтщикъ, котораго старикъ верно баловалъ прежде; {Эта прекраснейшая черта только и можетъ бытъ изображена живописцемъ, знающимъ нравы солдата до тонкости. Нашъ солдатъ добръ до чрезвычайности. Нищiе являются къ его столу, и при роте есть иногда несколько собакъ, до призренiи ихъ ротою скитавшихся по улицамъ безъ хлеба и надзора. Само собою разумеется, что собака, нарисованная Федотовымъ, и мохната и безобразна.} прыгаетъ отъ радости и ласкается къ узнанному ею посетителю. Въ глубине ротной залы обычныя занятiя идутъ своимъ чередомъ: рекруты маршируютъ подъ надзоромъ дядекъ; цырульникъ, бреющiй егеря, засматривается на гостя; одинъ солдатикъ спитъ, другой угощаетъ родныхъ, третiй любезничаетъ, четвертый подастъ милостыню нищему, пятый чинитъ сапоги, шестой покупаетъ тесемку у разнощика. Въ этомъ крошечномъ эскизе чрезвычайно много жизни, веселости, чувства и добродушiя.

Службою Павелъ Андреичъ занимался старательно, хотя безъ особенной горячности. Зоркiй глазъ - начало успеховъ въ военномъ деле - былъ ему лучшей помощью, давая возможность не только держать свою роту въ великомъ порядке, но даже находить артистическую прiятность въ занятiяхъ довольно утомительныхъ для будущаго художника. Съ утреннихъ служебныхъ занятiй Федотовъ почти всегда возвращался подметивъ какую нибудь оригинальную подробность или характеристическую сцену. Маневры, съ дневками, живописными биваками, переправами въ бродъ, дружескими беседами, после утомительныхъ переходовъ, были Для Павла Андреича золотымъ перiодомъ, давая ему десятками планы серьозныхъ или шутливыхъ очерковъ. Еще молодымъ офицеромъ, когда ему приходилось стоять на дальнихъ караулахъ, онъ всегда возвращался съ запасомъ самыхъ разнообразныхъ наблюденiй. Если ему приходилось бывать съ ротой на пожаре, онъ, посреди дыма и суматохи, подсматривалъ за одинъ разъ столько сценъ, сколько иному не подметить во всю жизнь.

насмешливость, смягченныя истиннымъ, юношескимъ добродушiемъ. Каррикатуры Федотова, за которыя ему, въ другомъ, более себялюбивомъ кругу, пришлось бы мажетъ быть, перенести тьму непрiятностей, здесь не возбуждали ничьего негодованiя: эта одна черта говоритъ красноречивее всехъ другихъ заметокъ. Безпечность Павла Андреича въ этомъ отношенiи доходила до того, что одинъ разъ, при переселенiи его на новую квартиру, черная доска, о которой мне уже случилось упоминать, стояла целое утро на улице, представляя проходящимъ около десятка портретовъ и сценъ забавнаго содержанiя,-- и ни одинъ изъ товарищей не нашелъ этого страннымъ. Само собой разумеется, за шутки платилось шутками, а "артистъ Федотовъ", съ его гитарой, Фаготомъ, живописью, стихами, не всегда удачными, и нежнымъ сердцемъ, самъ служилъ обильнымъ поводомъ для дружескихъ насмешекъ.

Какъ бы то ни было, дальнейшiя колебанiя оказывались невозможными: время уходило. Павлу Андреичу, какъ я предполагаю, исполнилось двадцать-семь или двадцать-восемь летъ. Все было сделано имъ, до чего можно достигнуть, не занимаясь живописью исключительно - его рисунки водяными красками были одобрены многими знатоками. Портреты Федотовъ рисовалъ быстро, и они отличались разительнымъ сходствомъ; огромная способность къ сочиненiю картинъ оказывалась въ самомъ легкомъ очерке нашего художника.

Павелъ Андреичъ оставилъ службу съ мундиромъ и чиномъ капитана; разъ решившись, онъ пошелъ по новому пути съ твердостью и смелостью. Пренебрегая лишенiями, такъ сказать, вызывая на бой нужду съ препятствiями, онъ показалъ, что не умеетъ приносить неполной жертвы. Первое пособiе, полученное имъ, онъ разделилъ на две части и отправилъ большую своему отцу и сестрамъ. Остальныя суммы имели тоже назначенiе; делиться своимъ доходомъ съ родными онъ не переставалъ до конца жизни.

беззаботно. Обедъ сопровождался пенiемъ, танцами, искренними пожеланiями успехомъ; все мы, разве за весьма малымъ исключенiемъ, были совершенно спокойны насчетъ своего стараго товарища. Семейныхъ его делъ никто не зналъ. Восторженная любовь Федотова къ живописи казалась простой горячностью, залогомъ легкаго успеха. Старшiе товарищи были уверены, что нашъ общiй другъ изберетъ себе какой нибудь легкiй, доходный родъ живописи, скоро набьетъ себе руку и, можетъ быть, составитъ порядочное состояньице. Многiе же, въ томъ числе и я, но молодости и ветренности, ровно ничего не думали, а ограничивалась только желанiемъ всего хорошаго. Въ первое время после отставки нашъ художникъ разъ или два раза въ неделю находилъ время побывать у кого нибудь изъ прежнихъ товарищей. Иногда и товарищи заходили къ артисту Федотову, въ небеленый, печальный домъ, где-то въ великомъ отдаленiи, между пустырей, у Невки. Въ комнаткахъ было холодно и часто угарно. Преданный Коршуновъ последовалъ за своимъ господиномъ въ качестве натурщика; одно время съ Федотовымъ жили какiе-то молодые люди, тоже художники; имени ихъ я не упомню.

На следующiй годъ Павелъ Андреичъ сталъ реже бывать у своихъ прiятелей- До насъ изредка доходили слухи о томъ, что онъ приступилъ къ масляннымъ краскамъ, работаетъ утромъ, вечеромъ и ночью, при лампахъ или при солнечномъ свете, въ Академiи или дома,-- работаетъ такъ, что даже смотреть страшно, не давая себе ни пощады, ни снисхожденiя, ни отдыха. Прошло еще несколько месяцевъ, долгихъ месяцевъ, прошелъ еще годъ, и слухи приняли направленiе очень прiятное: Карлъ Павлычъ Брюловъ расхвалилъ эскизъ Федотова и часто съ нимъ виделся; художники, составляющiе славу русской Академiи, единогласно признавали въ нашемъ товарище, присутствiе замечательнаго дарованiя. Въ редкiе часы свиданiя, но бледному лицу Федотова можно было догадаться о вседневной, тяжкой работе. Волосы его сделались очень редки, глаза постоянно казались утомленными; но бодрость и веселость духа значительно увеличились. Онъ все еще думалъ посвятить себя живописи военныхъ сценъ и только впоследствiи, еще разъ посоветовавшись съ Брюловымъ, перешелъ къ тому роду, который такъ согласовался съ его образованiемъ, талантомъ и взглядомъ на искусство. Означенная перемена въ направленiи огорчила многихъ людей, любившихъ Федотова; некоторые изъ нихъ даже сочли за признакъ непостоянства этотъ переходъ, въ сущности весьма простой и рацiональный. Дело въ томъ, что Павелъ Андреичъ постоянно понималъ военную живопись по своему и такъ называемыхъ баталическихь картинъ, съ большими массами пехоты и конницы, съ дымомъ и правильными движенiями колоннъ, рисовать никогда не готовился. Область его была не тамъ, не посреди величественныхъ и разрушительныхъ картинъ боя массами: его въ тысячу разъ более привлекало изображенiе эпизодовъ малой войны, биваковъ, перевязочныхъ пунктовъ, казарменныхъ уголковъ,-- однимъ словомъ, сценъ немногосложныхъ и отличающихся отъ живописи домашнихъ сценъ только темъ, что фигуры одеты по военному и имеютъ при себе оружiе. Часть эскизовъ, имъ набросанныхъ около этого времени, а еще более планы будущихъ картинъ показываютъ справедливость этого заключенiя. Между первыми особенно замечательны два: "Французскiе мародеры въ русской деревне" и "Переходъ егерей въ бродъ черезъ реку, на маневрахъ". И тутъ и тамъ мы видимъ собранiе характеристическихъ и забавныхъ эпизодовъ, сценъ простыхъ и доступныхъ всякому, фигуръ съ выраженiемъ въ лицахъ, такъ сказать, срисованныхъ врасплохъ и разбросанныхъ по произволу сочинителя. Что касается до картинъ задуманныхъ, то оне еще более приближались къ живописи домашнихъ сценъ, самое ихъ названiе показываетъ, каковы долженствовали оне выйти, между ними я помню, между прочимъ, "Вечернiя увеселенiя въ казармахъ по случаю полкового праздника" и "Казарменную жизнь", задуманную после пересматриванiя картинъ Гогарта. Этотъ последнiй планъ чрезвычайно нравился Федотову. За эту картину многiе изъ прiятелей вечно ратоборствовали съ нимъ, хотя въ превосходномъ исполненiи частностей не сомневались.

Такъ прошло около четырехъ летъ после выхода Федотова изъ полка. Четыре года непрестанной, усиленной работы, по видимому, не принесли съ собой ничего, кроме голословныхъ похвалъ и большого количества разныхъ плановъ. Съ каждымъ годомъ доходы Павла Андреича становились недостаточнее, потому что къ расходамъ на семейство и содержанiе себя прибавились издержки на краски, полотно, анатомическiя книги и рисунки, наконецъ на плату первымъ натурщикамъ. Въ теченiе этихъ четырехъ летъ Федотова можно было видеть по вечерамъ или въ обеденное время. Мне случалось видеть его обедъ, присылаемый отъ соседнихъ кухмистеровъ за плату, редко превышавшую 15 коп. серебромъ; случалось находить его рисующимъ въ холодной комнате, имея на себе сверхъ платья тулупъ и шинель. Всякiй знаетъ, до какой степени бываютъ щекотливы, тягостны свиданiя съ лучшими друзьями при такихъ условiяхъ; но Федотовъ составлялъ въ этомъ случае благороднейшее и полнейшее изъятiе. Онъ несъ бедность до такой степени тихо и просто, что всякое стесненiе исчезало. Вы видели себя не въ присутствiи талантливаго бедняка, охающаго и рисующаго передъ вами, но просто находились въ обществе вернаго, добраго прiятеля, счастливаго своимъ призванiемъ и но имеющаго ни времени, ни охоты думать объ удобствахъ жизни. Соболезновать о лишенiяхъ Павла Андреича, а еще более тяготиться ихъ видомъ казалось мне такъ же страннымъ, какъ проливать слезы о томъ, что какой нибудь мореплаватель или естествоиспытатель не пользуется комфортомъ въ своихъ странствованiяхъ. Во все эти четыре года не случалось слыхать мне отъ Федотова ни одной жалобы: онъ не любилъ шутить надъ своимъ положенiемъ, какъ многiе люди съ эластическимъ характеромъ, но зато не смущался имъ никогда. Въ это время онъ по временамъ сходился съ компанiей людей, слишкомъ беззаботныхъ въ денежномъ отношенiи, любившихъ мотовство и свой взглядъ на веселую артистическую бедность простиравшихъ до замечательной парадоксальности. Это юношеское, обильное оригинальностью возренiе на бедность отчасти возмущало Павла Андреича; его любимою фразою въ этомъ случае было: "все вы, господа, бедняки-дилетанты! За всякимъ изъ васъ кто нибудь стоитъ съ полнымъ карманомъ, Вы толкуете о веселой бедности, какъ я могу говорить о Швейцарiи, сходивъ поглядеть на декорацiи "Соннамбулы". Истинной бедности вы не знаете и должны благодарить Бога". Но, понимая всю печальную сторону бедности, изведавъ вполне, что значитъ выносить другихъ людей на своихъ плечахъ, нашъ художникъ въ то же самое время сознавалъ, что въ этомъ деле сказать насъ есть половина неудачи". Говоря о художникахъ, которые богатели, отступившись отъ упорной работы для поставки скороспелыхъ произведенiй, Федотовъ ограничивался несколькими словами, нелишенными колкости, при своемъ неоспоримомъ снисхожденiи: "Такой-то пишетъ очень легко и мило. Онъ забылъ свою старую манеру. Чтожь делать! ему надобно жить и хочется жить! Вильки подъ конецъ жизни делалъ то же, Гвидо-Рени, говорятъ, делалъ то же." Тутъ были и оправданiе и благородная терпимость; а между темъ общiй приговоръ былъ очень строгъ: человека, спасовавшаго передъ нуждою, Федотовъ неумолимо вычеркивалъ изъ списка художниковъ, оставляя за нимъ все качества прекраснаго, умнаго, ловкаго, но слабаго смертнаго.

Жанъ-Поль говоритъ, съ своей обычною глубиной мысли: "бедность то же, что операцiя протыканiя ушей у молодыхъ девушекъ. Больное место заживаетъ, и его украшаютъ потомъ перлами и брильянтами. Въ нужде крепнетъ дарованiе человека. Кто знаетъ, сколько таланта и поэзiи погребено подъ грудами золота!" Федотовъ не былъ Фанатикомъ нищеты, подобно знаменитому германцу, (какъ и онъ, выносившему на своихъ плечахъ существованiе дорогихъ ему людей): взглядъ его въ этомъ случае имелъ разумную двойственность, охватывавшую вопросъ съ каждой стороны. Глядя на эскизъ Федотова "Старость Художника" {Эскизъ этотъ известенъ друзьямъ Павла Андреича. Изъ него несомненно имела выйти картина мрачнаго, потрясающаго содержанiи. Здесь онъ изобразилъ самого себя, въ преклонныхъ летахъ, посреди голодной семьи и беднейшей обстановки, пишущаго вывески, между темъ какъ дворникъ вынимаетъ вьюшки изъ трубъ, и проч. Эскизъ этотъ истинно гогартовскiй по смыслу, писанъ въ минуту унынiя, но унынiя не передъ нуждою, эскизу.}, можно подумать, что твердый духъ его часто изнемогалъ подъ бременемъ нужды. Такое заключенiе будетъ едва ли справедливо: Павелъ Андреичъ изучалъ Фазисы нищеты такъ, какъ изучалъ онъ въ натуре лица трактирныхъ героевъ, не делаясь черезъ то трактирнымъ посетителемъ. Несомненно то, что до своего знакомства съ Брюловымъ онъ не былъ совершенно уверенъ въ своихъ силахъ и виделъ но временамъ передъ собой печальную старость; но мысль его объ этомъ предмете была не более, какъ мыслью полководца о возможности быть убитымъ въ сраженiи. Оттого духъ его былъ постоянно бодръ, а манеры (даже въ перiодъ изнуряющихъ усилiй) могли назваться веселыми и непринужденными.

Въ эти годы Федотовъ любилъ говорить о художестве и художникахъ, особенно художникахъ молодыхъ и богатыхъ надеждами; его симпатiя къ труду, снисходительность ко всякому начинанiю были таковы, что, слушая его, можно было ожидать впереди целой зры для отечественнаго искусства, целаго созвездiя новыхъ, превосходныхъ деятелей. Разсказы его объ оригинальной жизни некоторыхъ молодыхъ людей, посвятившихъ себя искусству, могли назваться неподражаемыми; но Федотовъ оказывался очень строгъ къ темъ изъ нихъ, которые вредили будущимъ своимъ успехамъ разгульною жизнiю. "Мне грустно думать - говаривалъ онъ - что некоторые художники еще до сихъ поръ подтверждаютъ своимъ страннымъ поведенiемъ нерасположенiе общества къ нашему брату. Старый предразсудокъ о томъ, что всякiй человекъ, посвятившiй себя служенiю изящнаго, есть непременно гуляка, истребляется съ каждымъ днемъ, а между темъ некоторая часть изъ нашего, художническаго круга будто нарочно вызываетъ на себя охужденiе! Въ некоторыхъ изъ таится несчастная, на беду къ намъ заброшенная идея о томъ, что отклоненiе отъ приличiй идетъ рядомъ съ генiяльностiю. Есть еще до сихъ поръ художники {Долгомъ считаю заметить, что слова эта сказаны много летъ назадъ, при начале занятiй Федотова.}, зараженные этой мыслью до того, что всякiй тихiй, трезвый, осмотрительный трудъ кажется имъ "достоинствомъ бабьимъ". Они хотятъ жить и работать скачками, не зная меры въ труде и увеселенiи; все у нихъ порывисто, ярко и какъ-то буйно. Беда въ томъ, что сотворивъ пять или шесть скачковъ, они изнуряются, впадаютъ въ апатiю и нею страсть берегутъ для однихъ увеселенiй. Нетъ! мое мненiе всегда будетъ въ пользу ежеминутнаго труда и жизни самой воздержной, самой спокойной; еслибъ я могъ перелить это убежденiе въ души многихъ молодыхъ людей, своихъ сверстниковъ по искусству!..."

Одною изъ главныхъ причинъ душевнаго спокойствiя, давшаго Федотову такъ много времени, силы и средствъ на все прекрасное, нужно назвать его необыкновенно здравый, практическiй и разумно философскiй взглядъ на радости и печали жизни. Онъ любилъ красоту женщинъ, веселiе пировъ, изучалъ страсти какъ артистъ,-- какъ артистъ, не былъ равнодушенъ къ блеску, пышности, изящной обстановке богатаго человека; но ему была решительно незнакома язва талантовъ нашего времени, именно; жажда сильныхъ ощущенiй. У насъ быль одинъ прекраснейшiй и добрейшiй товарищу вечно наслаждавшiйся жизнью и уверявшiй, что онъ "не живетъ, а прозябаетъ". Это недовольство настоящимъ всегда вызывало Павла Андреича на противоречiя. Толки юношей, готовыхъ отдать "всю свою безцветную жизнь" за годъ "страстей и наслажденiй", смешили Федотова точно такъ же, какъ разсмешилъ бы приговоръ какого нибудь ценителя, вздумавшаго, изъ любви къ яркимъ сюжетамъ, делить картины не по достоинству исполненiя, а потому, что на нихъ изображается, ставя на первый планъ изображенiя пожаровъ, убiйствъ и изверженiй Везувiя. Одинъ разъ, въ маленькомъ собранiи умныхъ людей, при нашемъ художнике кемъ-то высказана была мысль такого рода: "Напрасно человекъ сталъ бы делить событiя жизни на событiя мелкiя и великiя. Для истиннаго человека каждая минута приноситъ съ собой событiе. Для него новая мысль есть событiе, взглядъ на картину есть событiе, посещенiе самаго скучнаго болтуна есть событiе. Если складъ ума, способнаго къ анализу, имеетъ въ себе вечно-артистическое, то жизнь человека, обладающаго такимъ умомъ, есть море событiй, живыхъ и благотворныхъ. Для такого человека не можетъ быть скуки и въ некоторомъ смысле несчастiя, ибо несчастiе есть бездействiе." Вследствiе этихъ словъ, Павелъ Андреичъ постоянно говорила, о человеке, ихъ сказавшемъ, какъ "о славной голове и светломъ сердце". Его смутныя, сокровенныя убежденiя все получили ясность, все были высказаны чужимъ человекомъ въ этотъ вечеръ.

Наконецъ наступилъ перiодъ времени, пролившiй столько радости на последнiе годы жизни нашего художника. Федотовъ верилъ въ себя со дня своего знакомства съ Брюловымъ. Похвалы знатоковъ дела, членовъ Академiи, только подтвердили его уверенность, но оставался главный шагъ - встреча съ публикою. Три картины Павла Андреича: "Сватовство", "Последствiя пирушки" и "Горбатый женихъ о, поступили въ число произведенiй, имевшихъ явиться на художественной выставке. Первая весть, которою я былъ встреченъ по прiезде моемъ въ Петербургъ, осенью 1848 {Выставка эта была трехъ-годичная; за все Федотовъ получилъ званiе академика "Последствiя пирушки" и "Горбатый женитъ" были уже на годичной выставке 1847 года, нравились всемъ; но полная популярность произведенiй Федотова, началась съ его "Поправки обстоятельствъ".} года, наполнила меня радостью. Имя Павла Андреича гремело по городу. Его сослуживцы и друзья находились въ полномъ восхищенiи. Я бросился въ Академiю и увиделъ въ одной изъ боковыхъ залъ великiя толпы народа. Все пространство отъ картинъ до двери было запружено любопытными: едва-едва, съ помощью лорнета и приподнявшись на ципочки, успелъ я усмотреть, за толпою, картины, столько мне знакомыя. Художникъ Б., стоявшiй около, передалъ мне все интересовавшiя меня подробности о первыхъ дняхъ выставки и о томъ, какъ далеко разлилась слава нашего общаго друга. Отъ него же узналъ я, что самъ Федотовъ часто бываетъ въ зале и прислушивается къ сужденiю посетителей. Въ самомъ деле, черезъ несколько минутъ предстало передъ насъ веселое, но значительно постаревшее за лето лицо Павла Андреича.

Федотовъ провожалъ какихъ-то дамъ и, не смотря на все свои усилiя, не могъ пособить имъ пробраться къ картинамъ черезъ сплошную массу зрителей. Уставъ и досадуя на свою неловкость, онъ поступилъ въ дело последнее средство.

автора.

При этомъ слове посетители почтительно раздвинулись и дали дорогу дамамъ. Федотовъ передъ темъ делалъ должностной визитъ и одетъ былъ въ мундире, безъ эполетъ, а вместо каски имелъ онъ шляпу съ чернымъ перомъ, какъ носили во время его отставки. Когда онъ отходилъ отъ картинъ, мы сошлись лицомъ къ лицу; после различныхъ приветствiй, условились этотъ день обедать вместе, пригласивъ изъ числа товарищей техъ, которые отъищутся дома.

Въ этотъ день я испыталъ множество отрадныхъ ощущенiй. Мне случалось поздравлять людей, которые, по прекрасному выраженiю Байрона, "проснувшись въ одно утро, вдругъ увидели себя известными"; случалось приветствовать лицъ, къ которымъ слава пришла неожиданно, безъ усилiй съ ихъ стороны и безъ зова. По все это нимало не сходствовало съ положенiемъ Федотова. Начавъ азбуку своего искусства въ лета, данныя человеку для творчества, онъ целыя пять летъ держалъ бой неутомимый и безпощадный,-- целыя пять летъ, поставивъ страшную карту, ждалъ, на которую сторону она выпадетъ. Дни, месяцы и годы тяжкихъ лишенiй, занятые работою, способной сокрушить силы пяти юношей, могли быть проведены напрасно: прогнувшись въ одно утро, Федотовъ могъ увидеть себя не посреди завоеванной славы, а добычей горькаго отчаянiя, съ испорченной будущностью, беднымъ семействомъ на рукахъ и сознанiемъ того, что время труда пропущено безъ возврата! И онъ наконецъ дождался конца тяжелой драмы,-- онъ имелъ право сказать, что трудился не напрасно! Потому-то въ его славе было много трогательнаго и высокаго; она оказывалась дорогимъ оружiемъ, вырваннымъ у врага после тяжкой битвы, а не щегольскимъ раззолоченнымъ трофеемъ, годнымъ на украшенiе красиваго кабинета!

И художникъ нашъ вполне зналъ ей цену. Онъ не прикидывался скромникомъ: мысль, что его знаетъ Петербургъ и скоро будетъ знать вся Россiя, приводила его въ восхищенiе; онъ строилъ планы насчетъ поездки въ Англiю для изученiя Пильни и Гогарта, разъяснялъ передъ нами значенiе избраннаго имъ рода живописи и толковалъ о новыхъ задуманныхъ имъ картинахъ. При всемъ этомъ онъ обнаружилъ, по поводу своей известности, несколько особенностей, о которыхъ теперь нельзя подумать безъ удивленiя. Во первыхъ, на печатныя себе похвалы гляделъ онъ съ совершеннымъ равнодушiемъ,-- а впоследствiи даже не читалъ ихъ никогда. Можетъ быть, похвалы эти были нехорошо составлены; но вернее то, что изустная похвала казалась ему живей и правдивее. Во вторыхъ, онъ не сердился ни на какое противоречiе, какъ бы оно близко ни касалось его самыхъ задушевныхъ теорiй. Такъ, напримеръ, за обедомъ, после выставки, онъ много говорилъ о томъ, что каждое изъ его произведенiй должно содействовать къ исправленiю нравовъ. Въ "Последствiи пирушки" - сказалъ онъ - всякiй зритель усмотритъ предъ отъ неразсчетливой жизни, отъ "Сватовство" приведетъ на мысль унизительное положенiе празднаго человека, ищущаго поправки обстоятельствъ посредствомъ нелепаго брака. Многiе изъ присутствующихъ возставали противъ этой теорiи.

-- Павелъ Андреичъ, сказалъ ему одинъ изъ гостей: - эти уроки о вреде праздности и дурной компанiи скажетъ человеку всякiй писака, даже изъ бездарныхъ: всякая нравоучительная сентенцiя попадаетъ въ цель вернее художественнаго труда. Твоя сила не въ поученiи нравовъ, или, если хочешь, въ поученiи, только не черезъ такую мораль, а черезъ зрелище изящнаго. Двигаясь тобой описаннымъ путемъ, можно прямо попасть на общiя места (lieux communs).

Это возраженiе послужило поводомъ къ большому спору, въ которомъ Федотовъ принималъ участiе такимъ образомъ, какъ будто бы вопросъ нимало сто не касался.

Еще одною прекрасной чертой Павла Андреича была необыкновенная, искренняя снисходительность при оценке произведенiй, писанныхъ современными художниками, даже художниками весьма неопытными. Расхаживая съ нимъ по чьей нибудь галлерее или по заламъ Академiи но время выставки, нужно было дивиться его безпристрастной, или, скорее, пристрастной въ хорошую сторону натуре. Для маленькой искры таланта онъ прощалъ все ошибки, ее глушившiя; если и таланта не было, онъ чтилъ трудолюбiе художника, хвалилъ выборъ сюжета, указывалъ на какую нибудь малейшую дельно выполненную подробность. Людямъ, дающимъ волю своей зависти, стоило иногда подслушать эти оценки.

но этого голяка, что стоитъ на коленяхъ. Онъ въ восторге: видно, что у него сердце хочетъ изъ груди выпрыгнуть. Освещенiе.... ну да незачемъ глядеть на освещенiе!-- А вотъ заметьте, что значитъ писать на намять, безъ натуры. отъ себя: у этого сидящаго старика нога будетъ въ сажень, если ее вытянуть; зато какъ милы две девушки по сторонамъ. Писалъ французъ - французу все прощается.

Терпимость Федотова могла назваться безграничною; даже въ его охужденiи всегда было нечто мягкое, смягчающее резкость главнаго приговора. Мимо картинъ, плохихъ до крайности, проходилъ онъ молча и какъ бы торопливо: никогда не позволялъ онъ себе глумиться надъ бездарностью, наносить ударъ упавшему человеку. Трудъ жизни. Къ празднымъ людямъ онъ постоянно чувствовалъ некоторую антипатiю, оправдывая себя такими словами:

"Я знаю, что человекъ безъ занятiй, въ душе своей, врагъ каждому трудящемуся человеку!"

Сочувствiе Федотова къ деятельности его знаменитыхъ товарищей но Академiи было безпредельно: съ какимъ восторгомъ говорилъ онъ о генiи Брюлова, какими радостными словами встретилъ онъ блестящiя начинанiя г. Рицони! Никогда не забуду его слонъ но полученiи известiя о смерти скульптора Ставассера;

"Умеръ еще одинъ великiй художникъ!-- умеръ, не показавъ намъ десятой чаши своею товара!"

Грустныя выраженiя, будто пророчившiя собственную участь Павла Андреича!

у Большого проспекта; такъ что строенiе, въ которомъ жилъ Федотовъ, оказалось на половине дороги между обоими жильями его преданнаго друга, товарища и почитателя. Одинъ разъ, проходя пешкомъ но 21-й линiи, я услыхалъ стукъ въ окно маленькаго, деревяннаго домика въ одинъ этажъ, и когда подошелъ поближе, мне предстали неразлучныя фигуры художника съ его вернымъ служителемъ.

-- Мы съ вами опять финляндцы! кричалъ Федотовъ. (Казармы полка были видны изъ его оконъ.) - Входите же поскорее. Теперь мы будемъ видеться всякiй разъ, какъ вы того захотите.

Коршуновъ, маленькiй черный человечекъ съ сметливымъ и умнымъ лицомъ, какъ у всехъ ярославцевъ, также очень довольный близостью полка, выбежалъ ко мне и повелъ меня по двору, украшенному полу-развалившимися сараями, клетушками и дряхлымъ Флигелемъ.

По внутреннему расположенiю, эта квартира Федотова, въ доме господина **, была значительно хуже всехъ квартиръ, до того имъ занимаемыхъ: она вся состояла изъ маленькихъ сеней и одной холодной комнаты, да еще чуланчика, где помещался служитель. Коршуновъ, уже успевшiй и съ своей стороны пристраститься къ искусству, съ довольнымъ видомъ указалъ мне на стены своего помещенiя, сверху до низу оклеенныя лубочными картинками и неудачными рисунками, отданными бариномъ въ его вечное владенiе.

-- Какъ же и мне не заниматься художествами! прибавилъ онъ. весело смеясь.

него помещался слепокъ съ Венеры Медицейской. Квартира стоила пять рублей въ месяцъ; выбирая ее, Федотовъ гнался не за дешевизной (ему несколько разъ предлагали помещенiя недорогiя и удобныя), а за темъ, чтобъ главная комната сходствовала съ комнатой, задуманной имъ для одной изъ своихъ картинъ. Сверхъ того оказывалось нужнымъ, чтобъ эта комната была не на солнце, имела бъ три окна да еще какiя-то другiя особенности. Къ сожаленiю, весь трудъ (онъ искалъ такой квартиры несколько месяцевъ) оказался напраснымъ: планъ задуманной картины сменился другими планами; а за Федотовымъ осталось только холодное и безпокойное помещенiе, черезъ стену съ маленькими детьми, кричавшими, бегавшими и плакавшими целые сутки, безъ отдыха.

Впрочемъ, описанныя неудобства выкупались многими выгодами. Федотовъ принадлежалъ къ числу людей, для которыхъ общее мерило удобствъ и неудобствъ, бедъ и радостей жизни вовсе не существуетъ. Мне было истинно смешно, когда многiе прекрасные люди, побывавъ у него въ полу-разрушенномъ домике, начинали соболезновать и судить о бедной обстановке по своему.

"Во сколько разъ - можно было сказать имъ при этихъ случаяхъ - во сколько разъ нашъ художникъ счастливее васъ всехъ, господа, окруженныхъ довольствомъ и комфортомъ! Для него весь день состоитъ изъ отрадныхъ ощущенiй; онъ охотно желалъ бы, чтобъ его сутки имели сорокъ-восемь часовъ, тогда какъ вы, можетъ быть, не знаете, что делать съ половиною вашего времени!"

И точно; радости Павла Андреича были почти непонятны людямъ, ужасавшимся при виде его убогаго помещенiя. Не говоря уже о сладости труда, объ упоенiи известности, о кружке добрыхъ молодыхъ друзей, нашъ живописецъ виделъ целые потоки наслажденiй въ одной своей наблюдательной способности. Видъ снеговой поляны передъ окнами, розовые сумерки зимняго вечера делали его счастливымъ на весь день {У меня хранится видъ 20-й линiи, зимой, около сумерекъ, подаренный мне Павломъ Андреичемъ. Около дома г. ** идутъ две фигуры въ шубахъ, изображающiе его самого вдвоемъ со мною. Вся вещица кончена въ одно утро, масляными красками.}; все жильцы дома: огородники, слепая девушка и старейшiй морякъ, ходившiй обыкновенно въ фуражке съ половиною козырька, интересовали его, и онъ хорошо зналъ ихъ нравы. Иногда мы посвящали утро, а летомъ - вечеръ, прогулке на Смоленское кладбище, въ селенiе Галерной Гавани, и всякiй человекъ, знавшiй Федотова, не найдетъ страннымъ, если я скажу, что подобнаго рода прогулки по отдаленнымъ захолустьямъ были для меня въ десять разъ интереснее бала, оперы, самой любопытной и редкой книги. Вечно ровный по характеру, зоркiй на все живописное, образованный совершенно но своему, неистощимый въ разговоре, понимавшiй цену жизни такъ, какъ никто се не понимаетъ, Федотовъ былъ полонъ истинной самостоятельности, наблюдательности безграничной, по симпатической. Когда я бывалъ съ нимъ вместе, мне казалось, что у меня во лбу лишнихъ два глаза, и что лишняя голова сидитъ на моихъ плечахъ. Разсказы этого человека, видевшаго на своемъ веку только Петербургъ и Москву, были живее, интереснее, неистощимее, чемъ разсказы многихъ людей, объехавшихъ полъ-света. Сознанiе того, что жизнь его полна и вечно будетъ полною, наделяло Федотова спокойствiемъ духа, способностью быть счастливымъ,-- способностью, твердо стоявшею противъ всехъ враждебныхъ случайностей. Онъ никогда не торопился, ни къ чему не рвался; даже въ делахъ любви онъ оказывался разсудительнымъ. Подъ угловатостью его манеръ, подъ сужденiями, для иныхъ казавшимися резкими, таились деликатность духа, терпимость и уступчивость безконечная, спокойная вера въ силу труда, въ обязательность принятаго имъ на себя дела.

Отрадно подумать, что въ последнiе годы своей жизни Павелъ Андреичъ былъ истинно-счастливымъ человекомъ, и, конечно, не променялъ бы своей участи на участь богача. Лучшимъ доказательствомъ этого довольства своимъ положенiемъ (кроме словъ самого художника) можетъ служить его совершеннейшая холодность ко всякому измененiю въ своемъ образе жизни. Знакомства у Федотова было очень много, особенно после выставки, и онъ знакомился съ людьми охотно; но, побывавъ въ новыхъ домахъ два-три раза, наглядевшись на новыя лица, тотчасъ же возвращался онъ къ ряду своихъ обычныхъ занятiй и развлеченiй. Частыя приглашенiя его тяготили; разгульныхъ же компанiй онъ решительно не любилъ. Вторженiямъ энтузiастовъ въ свое помещенiе онъ бывалъ очень радъ, платилъ имъ визиты, дружился и потомъ опять закупоривался въ 21-ю линiю. Между этими энтузiастами бывали и дамы, иногда хорошенькiя и богатыя, иногда очень расположенныя въ пользу таинственнаго художника; но Федотовъ и тутъ не поддавался искушенiю, не смотря на свою всегдашнюю, весьма извинительную слабость къ похваламъ и ласкамъ женщинъ.

успевшая убедиться въ благородстве его души и другихъ достоинствахъ, открыто дала ему заметить, что готова, отказавшись отъ другихъ партiй, терпеливо выжидать того времени, когда еще несколько лишнихъ шаговъ по пути къ известности позволятъ Федотову предложить ей свою руку. Откровенный поступокъ девицы, неоспоримо показывая въ ней присутствiе души благородной и юношеской, не могъ не подействовать на Павла Андреича. Не называя особы и не вдаваясь въ исторiю своихъ къ ней отношенiй, одинъ разъ, въ искреннемъ разговоре, онъ передалъ все происшествiе, называя главное лицо героинею. После разсказа, Федотовъ принялся развивать теорiи, воздвигнувшiя съ моей стороны сильное противодействiе.

-- Эта женщина - говорилъ онъ - теперь получаетъ полную власть надо мною. Меня слишкомъ мало любили и ценили въ мою жизнь; я обязанъ всемъ особе, полюбившей и оценившей меня въ настоящее время. Я чувствую, что съ прекращенiемъ одинокой жизни кончится моя художническая карьера. Мне принесена жертва, и, можешь быть, я отвечу на нее жертвою.

Таковъ былъ общiй смыслъ его длинныхъ речей, и вообще онъ находился въ волненiи скорее тягостномъ, чемъ отрадномъ.

съ знаменитымъ, любимымъ, хотя небогатымъ человекомъ, но моему пониманiю, поступала очень благородно, умно; по героизма въ ея поступке я не примечалъ никакого. Федотовъ имелъ чинъ, званiе академика {Въ 1850 голу, 3 декабря, въ прибавку къ получаемому Федотовымъ содержанiю изъ Государственнаго Казначейства, назначено было ему производить изъ Академiи, насчетъ суммы для ободренiя художниковъ, отпускаемой изъ Кабинета Его Императорскаго Величество, но триста рублей серебромъ въ годъ, какъ во уваженiе его дарованiй, такъ и потому, что онъ, при исполненiи картинъ избраннаго имъ рода живописи, долженъ иметь значительные расходы на наемъ людей и прiобретенiе другихъ необходимыхъ при работе вещей. (Изъ сведенiй, полученныхъ отъ Императорской Академiи Художествъ.)}, репутацiю, связи; беденъ онъ былъ не но отсутствiю потребности на его трудъ, но потому, что самый трудъ еще выполнялся медленно; совладавъ съ мелочами техники, нашъ художникъ могъ смело сказать самъ себе: "теперь и и и мои родные обезпечены!" Жертвы, требующей въ награду другой жертвы, не оказывалось. Самые толки о жертве и героизме заставляли меня думать, что Павелъ Андреичъ въ этомъ деле любитъ скорее головой, чемъ сердцемъ.

Въ ответъ на мои замечанiя покойный художникъ сказалъ мне споимъ отрывистымъ и картиннымъ языкомъ, котораго я передавать не берусь, несколько мыслей, кидающихъ яркiй светъ на то, какъ понималъ онъ свою жизнь и свое назначенiе. Изъ словъ его было видно, что онъ считаетъ трудъ упорный, трудъ неотступный величайшимъ наслажденiемъ въ жизни, что бытъ умныхъ, милыхъ, но праздныхъ людей кажется ему достойнымъ жалости, что каждый день его есть одна цепь событiй, мыслей, замысловъ, радостей при успехе, усиленной работы при вымысле, что онъ уверенъ въ своихъ силахъ и будущей славе, что ему знакомо только одно горе, бедное положенiе его престарелаго отца съ семействомъ.

-- Подумали ли вы о томъ, прибавилъ онъ наконецъ: - сколько постороннихъ радостей, сколько вредныхъ искусству заботъ повлечетъ за собой моя тесная связь съ богатымъ семействомъ, наконецъ моя жизнь семейная. Меня не станетъ на две жизни, на две задачи, на две любви - къ женщине и искусству. Разве затемъ я долженъ принять ея руку, чтобъ оставить ей одни заботы и хлопоты, а самому, вдали отъ нея, вести ту жизнь, безъ которой я не могу впередъ двигаться? На прошлой неделе мы провели съ вами отличный вечеръ, шатаясь по дальнимъ улицамъ, представляя, будто мы нанимаемъ углы отъ жильцовъ,-- шатаясь, подсмотрели десятки сценъ- голова моя обогатилась, я задумалъ несколько новыхъ эскизовъ. Возможны ли подобныя занятiя при семейной жизни? Нетъ! чтобъ-идти, и идти прямо, я долженъ оставаться одинокимъ зевакой до конца дней моихъ. Моего труда въ мастерской только десятая доля: главная моя работа на улицахъ и въ чужихъ домахъ. Я учусь жизнью, я тружусь глядя въ оба глаза; мои сюжеты разсыпаны по всему городу, и я самъ долженъ ихъ разъяснивать. Светъ сердится, когда люди умеютъ быть счастливыми безъ него, и я не намеренъ ссориться со светомъ.

въ своемъ роде,-- автобiографiею, изъ которой художники последующихъ поколенiй-могли бы почерпать готовые сюжеты для картинъ. Просыпался Федотовъ очень рано, раскрывалъ Форточки, не смотря на погоду, иногда просовывалъ туда голову, дышалъ холоднымъ воздухомъ, иногда заглядывалъ на дымъ отъ трубъ, на изморозь, на свежую траву или на проходящихъ пешеходовъ. Потомъ сто обливали холодной водою, одевали, смотря "но сезону" (его слово), въ пальто или теплую шинельку - и Павелъ Андреичъ, нахлобучивъ теплую фуражку самаго некрасиваго вида, устремлялся но дороге къ Большому проспекту. Такъ какъ линiя была и длинна и пуста, то онъ успевалъ обыкновенно согреться, но развлекаясь обилiемъ интересныхъ предметовъ. На проспекте онъ начиналъ наблюдать и застаиваться тамъ, где почему нибудь толпился народъ кучками. Ему попадались писцы, отправлявшiеся въ должность, финляндскiе солдатики, скидававшiе, по старой памяти, передъ нимъ шапки, потомъ хозяйки, въ сопровожденiи горничныхъ, идущiя къ рынку, художники, подвигающiеся по направленiю къ Академiи, а наконецъ разнощики и купечество окрестностей Андреевскаго рынка. Направленiе прогулокъ часто переменялось. Сколько я могъ заметить, Федотовъ въ этомъ отношенiи держался только одного правила; не ходилъ тамъ, где мало бываетъ народа. Заставъ его после такой прогулки, уже можно было беседовать съ нимъ полъ-дня, не исчерпавъ всехъ предметовъ, имъ подмеченныхъ. Тамъ онъ виделъ чухонцевъ, игравшихъ въ носки у дворника; у одного носъ уже былъ красенъ, формою своею сходствуя съ кактусомъ. Въ другомъ месте ему удалось идти следомъ за двумя толстенькими девочками, отправлявшимся въ пансiонъ, при чемъ было открыто подъ шляпкой ушко маленькое и прозрачное, какое редко кому видеть случалось. Потомъ на встречу попался отставной морякъ, съ половиной козырька; борода у него была какъ серебряная скребница; добрый старикашка сообщилъ кое-что очень любопытное о своемъ свиданiи съ лордомъ Нельсономъ въ Неаполе. Потолковавъ съ морякомъ, Федотовъ толкнулся было къ одному своему должнику, который встретилъ его въ самомъ утреннемъ неглиже, безъ халата, будто желая показать, что Потомъ повстречался одинъ фланёръ Васильевскаго Острова, въ венгерке; у этого борода была выбрита, но онъ такъ редко имелъ привычку бриться, что Федотовъ, привыкнувъ видеть у него щетину на подбородке, сперва не узналъ своего прiятеля. Около домика, где живетъ та черноглазая, онъ заглянулъ въ окно и узрелъ беднаго мужа, забившагося въ уголъ, между темъ какъ сожительница кричала на весь домъ и прохожiе останавливались. И все это разсказывалось такъ, какъ немногiе умеютъ разсказывать, а сверхъ того вся речь сопровождалась шуткой, веселымъ смехомъ, меткимъ словцомъ, какой нибудь подробностью, которая такъ и носилась передъ вашими глазами.

За прогулкой следовалъ чай, котораго одинъ стаканъ, совершенно простывши, целое утро стоилъ около красокъ, и, вместе съ чаемъ капитальная работа. О взыскательности Федотова къ самому себе, о его геройской добросовестности (извольте высидеть целые сутки надъ отделкою подсвечника, когда вся картина готова и сторгована!) говорить я не буду: найдутся люди, которые обо всемъ этомъ скажутъ свое слово. Скажу только, что, проходя и проезжая почти ежедневно, въ одиннадцатомъ часу, мимо домика, где обиталъ Павелъ Андреичъ, и потому заходя къ нему въ неделю раза два, на несколько минутъ, я часто бывалъ свидетелемъ особенностей, о которыхъ нельзя умолчать. Иногда Фигуры, на окончанiе которыхъ шелъ целый месяцъ, вдругъ являлись замазанными, стертыми; иногда въ день наработано было более, чемъ въ две недели усиленнаго труда. Иногда я заставалъ все картины въ стороне и передъ художникомъ пустую доску, бумагу или полотно.

Въ другой разъ, не бывъ у Федотова съ неделю, захожу утромъ и вижу новую картину - "Мадонну съ младенцемъ"!!

-- Штука вотъ какого рода {Поговорка, которую онъ въ жаркомъ разговоръ употреблялъ безпрестанно.}, говорилъ опять Павелъ Андреичъ, смеясь моему изумленiю. Эта мысль не давала мне покоя, и я захотелъ испробовать свои силы. Сверхъ того, мне нужно добыть себе мягкости, грацiи, неземной красоты въ лицахъ.

"Вдовушка" показала, что этюдъ Федотова не могъ назваться напраснымъ.

за темъ выбежалъ ко мне самъ Павелъ Андреичъ, въ легонькомъ пальто и безъ шапки. На лице его была написана великая радость, глаза весело сверкали.

Мы вошли въ описанную мной комнату, пробрались между разнымъ хламомъ къ окну, у котораго еще вчера стояла картина (то была вторая или третья копiя "Вдовушки"), еще вчера не прсдставлявшая ничего, кроме начерно набросанной фигуры, стертаго лица и двухъ-трехъ отделанныхъ аксесуаровъ. На место этой вещи стояла, но видимому, другая, почти совершенно оконченная на всехъ трудныхъ пунктахъ, съ готовымъ лицомъ и платьемъ, со множествомъ щегольски отделанныхъ мелочей.

-- Вы шутите надо мной. Павелъ Андреичъ, сказалъ я: - неужели это дело одного вечера и одного утра?

-- И одной ночи, прибавилъ художникъ. Ныньче, слава Богу, рано разсветаетъ. Со мной произошла штука, феноменъ, чтобъ сказать благообразнее, о которомъ и до сихъ поръ понятiе имелъ только приблизительно. У меня будто искра зажглась въ голове; я не могъ спать, я чувствовалъ въ себе силу чрезвычайную; мне было весело; я сознавалъ каждой жилкой то, что я могъ въ эти минуты сделать. Никогда не доводилось мне работать съ такой легкостью и такъ успешно: каждый штрихъ ложился куда следовало, каждое пятнышко краски подвигало все дело. Я вижу, что иду впередъ. Какъ ловко и весело трудиться такимъ образомъ! {Въ тотъ же день, Федотовъ показалъ свой трудъ художнику Жемчужникову. Гость, любуясь отделкой "Вдовушки", сказалъ ему: "Какъ это хорошо и какъ просто! Павелъ Андреичъ отвечалъ весьма метко: "да, будетъ просто, какъ разъ со сто!"}.

Вернемся, однако, къ дню Федотова. Изъ только что разсказанныхъ подробностей читатель можетъ составить себе приблизительное понятiе о томъ, каково шли его утреннiя работы. Если результатъ бывалъ неровенъ, за то самый трудъ, всегда могъ назваться пламеннымъ и неотступнымъ; часовъ шесть проходили, какъ одинъ мигъ, и къ тремъ часамъ наступало время отдыха. На несколько минутъ Павелъ Андреичъ развлекалъ себя чтенiемъ или сочиненiемъ стиховъ {О литературныхъ трудахъ Федотова и не могу говорить съ полнымъ безпристрастiемъ: по моему мненiю, ли труды вредили Павлу Андреичу, утомляя его безъ нужды, тогда какъ излишнее утомленiе было для него вреднымъ. Если это мне удастся, какъ я того желаю, современемъ приготовить подробную бiографiи нашего художника въ ней и поговорю о стихахъ покойнаго.}, а потомъ начиналъ одеваться для выхода, обыкновенно самъ не решаясь, куда отправиться. Въ это время можно было его перехватить и увести съ собой обедать; въ отпетъ на приглашенiе, онъ обыкновенно отвечалъ утвердительно, следовалъ за вами на улицу, выбиралъ дальнiй путь и дорогою весь отдавался беседе.

За обедомъ, обыкновенно, языкамъ давалась чистая свобода; начинались анекдоты, разсказы, воспоминанiя о прочитанныхъ или слышанныхъ новостяхъ, толки объ искусстве и новыхъ картинахъ, изложенiе сценъ, подсмотренныхъ за последнiе дни. Если въ числе собеседниковъ находились лица незнакомыя, нашъ художникъ оживлялся только къ концу стола, а до техъ поръ искусно разглядывали каждаго новаго человека, делая это такъ, что его наблюденiя никому не кидались въ глаза. Впоследствiи онъ любилъ проверять свои наблюденiя, осведомлялся о занятiяхъ и характере каждой особы, имъ встреченной, обрисовывалъ каждую двумя-тремя мастерскими заметками; проблески сатиры и иронiи, всегда почти примешивавшiеся къ этимъ отзывамъ, устремлены были на мелкiя странности, которымъ онъ самъ не давалъ важнаго значенiя. Людей совершенно не нравившихся Федотову я вовсе не знаю: онъ могъ назваться виртуозомъ въ обращенiи съ себе подобными и изъ самыхъ незначительныхъ личностей извлекалъ все, что только оне могли ему доставить. Елъ Федотовъ немного, къ хорошимъ блюдамъ оказывался до крайности равнодушенъ: изъ винъ любилъ только старый рейнвейнъ; ни разу во все наше долгое знакомство не случалось мне видеть, чтобъ онъ выпилъ за столомъ более двухъ или трехъ рюмокъ. Если слишкомъ угодливый хозяинъ начиналъ его упрашивать на этотъ счетъ, онъ всегда отговаривался слабостью глазъ, ежедневно утомляемыхъ и раздражаемыхъ безжалостнейшимъ образомъ. По этой последней причине, Павелъ Андреичъ любилъ обедать только у самыхъ близкихъ знакомыхъ, запросто. Для него после-обеденный сонъ былъ лучше всехъ глазныхъ лекарствъ, и онъ радовался, когда въ сумерки, черезъ полъ-часа после кофе, хозяинъ уводилъ его въ свой кабинетъ для отдыха. Когда намъ случалось обедать вместе, въ исходе пятаго часа мы удалялись съ Федотовымъ въ длинную, слабо-освещенную комнату, съ неизмеримымъ диваномъ во всю стену, и, улегшись на противоположныхъ его концахъ, говорили другъ другу: "теперь будемъ спать сколько сами того пожелаемъ". Впрочемъ, при этихъ случаяхъ заснуть намъ редко удавалось, а большею частью мы только болтали, лежа съ закрытыми глазами, забываясь на минуту въ промежуткахъ разговора. Павелъ Андреичъ ложился первымъ, но засыпалъ последнимъ изъ двухъ; если около дивана валялась какая нибудь книга, онъ ее раскрывалъ и, посреди полумрака, утомлялъ свои глаза пуще прежняго. Потомъ начинались толки о прочитанномъ, о которыхъ я до сихъ поръ не могу вспоминать безъ грусти и стесненiя сердца: такъ новы, самостоятельны, въ высшей степени поучительны оказывались эти заметки! Со страстью подмечая каждое новое сведенiе, каждую мысль, даже каждое меткое выраженiе, вили по всякомъ груде даже нечто большее, чего, можетъ быть, и не думалъ сказать писатель, нашъ художникъ ко всей своей зоркости и симпатiи присоединялъ свежесть взгляда, которой не добиться годами усилiй. Онъ читалъ немного, не имелъ понятiя о критическихъ теорiяхъ, не следилъ за политикою, журнальныя распри, русскiя и иностранныя, были для него terra incognita. Въ поэзiи и литературе онъ желалъ видеть пособiе своимъ трудамъ, возвышенное развлеченiе, целый мiръ благородныхъ и светлыхъ мечтанiй. Оттого съ нимъ можно было говорить о всякой точке ВТ" области старой и новой словесности, о литературныхъ делахъ, давно решенныхъ светомъ, о новыхъ явленiяхъ, о совершенной старине: на всякiй вопросъ вы получали отпеть человека, чуждаго предразсудкамъ и глядящаго на вещи съ своей собственной точки зренiя. Иногда Федотову попадалась въ руки книга, творенiе, давно уже признанное слабымъ творенiемъ: не зная общаго суда, не имея способности верить ценителямъ на слово, онъ подступалъ къ книге съ любовiю, и нужно было видеть, сколько мыслей и матерiаловъ извлекалъ его пытливый умъ изъ вещи, по видимому, вялой и заброшенной! Какъ безцветный лучъ, проходя стекло призмы, дробится на яркiе, радужные лучи, такъ точно вымыселъ поэта восторженнаго становился новъ и ярокъ, проходя черезъ светлую голову Павла Андреича. Ему все было хорошо, все интересно; о самой бездарности могъ онъ говорить охотно и весело, сама бездарность стоила наблюденiй и награждала за наблюденiе. Въ глазахъ человека, имеющаго наклонность къ педантизму, къ поклоненiю чужимъ мыслямъ, Федотовъ могъ вечно слыть за безнадежнаго оригинала; и точно: его сужденiя иногда могли казаться странными для людей не очень къ нему близкихъ; но если кто подъ странностью этой умелъ распознавать оригинальность взгляда, то для такого человека литературныя воззренiя Федотова становились дороги чрезвычайно.

Пушкина и Гоголя былъ холоднее, нежели того можно было ожидать. Я не знаю, читалъ ли онъ "Мертвыя Души" больше одного разу {Темъ не менее онъ очень уважалъ Гоголя и на одномъ вечере, после долгаго разговора съ авторомъ "Бульбы", сказалъ потихоньку одному изъ присутствовавшихъ: "Прiятно слушать похвалу отъ такого человека! Это лучше всехъ печатныхъ похвалъ!"}. Холодность эту я не могу объяснить ничемъ другимъ, кроме недосуга и отсутствiя системы въ чтенiи. О стихотворенiяхъ Лермонтова имелъ онъ довольно смутное понятiе до техъ поръ, пока ихъ томикъ не попался ему какъ-то подъ руку. Во время чтенiя, восторгъ его, какъ обыкновенно у воспрiимчивыхъ людей, принялъ размеры даже слишкомъ великiе; онъ говорилъ безпрестанно:

-- Боже мой, неужели человекъ можетъ высказывать такiя чудеса въ одной строке!... За два такiя стихотворенiя - два года жизни!... Это галлерея изъ трудовъ великаго мастера!... Пушкинъ ничто передъ этимъ человекомъ.

Никогда не забуду того чувства, съ которымъ онъ прочелъ раза три къ ряду эти два стиха, брильянты русской поэзiи:

Нагая степь синеетъ и венцомъ

-- Я не былъ на Кавказе, прибавилъ онъ, прочитавъ ихъ съизнова. - После этихъ двухъ стиховъ а более знаю видъ края, чемъ иной, съездившiй туда несколько разъ. Съищите мне еще что нибудь о Кавказе.

Я открылъ ему сперва "Выхожу одинъ я на дорогу", потомъ "Въ полдневный зной, въ долине Дагестана".

-- Полно, полно! сказалъ Павелъ Андреичъ, принимаясь за нихъ: - эти стихи могъ только написать богатырь,

Въ области нашей новейшей словесности знакомы были ему только три или четыре имени. Ему нравилась комедiя г. Островскаго "Свои Люди"; одинъ разъ, слушая чыi-то неблагосклонные отзывы о комедiи "Бедная Невеста", Федотовъ выразился весьма тривiально, но крайне картиннымъ образомъ; "Чего вы досадуете на автора - сказалъ онъ - вся его вина въ томъ, что после первой комедiи Нашъ братъ наблюдатель то же, что бутыль съ наливкой: вино ость, ягоды есть - нужно уметь только разливать во время". - Французская и англiйская словесность были знакомы Федотову въ ихъ общихъ чертахъ. Живописцы давно уже замечены въ несколько исключительномъ взгляде на труды поэтовъ и бельлетристовъ: для нихъ картинность описанiй обыкновенно есть первое дело въ книге; но Павелъ Андреичъ не разделялъ этого весьма понятнаго и извинительнаго взгляда. Онъ былъ безъ ума отъ психологическаго анализа въ романахъ Бальзака. Изъ англичанъ, сколько могу припомнить, его любимцами были И. Ирвингъ и лордъ Байронъ. Но книгамъ Байрона онъ учился языку, но вскоре долженъ былъ оставить уроки, не имея на то достаточно времени.

Грецiю Павелъ Андреичъ любилъ пламенно, но изъ древнихъ читалъ только Гомера въ русскомъ и Аристофана во французскомъ переводахъ. Мне кажется, будто я вижу его передъ собой сейчасъ после прочтенiя первыхъ книгъ "Илiады". Запасшись двумя большими томами гнедичова перевода, Федотовъ куда-то исчезъ дня на три; потомъ мы встретились съ нимъ на улице, и такъ какъ дело происходило весною, то вошли въ старый садъ, принадлежавшiй къ моей второй квартире. Но время прогулки но темной аллее нашъ художникъ сталъ передавать мне все наслажденiе, имъ испытанное при чтенiи Гомера. Все книги, когда либо имъ читанныя, были ничто передъ "Илiадою". Гомеръ оказывался "старичишкой, передъ которымъ нужно было упасть на колени "плакать", Тутъ я подивился необыкновенной памяти и артистической зоркости Федотова: за эти несколько дней онъ будто изучилъ первую часть "Илiады" въ эстетическомъ отношенiи и, передавая красоты, особенно его поразившiя, не пропустилъ мелкихъ подробностей. Онъ заметилъ, какъ кстати Гекторъ "раздвигаетъ ноги", чтобъ выломить дверь ахтейской стены, и какъ страшно загуделъ медный щитъ Аякса, отразивъ камень, кинутый Гекторомъ. О главныхъ красотахъ говорить нечего: сцена, когда малютка Астiанаксъ.

Съ крикомъ припалъ, устрашася любезнаго отчаго вида,
Яркою медью испуганъ, и гребень увидевъ косматой,
Грозно надъ шлемомъ отца всколебавшiйся конскою гривой...

привела его въ неописанное восхищенiе. "Вотъ что можетъ назваться - заметилъ онъ - стать однимъ прыжкомъ выше всей вселенной! Дальше этой сцены не пойдетъ ни поэзiя, ни живопись. И некуда идти дальше: это совершенство".

"изъ которыхъ больше выучишься, чемъ переглядевъ все галлереи картинъ на свете". "И вообще - прибавилъ онъ - только съ некоторыхъ поръ я началъ сознавать всей душою, что всякiй художникъ новаго перiода не можетъ жить безъ чтенiя. Я знаю многихъ талантливыхъ людей, поимевшихъ случая образовать себя въ этомъ отношенiи: ихъ трудъ и слава отъ этого терпятъ много-много. Возьмите новую французскую школу: при своей поверхностности, недобросовестности, привычке писать отъ себя, она держится и славится черезъ начитанность ея представителей. Эти ловкiе люди мечутся во все стороны, читаютъ, выдумываютъ, поднимаютъ на ноги Данта, Гёте, Байрона, Бокаччю, знаютъ, съ которой стороны зацепить вниманiе публики, и черезъ это пишутъ вещи, одинъ сюжетъ которыхъ есть уже половина успеха. Придайте теперь эту ловкость нашимъ трудолюбивымъ, хорошо знающимъ анатомiю молодымъ людямъ - и вы увидите, что они будутъ въ состоянiи сделать. Пока русское художество находилось въ младенчестве, толковать обо всемъ этомъ было бы такъ же смешно, какъ , чтобъ вырубать изъ нею фигуру, но нынче другая пора и другое время. И помню, какъ одинъ разъ мне показали картину знаменитаго француза ***: въ ней было столько ошибокъ и слабыхъ сторонъ, промаховъ чисто непростительныхъ! Верьте мне, тотъ изъ новыхъ художниковъ, который введетъ на практике то, что мы говоримъ между собою, сделаетъ бездну пользы для вашего отечества!"

Необходимыя и, какъ мы надеемся, характеристическiя отступленiя увлекли насъ далеко отъ главной темы, то есть подробнаго изображенiя ежедневной жизни Федотова. Съ наступленiемъ вечера онъ или снова принимался за работу, набрасывая карандашомъ очерки будущихъ картинъ, рисуя отдельныя сцены, или же, вместо рисовки, отправлялся куда нибудь беседовать и, беседуя, наблюдать. Въ последнiе два года онъ любилъ, для сбереженiя времени, слить все эти занятiя воедино, то есть по большей части ходилъ въ те дома, где можно было безъ церемонiи усесться посреди гостей съ карандашемъ и бумагою, чертить и рисовать, въ то же время болтать, слушая музыку или разглядывая новыя лица. Плодомъ этихъ вечернихъ занятiй осталось множество прелестнейшихъ рисунковъ à la Gavarni, часть которыхъ должна быть между бумагами Павла Андреича, а другая, несравненно значительнейшая, роздана, кому пришлось, самимъ художникомъ. Въ вечернее время женское общество было необходимо Федотову.

Таковъ былъ обыкновенный день нашего художника. Его порядокъ иногда изменялся какимъ нибудь званымъ обедомъ, новымъ знакомствомъ или путешествiемъ въ итальянскую оперу. Павелъ Андреичъ, какъ следовало предполагать, предпочиталъ раекъ всемъ другимъ помещенiемъ Большого театра, и, конечно, былъ правъ, ибо каждый день былъ днемъ забавнейшихъ, обворожительныхъ разсказовъ. Одинъ разъ, между прочимъ, не довольствуясь компанiей райка, онъ поднялся еще выше - въ какую-то тусклую пустыню: тамъ, огороженная решоткой, представилась ему дыра, изъ которой спускается люстра. Пока Федотовъ наслаждался обозреванiемъ вновь открытой имъ обители, какой-то мужикъ въ тулупе подбежалъ къ нему и сталъ укорять его за то, что онъ осмелился направить свои стопы туда, где не бываетъ ни одинъ смертный изъ числа театральныхъ посетителей. Угрюмый тонъ сторожа не смутилъ Федотова: онъ началъ предлагать ему полтинникъ, съ темъ, чтобъ тотъ позволилъ ему взглянуть хоть разокъ въ пропасть, освещенную люстрой. "Ступай вонъ - возразилъ на это неподкупный служитель - говорятъ тебе, пошелъ во свояси, убирайся подобру, поздорову. Никому не позволено смотреть въ эту дыру, слышь ты!" Между темъ новый актъ начался, и Панель Андреичъ утешенъ былъ за свою неудачу слушанiемъ "Гугенотовъ" и наблюденiемъ надъ своими оригинальными соседями. Понятно, какимъ изобилiемъ заметокъ обогащался онъ после всякой оперы.

Еще однимъ великимъ, хлопотливымъ, требующимъ большихъ издержекъ, но зато чрезвычайно благороднымъ занятiемъ въ жизни Павла Андреича было изученiе натуры, потребной для сочиненiя той или другой картины, деятельно подвигаемой впередъ. Чтобъ понять, до какой степени этотъ трудъ былъ великъ, нужно вспомнить необыкновенную добросовестность Федотова и его глубокое отвращенiе къ рисовке предметовъ то есть безъ натуры передъ глазами. Такъ, напримеръ, при отделке "Сватовства". Федотову прежде всего понадобился образецъ комнаты, приличной сюжету картины. Подъ разными предлогами, онъ входилъ во многiе купеческiе дома, придумывалъ, высматривалъ и оставался недовольнымъ. Тамъ хороши были стены, но аксесуары съ ними не ладили; тамъ годилась обстановка, но комната была слишкомъ светла и велика. Одинъ разъ, проходя около какого-то русскаго трактира (близъ Гостиннаго Двора, если не ошибаюсь), художникъ приметилъ сквозь окна главной комнаты люстру съ закопченными стеклышками, которая "такъ и лезла сама въ его картину". Тотчасъ же зашелъ онъ въ таверну и съ неописаннымъ удовольствiемъ нашелъ то, чего искалъ такъ долго. Стены, вымазанныя жолтобурою краскою, картины самой наивной отделки, потолокъ, изукрашенный расписными "пукетами", пожелтевшiя двери,-- все это совершенно согласовалось съ идеаломъ, столько дней носившимся въ воображенiи Федотова.

жениха, кисейное платье, разныя аксесуарныя пещи, необходимыя для картины. Разысканiе живыхъ типовъ по широкому Петербургу не могло быть въ тягость нашему наблюдателю, найти лица не было деломъ очень тяжелымъ; но где было достать денегъ на плату натурщикамъ, не входя въ долги и не лишая своихъ родныхъ получаемой или части? Обязываться кемъ нибудь Федотовъ не любилъ, долговъ же боялся какъ болезни, лишающей человека веселости и независимости. И вотъ, жертвуя своимъ скуднымъ достаткомъ тамъ, где оно оказывалось необходимымъ, Павелъ Андреичъ все-таки съумелъ обделать наибольшую часть своей задачи и прiятнымъ и выгоднымъ образомъ. Какой-то добродушный купецъ (честь ему за то и слава) охотно согласился дать скопировать спою особу, одинъ изъ знакомыхъ офицеровъ самъ вызвался служить натурой для жениха, безпрекословно облачаясь въ мундиръ и стоя на одномъ месте столько времени, сколько того было угодно Федотову. На Толкучемъ и на Андревскомь рынкахъ нашъ живописецъ высмотрелъ несколько старухъ и сидельцевъ, пригласилъ этотъ народъ къ себе, угостилъ чаемъ, нанялъ за сходную цену и во время работы побеседовалъ съ нимъ такъ, какъ только онъ умелъ беседовать. Платья, мебель и мелкiе вещи взяты были у прiятелей, а предметы такого же рода, слишкомъ старые и загрязненные, выбирались изъ лавокъ или ресторацiй.

Когда требовалось заготовлять все нужное для писанiя картины и, такъ сказать, расчищать себе дорогу дли определенной цели, Навелъ Андреичъ оказывался неутомимейшимъ изъ смертныхъ. Одинъ разъ онъ съездилъ въ которое-то изъ женскихъ учебныхъ заведенiй Петербурга для свиданiя съ одною изъ родственницъ и, возвращаясь оттуда, задумалъ картину, подъ названiемъ "Прiездъ Государя Императора въ *** Институтъ". На этой картине, которой нежный и трогательный сюжетъ не нуждается ни въ какихъ поясненiяхъ. Федотовъ имелъ въ виду изобразить более сотни детей и взрослыхъ девушекъ, но изобразить такъ, чтобъ зрителю эти дети и девушки казались какъ будто существами знакомыми и когда-то виденными. На приготовительныхъ трудахъ по этому случаю можно было действительно усмотреть изобилiе женскихъ и детскихъ типовъ, начиная отъ здоровой кудрявой резвушки до задумчивой девочки, и отъ грацiозной малютки до совершенно развитой девицы, въ полномъ цвете правильной и строгой, даже несколько холодной красоты. Такъ какъ Федотовъ былъ знакомъ во многихъ семействахъ и могъ время отъ времени ездить въ институты, за оригиналами не могло быть остановки; но где же надлежало скопировать место действiя, большую залу съ колоннами, постелями и освещенiемъ отъ безчисленныхъ оконъ? Эту обстановку и освещенiе потребно было иметь передъ глазами каждую минуту, между темъ какъ безпрестанныя посещенiя института оказались бы невозможными. Подумавъ немного, нашъ художникъ решился въ своей комнате устроить себе институтскую залу съ помощiю картона, палочекъ и гласированной бумаги. Около двухъ недель онъ сиделъ, размеривалъ по масштабу, клеилъ, раскрашивалъ и резалъ, а наконецъ плодомъ его усилiй вышла большая белая коробка съ прорезанными окнами; внутри коробки, открытой съ боку, помещались белыя колонны и ряды кроватей. Каждая колонна обклеивалась бумагой подъ мраморъ; каждая кроватка отделывалась какъ будто для игрушки.

Месяца за три, можетъ быть за четыре до последней болезни Павла Андреича случилась съ нимъ маленькая исторiя, ясно показывающая, до какой степени онъ забывалъ все на свете, когда ему предстояло удовлетворять своей главнейшей страсти, именно: страсти къ наблюденiю. Передъ наступленiемъ весны, въ сырое и холодное утро, нашъ художникъ почувствовалъ головную боль и, чтобъ прогнать се, пошелъ бродить но улицамъ. Где-то около Гороховой онъ встретилъ кучку людей, по всей вероятности, писцовъ, отправлявшихся вместе завтракать въ ресторацiю "Пекинъ" или "Мысъ Доброй Надежды".

"очень похожiй на чижика", шутилъ надъ своими прiятелями и задиралъ ихъ такъ бойко, что Федотовъ засмотрелся, заслушался и потомъ очутился самъ въ "Пекине", где уселся въ уголъ около окна, на пункте, самомъ удобномъ для наблюденiя. Шутки и разговоръ завтракавшихъ джентльменовъ кончились ссорой, при чемъ чижикъ былъ выдранъ за волосы; но это его нимало не сконфузило; онъ только встряхнулъ головою и сказалъ, обращаясь ко всей компанiи;

-- Извольте спорить съ такими задорными людьми.

Между темъ съ однимъ изъ членовъ беседы сделалось дурно, по всей вероятности, отъ излишней порцiи водки. Онъ упалъ на полъ, а друзья, чтобъ освежить его, отворили Форточку, ту самую, около которой сиделъ Павелъ Андреичъ. Не обращая вниманiя на эту мелочь, Федотовъ продолжалъ глядеть во все глаза, запоминая физiономiи; а между темъ холодный ветеръ дулъ ему прямо въ затылокъ.

Въ этотъ день мы сидели вместе вечеромъ, и онъ передавалъ всю сцену слушателямъ, но на утро схватилъ сильный кашель съ лихорадкой и головной болью. Целую неделю пролежалъ онъ въ постели, передавая всемъ посетителямъ забавную исторiю бойкаго чижика и своей простуды.

Головныя боли начались у Павла Андреича задолго до приключенiя съ чижикомъ. Прямая ихъ причина заключалась въ постоянномъ утомленiи зренiя, а можетъ быть и въ немного причудливомъ обхожденiи художника съ своими глазами. Одинъ разъ я засталъ Федотова въ странномъ и тогда смешномъ положенiи: онъ сиделъ на диване, передъ нимъ лежали исписанные листы бумаги (то были стихи), а на глазахъ его красовались какiе-то компрессы не то изъ тряпочекъ, не то изъ белой бумаги, смоченной холодной подою. Тутъ же стояла вода со льдомъ. Павелъ Андреичъ повременимъ снималъ одинъ изъ компрессовъ, опускалъ его въ воду, оглядывалъ глазомъ всю комнату и снова налагалъ холодное тело на открытый глазъ.

-- Да ужь я это делаю целые годы, былъ ответъ.

-- Кто же вамъ это посоветовалъ, Павелъ Андреичъ?

-- Кто? я самъ выдумалъ.

Къ головной и глазной боли часто присоединялись, съ молодыхъ летъ, некоторое нервное разстройство и безсонница. Какъ большая часть людей, которыхъ голова находится въ постоянной работе, Федотовъ любилъ мертвую тишину ночью, и малейшiй шумъ отгонялъ у него сонъ, часто до белаго разсвета. Одинъ разъ его уговорилъ ночевать у себя одинъ изъ товарищей; но, когда все въ доме улеглось, Федотовъ заметилъ, что какiе-то часы щелкаютъ надъ его головою. Тщетно пытаясь заснуть, онъ наконецъ повелъ рукой по стене и, "схвативъ часы за хвостъ", то есть за маятникъ, остановилъ ихъ тутъ же. Казалось, оставалось только захрапеть; но нашему художнику пришла мысль вотъ какого рода: "часы съ маятникомъ, конечно, самые верные часы въ доме, и слуга смотритъ на нихъ утромъ, собираясь будить хозяина. Хозяинъ человекъ служащiй,-- стало быть, если его не разбудятъ по время, опоздаетъ къ своей должности, получитъ непрiятность и всемъ этимъ будетъ одолжонъ своему гостю". Насилу-насилу служитель былъ предуведомленъ, и сонъ удостоилъ сойти на Федотова.

годомъ. Вотъ еще анекдотъ по этому предмету, более значительный, чемъ исторiя о часахъ, пойманныхъ за хвостъ. Ужиная у котораго-то изъ своихъ друзей, на Петербургской или Выборгской стороне, нашъ художникъ склонился на убежденiя хозяина и вместо того, чтобъ отправляться на Островъ по пустымъ и темнымъ улицамъ, решился переночевать въ его доме. На этотъ ковокъ отделена была комната въ стороне отъ главнаго помещенiя, окнами на дворъ; но, къ несчастiю, чуть беседа кончилась и Федотовъ улегся, петухи, въ изобилiи находившiеся при доме, стали петь разными голосами, то хриплыми, то звонкими, то яростными. Музыка эта отогнала сонъ отъ, художника, а безсонница зародила множество мыслей, плановъ будущихъ сочиненiй и т. д. Пока петухи пели, въ голове Федотова уже составился эскизъ, очеркъ покой картины,-- кажется той, которую онъ хотелъ назвать "Блуднымъ Сыномъ". За большимъ планомъ последовали новые, поменьше; изъ нихъ одинъ занялъ Федотова до такой степени, что онъ ждалъ утра, для того, чтобъ немедленно приняться за работу. Стало светать, петухи залились съ новымъ рвенiемъ, рисуночекъ обозначался все яснее и яснее; наконецъ Федотовъ увиделъ себя въ совершенной невозможности улежать на своемъ месте. Вставши, онъ тихо прошелъ въ переднюю, нашелъ тамъ свое платье и чьи-то преширокiе сапоги, наделъ все это, бросился на улицу, съ великими усилiями (но причине широкихъ сапоговъ) дошелъ до дому и тотчасъ же селъ за работу. Понятно, до какой степени подобныя проделки должны были развивать въ немъ болезнь глазъ и головы, особенно опасную при его воздержной жизни, сильномъ темпераменте и сиденьи за работою. Одинъ изъ медиковъ, не шутя, советовалъ ему хоть разъ въ месяцъ следовать примеру артистовъ, такъ имъ охуждаемыхъ, то есть дозволять себе усиленныя развлеченiя, даже разгулъ; но чемъ более трудился нашъ художникъ, темъ ровнее и усидчивее становился образъ его жизни.

При всякой тяжкой и необыкновенной болезни, постигающей лицо, известное публике, особы ему знакомыя и незнакомыя начинаютъ тотчасъ же строить догадки о причинахъ недуга, разсказывать, что они давно, давно уже какъ подмечали его начало, и, пользуясь этимъ случаемъ, придумывать заключенiя, не всегда верныя, но всегда замысловатыя или романическiя. Болезнь и смерть Павла Андреича въ этомъ отношенiи дали пишу многимъ разснащивалъ въ ущербъ истине; недаромъ сказано; "если съ известнымъ человекомъ не было въ жизни романическихъ происшествiй, публика ихъ сама придумаетъ". Съ моей стороны, подкрепляя свои слова отзывами десяти или двенадцати искреннейшихъ друзей покойнаго, я могу только сказать, что причина последней болезни Павла Андреича въ высшей степени трогательна, но проста какъ нельзя более. Онъ изнурилъ себя работою, неотступнымъ, пламеннымъ умственнымъ трудомъ. За месяцъ или за три недели до полученiя мною изъ Петербурга рокового письма, мы видались и беседовали ежедневно, и никогда я не помню Федотова более ровнымъ но характеру, увереннымъ въ себе и спокойно неутомимымъ, какъ въ это время. Онъ оканчивалъ две копiи: "Вдовушки" и "Сватовства", набрасывалъ очерки двухъ картинъ; оба произведенiя имели быть оконченными къ выставке, о до выставки оставалось не более четырехъ месяцевъ {Изъ сведенiй, полученныхъ мною черезъ снисходительность г. конференцъ-секретаря Академiи, усматривается, что весною Федотовъ приготовлялся писать еще одну картину: "Возвращенiе институтки въ родительскiй домъ". Сколько мне известiю, Павелъ Андреичъ понималъ этотъ сюжетъ двояко: то ему просто хотелось изобразить день семейной радости, то онъ имелъ въ виду придать всей вещи характеръ печальный, представивъ изумленiе девушки, отвыкшей отъ семейной жизни, при виде бедности споятъ родителей. Не знаю, на которомъ изъ двухъ плановъ остановился нашъ художникъ.

Долгомъ считаю, при этомъ случае, изъявить глубокую признательность за сведенiя, доставленныя мне г. Григоровичемъ, однимъ изъ наиболее ценимыхъ друзей покойнаго, иного разъ оказывавшемъ истинно отеческiя услуга нашему художнику.}. Конечно, Федотову не въ новость приходилась такая горячая работа: полагаясь на свою энергiю и примеры прошлыхъ летъ, онъ позабылъ, что его здоровье уже было расшатано годами труда необыкновеннаго, и что трудъ творческiй изнуряетъ художника несравненно более, нежели трудъ ученическiй. Ему некогда было сообразить, что онъ давно уже не имелъ техъ спасительныхъ перiодовъ отдохновенiя, которые передъ темъ отъ времени до времени предохраняли его умъ и тело.

Со дня выхода своего изъ полка нашъ художникъ далъ себе только два раза полный отдыхъ отъ занятiй, только два раза судьба посылала ему возможность развлеченiй, возстановляющихъ силы, и волею-неволею заставляла Павла Андреича на довольно значительное время отрываться отъ полотна и красокъ. Въ первый разъ академическая выставка и успехъ картинъ Федотова, поставивъ его въ необходимость прислушиваться къ отзывамъ ценителей. поддерживать вновь завязавшiяся знакомства, заставили нашего художника отложить на несколько недель все свои изнуряющiя силы занятiя. Павелъ Андреичъ насладился этими неделями, какъ человекъ, тяжкимъ трудомъ добывшiй себе право на отдыхъ, знающiй цену каждому часу, каждой минуте спокойствiя после бури. "Помните - говаривалъ онъ въ это время - какъ на службе мы наслаждались после утомительныхъ переходовъ, где нибудь на дневке, летомъ, посреди зелени и деревенскаго веселья? Пли помните, какъ, воротясь въ города, по домамъ, мы радостно ложились въ сухiя постели и на несколько дней делались объедалами? Тоже теперь со мной". Пока длилась выставка, онъ рисовалъ только маленькiя вещицы карандашомъ и сухими красками, скопировалъ съ гравюръ две прелестныя головки Лауренса {Обе вещи находятся у меня въ обделке, устроенной самимъ Павломъ Андреичемъ.} и окончилъ два женскiе портрета; все это для Федотова было не более какъ легкой забавой. После трехъ-годичной выставки 1848 года онъ опять было пустился работать но прежнему, не взирая на короткiе зимнiе дни; но вскоре семейныя обстоятельства, и обстоятельства довольно печальныя, побудили его отправиться въ Москву, на самое, какъ говорилъ онъ, короткое время. По прошествiи двухъ недель, друзья Павла Андреича получили известiе, всехъ чрезвычайно обрадовавшее: "Мои картинки производятъ фуроръ - писалъ Федотовъ - и мы здесь помышляемъ устроить маленькую выставку изъ моихъ эскизовъ и конченныхъ работъ. Новымъ знакомствами, и самымъ радостнымъ, теплымъ беседамъ нетъ конца. Въ участи моего отца и сестры-вдовушки первыя лица города примяли участiе; съ Божiей помощью, я надеюсь, что ихъ обезпечить навсегда. Я решаюсь полениться еще немножко, потому что въ этой суматохе нельзя работать. Каюсь здесь кстати въ одномъ прегрешенiи: моя стихотворная безделушка {Объясненiе картины "Сватовство". Это стихотворенiе действительно принадлежитъ къ лучшимъ вещамъ, когда либо написаннымъ въ стихахъ Павломъ Андреичемъ.} ходитъ но рукамъ, и меня часто заставляютъ ее читать. Знаю, что мы меня выбраните по прiезде; ну, да ужь делать нечего!" Сколько могу припомнить, Федотовъ оставался въ Москве около четырехъ месяцевъ и воротился оттуда весною, веселымъ, довольнымъ и помолодевшимъ. О радушiи московскихъ жителей онъ не могъ наговориться достаточно и даже началъ было поговаривать о хорошенькой невесте, которую ему тамъ сватали.

мысль скорбную и томительную. Семейство свое онъ оставилъ въ положенiи более чемъ стесненномъ: после долгой разлуки, онъ увиделъ особъ, дорогихъ его сердцу, посреди нищеты совершенной и оставилъ ихъ убедясь въ томъ, что все жертвы, имъ приносимыя въ теченiе столькихъ летъ, оказывались недостаточными. Каждый день, возвращаясь съ дружескихъ беседъ, изъ собранiй, где его приветствовала и ласкала лучшая часть московскихъ жителей, Павелъ Андреичъ былъ свидетелемъ страданiй своего отца, почтеннаго и престарелаго воина, заставалъ своихъ нежно любимыхъ сестеръ за грубой работою для насущнаго хлеба, утешалъ ихъ, делилъ съ ними свой малый достатокъ и успокоивалъ ихъ надеждами на блестящую будущность. Къ несчастiю, дела семейства именно находились въ положенiи, недопускавшемъ надеждъ, неизменявшемся вследствiе временныхъ облегченiй: домикъ, где родился Павелъ Андреичъ, проданъ былъ за долги; съ его продажею все многочисленное семейство художника лишилось крова и половины средствъ къ существованiю. Федотовъ увиделъ, что ему, хотя некоторое время, придется работать не то, что ему хотелось,-- работать не для известности, а День, въ который онъ решился самъ копировать свое "Сватовство" и запродать свою копiю, былъ однимъ изъ немногихъ печальнейшихъ дней его жизни {Можетъ быть, читателямъ покажется странною эта решимость. Федотовъ уже былъ такъ известенъ, что всякая новая его картина не могла остаться некупленною. Но, съ сокрушеннымъ сердцемъ решаясь копировать свои вещи въ то время, когда сотни плановъ ждали своего исполненiя, Павелъ Андреичъ имелъ въ виду разсчетъ денегъ и времени. Натуры не требовалось, а работа шла несравненно скорее. Само собой разумеется, что и тутъ онъ былъ добросовестенъ до мелочности. }. И вотъ почему, къ маю месяцу 1852 года, мастерская Павла Андреича была наполнена начатыми вещами, а самъ онъ виделъ впереди себя целые месяцы труда самаго тяжкаго.

деревню на полный отдыха, прерываемый поездками но живописнымъ сельскимъ окрестностямъ нашего края. И вызвался устроить ему особую мастерскую, въ саду, посреди целой рощи изъ белыхъ розъ, перетащить изъ столицы вещи, имъ начатыя, заманивалъ его обещанiями свиданiй съ несколькими изъ близкихъ къ намъ лицъ. Несколько минутъ Павелъ Андреичъ колебался; но мысль о выставкахъ взяла свое: "Я и такъ уже - сказалъ онъ - упустилъ одинъ годъ, не напоминая о себе публике. Наша известность требуетъ, чтобъ о ней чаще толковали: знаете сравненiе "слава - дымъ". Надо чаще подпускать этого дыма; нсто онъ разойдется по воздуху". Спорить съ Федотовымъ было безполезно. Еслибъ судьба, хотя въ эти решительныя минуты жизни человеческой, посылала намъ даръ смутнаго предвиденiя, я бы не отошелъ не победивши, не покинулъ на минуту одного изъ лучшихъ друзей моей молодости, не далъ бы ему подойти къ проклятымъ копiямъ (на нихъ онъ не могъ глядеть безъ терзанiй), увелъ бы его съ собой, какъ уводилъ его столько разъ изъ квартиры его, после целаго дня работы, насильно держа за рукавъ шинели,-- сделалъ бы все возможное для его успокоенiя и развлеченiя. Черезъ день мы сошлись съ Павломъ Андреичемъ въ последнiй разъ, вечеромъ, накануне моего отъезда. Мы беседовали до полночи. Въ это время я долженъ былъ оставить собеседниковъ часа на два. Воротясь домой, я узналъ, что Федотовъ говорилъ очень много и мило, ушелъ последнимъ и, уходя, объявилъ, что еще зайдетъ по утру проститься. Рано утромъ я выехалъ изъ Петербурга и чрезъ месяцъ получилъ горестную весть о последней болезни нашего художника.

Исторiя этихъ несчастныхъ событiй, пяти месяцевъ злого недуга и последнихъ дней Павла Андреича, слишкомъ тягостна и слишкомъ свежа для того, чтобъ о ней много распространяться. Довольно будетъ сказать, что Федотовъ, уже пораженный болезнью, помрачившею его светлый разсудокъ, несколько дней ходилъ по Петербургу и окрестностямъ и успелъ разбросать все деньги, только что полученныя имъ за одну изъ своихъ копiй, и другую сумму, взятую изъ числа следующаго ему Высочайшаго пособiя, для пересылки къ роднымъ. Только но прошествiи некотораго времени результатъ болезни былъ узнанъ друзьями покойнаго; леченiе началось, сперва въ столице, потомъ за городомъ, въ Больнице Всехъ Скорбящихъ, что но Петергофской дороге. Выше всякаго описанiя были страданiя Федотова. Его могучiй организмъ и пламенная фантазiя оказывались въ этомъ случае гибелью: онъ не имелъ минуты успокоенiя, часу сна, тихихъ или отрадныхъ иллюзiй: онъ не поддавался недугу, не разставался съ частью своей необыкновенной памяти, узнавалъ посетителей, осведомлялся объ отсутствующихъ друзьяхъ, чертилъ рисунки на стенахъ своей комнаты, виделъ передъ собой чудовищные сцены и образы. Изредка въ его грёзахъ выказывалась прежняя, прекрасная душа; иногда Федотовъ воображалъ себя богачемъ, скликалъ вокругъ себя любимыхъ особъ, говорилъ о томъ, что нужно превратить Васильевскiй Островъ въ древнiе Лоины, столицу художествъ и веселiя, наполненную мраморными дворцами, садами, статуями, храмами и пантеонами. Верный Коршуновъ, добрый слуга, своей преданностью напоминавшiй Вальтеръ-Скотова Калеба, не покидалъ своего барина ни на одинъ день, былъ его постояннымъ собеседникомъ, посвящая свободныя свои минуты на то, чтобы или извещать друзей художника о его положенiи, или добывать какую нибудь вещицу, лакомство для развлеченiя больного.

Въ начале прошлаго ноября месяца. Федотовъ вдругъ пересталъ страдать и пришелъ въ себя: то былъ признакъ близкой кончины. Водяная болезнь развилась въ немъ; медики потеряли всю надежду. Больной прiобщился Святыхъ Тайнъ, прочиталъ письмо, полученное за эти дни отъ старика отца, обнялъ Коршунова, находившагося при немъ, и плакалъ долго-долго. Видно, придется умереть", сказалъ онъ верному служителю, обнявъ его еще разъ: скажи, что я хочу проститься съ Р.... Б.... и Д.... (тутъ онъ назвалъ несколькихъ друзей своихъ); пусть пошлютъ за ни. мы, пока еще время". Не произвольная медленность въ исполненiи последней просьбы лишила нашего художника последней радости: ни одинъ изъ друзей не засталъ его въ живыхъ. Все было кончено. Павелъ Андреичъ умеръ, ноября 14.

друзья покойнаго, старые полковые товарищи, профессора, академики и художники, мужчины и дамы, съ которыми былъ друженъ Федотовъ. Изъ числа лицъ, подвигавшихся за гробомъ, конечно, не отыскивалось ни одного человека, явившагося на погребенiе съ холоднымъ сердцемъ: то были похороны безъ слезъ и отчаянныхъ рыданiй, но со всеми проявленiями скорби долгой, разумной и мужественной. Смело можно сказать, что ни одинъ изъ присутствовавшихъ но думалъ о постороннихъ предметахъ, не скорбелъ для вида, не торопился отойти отъ могилы, только что засыпанной. Останки Павла Андреича положены не вдалеке отъ большой церкви Смоленской Божiей Матери, въ несколькихъ десяткахъ шаговъ отъ памятника знаменитой артистки русскаго театра В. Н. Асенковой. Наружность Федотова, въ последнiе годы жизни, была привлекательна особеннымъ выраженiемъ энергiи, постоянства и смелости, написанныхъ на его лице. Сложенъ онъ былъ крепко и, какъ самъ выражался, суковато. Силою физическою онъ никогда не хвастался, но во время последней болезни могъ выдергивать изъ стенъ гвозди своими руками. Голова у него была маленькая и превосходно Сформированная въ своей верхней части; обилiемъ волосъ Павелъ Андреичъ не могъ похвастаться. Во взгляде его и усмешке проявлялось много светлаго, спокойнаго, но довольно размашистаго юмора. Одевался онъ бедно и небрежно, но не неряшливо. Онъ нравился многимъ, и долженъ былъ нравиться, ибо нельзя было видеть Федотова и не подумать о нравственной силе, резко отражающейся во всехъ его чертахъ и движенiяхъ.

По последне-полученнымъ сведенiямъ, все семейство покойнаго Федотова {После покойнаго Павла Андреича Оодотона остались:

1. Отецъ,

2. Сестра, Любовь Андреевна Вишневская, губернская секретарша, вдова. Находится въ г. Ростове, Ярославской губернiи, надзирательницею женскаго заведенiя.

При ней дети: сынъ 6 и дочь 3 летъ.

о стесненныхъ делахъ своихъ родственниковъ и, даже говори о нихъ, всякiй разъ избегалъ входить въ подробности. Выражая свое безпокойство насчетъ сестры-вдовушки съ двумя сиротами, вскользь упоминая о деньгахъ, высылаемыхъ въ Москву, съ восхищенiемъ отзываясь о томъ, какъ безропотно все члены его семьи встречаютъ невзгоду, помогая другъ другу, утешая одинъ другого, онъ всегда избегалъ точныхъ указанiй, способныхъ бросить светъ на все дело. Мне кажется, что Федотовъ скорее бы умеръ, нежели сталъ просить помощи у лучшаго своего друга. На его похоронахъ и удостоверился въ томъ, что некоторые изъ самыхъ дорогихъ прiятелей покойнаго не знали ни о положенiи его семейства, ни о постоянныхъ, неистощимыхъ усилiяхъ Павла Андреича для облегченiя участи престарелаго отца и другихъ своихъ родственниковъ. Федотовъ жилъ такъ же, какъ и трудился: никакая тяжесть ноши не заставляла его помышлять о чужихъ плечахъ.

Этою характеристическою чертою мы оканчиваемъ нашъ трудъ. Принимаясь за него въ самый день похоронъ Павла Андреича, подъ влiянiемъ глубокаго чувства, мы не имели въ виду ни оценки художественной деятельности покойника, ни указанiя русской публике на положенiе семейства, лишившагося своей единственной подпоры въ лице нашего талантливаго и благороднаго труженика. Пусть судыт более опытные произнесутъ свой приговоръ надъ Федотовымъ, какъ живописцемъ, между темъ какъ другiя лица, можетъ быть, изыщутъ средства почтить намять художника, оказавъ услуги людямъ, такъ дорогимъ ему при жизни. Здесь нетъ места ни критике художественной, ни обращенiю къ чтителямъ русскаго искусства. Мы имели въ виду одно только - по возможности яснейшее изображенiе личности поэтической, воспоминанiе о человеке, проведшемъ свою жизнь такимъ образомъ, что каждый изъ дней этой жизни былъ олицетворенiемъ труда, успеха и поученiя. Мы хотели сказать несколько правдивыхъ словъ надъ могилой Федотова, свершившаго доблестно свое короткое поприще, надъ гробомъ существа, котораго жизнь была не пустой грезой, а жизнью на яву, исполненною борьбы, труда, дружбы, твердости, безстрашiя, славы и, следовательно, счастiя.

1853.