ОСИПЪ ИВАНОВИЧЪ СЕНКОВСКІЙ.
Начало нынешняго 1868 года ознаменовалось не однимъ печальнымъ для нашей литературы событiемъ. Еще недавно сообщали мы нашимъ читателямъ о кончине нашего известнаго учонаго и одного изъ редакторовъ "Русскаго Вестника" Петра Николаевича Кудрявцева, а теперь намъ снова приходится говоритъ о новой потере: 5 марта, утромъ, скончался человекъ, некогда имевшiй большое влiянiе на русскую словесность и въ особенности журналистику, бывшiй редакторъ и основатель "Библiотеки для Чтенiя", Осипъ Ивановичъ Сенковскiй. и изнурительные недуги, съ которыми О. И. какъ бы сжился за последнiя пятнадцать летъ своей жизни, съ некоторыхъ поръ утратили надъ нимъ часть своей силы, что было для всехъ заметно по увеличившейся литературной деятельности покойница. Оживленiе, начавшееся въ нашей литературе въ последнее время, какъ будто освежило собой угасающiя силы ветерана русской журналистики. Многiе изъ последнихъ, такъ сказать, предсмертныхъ фельетоновъ барона Брамбеуса имели успехъ въ публике и какъ бы напоминали собой его былую деятельность, съ ей полезными, оригинальными, и по временамъ неудовлетворительными особенностями.
трудахъ и заслугахъ будетъ еще сказано не одно слово въ нашей словесности. Одной стороны мы однако не можемъ и не должны пройти молчанiемъ: на страницахъ журнала, основаннаго покойнымъ О. П., мы хотимъ воздать ему должную честь, какъ русскому журналисту. Издавна чуждаясь всякой литературной рутины, мы и теперь будемъ стараться, чтобъ наши краткiя слова не имели ничего офицiально-похвальнаго, безстрастно-панегирическаго, какъ оно всегда почти бываетъ съ некрологическими заметками. Мы не станемъ утаивать несовершенствъ въ деятельности О. И., вовремя его заведыванiя "Библiотекою для Чтенiя",-- но станемъ потому, что благотворная и благородная сторона его трудовъ съ избыткомъ выкупала все сказанныя несовершенства.
Огромный успехъ въ публике, которымъ пользовалась "Библiотека для Чтенiя" за все время, когда Сенковскiй былъ ей настоящимъ и редакторомъ, по нашему мненiю, долженъ быть приписанъ весь - достоинствамъ и способностямъ О. И. Во всей современной ему русской литературе не находилось человека, который въ качествахъ, необходимыхъ для журналиста, могъ бы соперничать съ основателемъ "Библiотеки для Чтенiя". По высокому, солидному, многостороннему образованiю, Сенковскiй могъ назваться первымъ изъ первыхъ литераторовъ своего времени. Кроме языковъ древнихъ и восточныхъ, онъ зналъ въ совершенстве языки: русскiй, французскiй, немецкiй, англiйскiй, итальянскiй и польскiй; кроме глубокихъ сведенiй по отрасли наукъ, которымъ преимущественно посвятилъ онъ свои занятiя въ молодости (восточные языки и восточная литература), онъ имелъ обширныя познанiя въ наукахъ естественныхъ и политическихъ. Читая безпрестанно и владея удивительной памятью, О. И., когда еще его здоровье допускало "излишества труда", следилъ за всеми, не только замечательными, но даже второстепенными и третьестепенными явленiями современной науки и словесности. Онъ могъ беседовать съ первокласснымъ медикомъ и удивлять его своими познанiями въ области медицинскихъ наукъ; первостепенные европейскiе виртуозы отдавали справедливость его парадоксальнымъ, но глубокимъ взглядамъ на сокровенные законы ихъ искусства; экономистъ, разговаривая съ О. И., виделъ, что ему знакомы труды всехъ европейскихъ, особенно англiйскихъ, писателей по части политической экономiи. Понятно, что при обладанiи такими средствами, Сенковскiй могъ вести и велъ свое перiодическое изданiе несравненно лучше, чемъ его сверстники вели свои журналы. Владея даромъ популярнаго и остроумнаго изложенiя, создавши себе свой слогъ и свою манеру, неутомимо пользуясь всеми сокровищами французской, немецкой и англiйской словесности, онъ не безъ основанiя могъ отозваться въ последствiи, разсказывая о первыхъ годахъ "Библiотеки для Чтенiя"; "хлопотъ у меня было очень мало, а сотрудниковъ еще меньше: я самъ былъ и редакторомъ, и сотрудникомъ, а иногда и переводчикомъ".
самое время принесла ему некоторый вредъ, какъ журналисту же. Въ цвете летъ и умственной энергiи, сильный своею известностью, поощренный блистательнымъ успехомъ изданiя, имъ предпринятаго и имъ однимъ поддерживаемаго, редакторъ "Библiотеки для Чтенiя", надеясь на огромную силу собственной своей личности, не позаботился окружить себя людьми, изъ числа которыхъ могъ бы онъ сформировать сильный литературный кругъ, связанный одними и теми же убежденiями, а coвременемъ выбрать себе помощниковъ и товарищей. Трудно объяснить съ достоверностью причины того литературнаго одиночества, котораго постоянно держался Сенковскiй и которое но временамъ вводило его въ странныя и безвыходныя положенiя, но намъ кажется, что въ одиночестве этомъ не было ничего преднамереннаго или исходящаго изъ пренебреженiя къ другимъ литераторамъ. Мы знали О. И. около десяти летъ и во все эти десять летъ не подсмотрели въ его характере никакой неуживчивой особенности, не подслушали въ его разговорахъ о литературе чего нибудь очень враждебнаго новому ей направленiю. Некоторые изъ современныхъ писателей, незнакомые ему лично и даже предубежденные противъ его литературной деятельности (напримеръ И. С. Тургеневъ), были любимыми авторами покойника, и всякую ихъ хорошую вещь онъ приветствовалъ съ полнымъ радушiемъ. Когда ему приходилось сходиться съ какимъ нибудь литераторомъ, составившимъ себе известность за последнiе годы, О. И. всегда оказывался и приветливымъ, и сообщительнымъ. Но въ его характере - и это мы знаемъ наверное - преобладающей особенностью всегда было то, что англичане называютъ shyness, если обстоятельства сами сводили его съ существомъ достойнымъ прiязни, онъ его держался постоянно и въ своихъ сношенiяхъ съ нимъ иногда былъ очарователенъ. Мы помнимъ ночныя беседы и немноголюдныя собранiя, посреди которыхъ покойный Сенковскiй любилъ давать волю своему остроумiю, а остроумiе это въ изустныхъ беседахъ, но временамъ, далеко оставляло за собой то замечательное остроумiе, какимъ восхищались ревностные поклонники печатнаго барона Брамбеуса. Смело модемъ сказать, что воспоминанiя о подобныхъ разговорахъ принадлежатъ къ числу драгоценнейшихъ воспоминанiй нашей молодости. И сколько разъ приходила намъ въ -о время печальная мысль: "и этотъ высокообразованный человекъ, съ его светлымъ умомъ, съ его яснымъ взглядомъ на вещи, съ его терпимостью и пониманiемъ жизни, человекъ столько сделавшiй для русской словесности, гаснетъ посреди полнаго одиночества, имъ же вызваннаго, имъ же подготовленнаго!" Память о годахъ, когда онъ все делалъ одинъ и могъ самъ быть своимъ первымъ помощникомъ, вредила Сенковскому очень много. Въ молодости ему было весело не нуждаться ни въ комъ, держать себя въ стороне отъ молодого поколенiя, на сверстниковъ своихъ глядеть съ иронiей, отчасти ими заслуженною. Но съ годами пришли недуги и усталость, а зданiе, поддерживаемое столько летъ одною, хотя очень сильною рукою, рухнуло съ трескомъ, чуть эта рука должна была опуститься.
Въ журнальной деятельности О. И.,-- и стало быть во всемъ значенiи "Библiотеки для Чтенiя", въ лучшiе годы ея существованiя, необходимо отличать две стороны, о которыхъ мы сейчасъ будемъ говорить. Журналъ, имъ основанный и имъ поставленный на первое место въ ряду русскихъ перiодическихъ изданiй, по мненiю его редактора, имелъ две задачи, изъ которыхъ главную мы можемъ передать такъ: "служить для русскаго читателя иностраннымъ обозренiемъ, ". Русская литература (по первоначальнымъ соображенiямъ основателя) не должна была играть въ журнале особенно важной роли: только огромный успехъ, какимъ встречены были первыя повести и литературная летопись, побудили редакцiю увеличить отделъ критики и заботиться о запасе повестей на будущее время. Но и тутъ, относительно статей оригинальныхъ, "Библiотека для Чтенiя", по идее ея редактора, должна была оставаться ничемъ инымъ какъ занимательнымъ альманахомъ, въ роде "Новоселья", въ то время имевшаго такой успехъ въ русской публике. О. И. никогда не обманывался на счетъ значенiя своего журнала и своей критики: требованiя публики, неслыханный успехъ его краткихъ и блистательныхъ рецензiй, заставляли его заниматься литературною летописью съ особеннымъ тщанiемъ; но въ годы сильнейшаго ея успеха, остроумный рецензентъ не обманывалъ себя по части ея значенiя. Сенковскiй зналъ лучше всехъ своихъ противниковъ, что судьба не создала его критикомъ въ строгомъ смысле этого слова, зналъ и то, что лучшiя страницы его литературной летописи не содержатъ въ себе ничего особенно плодотворнаго для современной ему русской словесности. Онъ не преувеличивалъ своей роли, какъ ценителя изящныхъ произведенiй. Онъ не силился возвести въ какую нибудь теорiю своего гоненiя на плохихъ поэтовъ, свой походъ противъ сихъ и оныхъ и Сенковскiй былъ не прочь шутить съ читателемъ, иногда даже шутить надъ читателемъ. Онъ не пересталъ шутить даже и тогда, когда требованiя публики стали изменяться, когда на арену русской критики выступили люди съ более серьознымъ взглядомъ на русскую словесность, съ несравненно более сильнымъ призванiемъ къ критической деятельности.
Здесь намъ по необходимости приходится коснуться одной изъ самыхъ резкихъ особенностей въ деятельности О. И. какъ русскаго журналиста. Невозможно скрывать, да и не нужно скрывать того, что онъ никогда не имелъ особенной привязанности къ русской словесности, какъ старой, такъ и современной. Холодность эта происходила не отъ высокомерiя, не отъ насмешливаго воззренiя, не отъ какой нибудь эгоистической причины: она была просто холодностью высокообразованнаго иностранца, не жившаго внутри Россiи, едва знакомаго съ силой и поэзiею русской жизни. Погружаясь въ океанъ французской, англiйской и немецкой современной литературы, Сенковскiй слишкомъ мало думалъ о мелкой, и еще слабой струе живой воды, которая текла въ произведенiяхъ юной русской мысли и юнаго русскаго художества. Онъ желалъ всякихъ успеховъ русской науке и русской поэзiи, верилъ, что современемъ успехи эти придутъ сами собою, но въ настоящемъ виделъ въ русской словесности лишь одне попытки, робкiя слова, подражанiя чужеземцамъ, школьныя начинанiя. Взглядъ Сенковскаго на русскую литературу мы можемъ выразить такими словами: "намъ надо учиться и учиться, а не кричать о нашихъ необыкновенныхъ успехахъ. Мы еще дети, мы еще ученики,-- наши поэты поютъ съ чужого голоса, наши повествователи подражаютъ Бальзаку и Скотту, а наша публика, плохо знакомая съ оригиналами, сгоряча, признаетъ подражателей великими мастерами дела. Наука наша ушла весьма недалеко, мы кричимъ обо всякой компиляцiи, набросанной общедоступнымъ языкомъ, не зная о томъ, что въ Европе ни одинъ порядочный учоный уже не пишетъ языкомъ неудобнымъ. На какомъ основанiи можемъ мы восхищаться собой и своими трудами? что новаго и собственно намъ принадлежащаго внесли мы въ сокровищницу европейской науки и европейскаго искусства? Прислушайтесь къ отзыву чужеземцовъ, самыхъ пристрастныхъ въ пользу нашей литературы - этимъ вы лучше всего оцените всю меру нашей самонадеянности. Мы не виноваты въ томъ, что мало сделали; давно ли развилась у насъ наука и возможность литературнаго труда? Самовосхваленiемъ тутъ не поможешь. Наши новые журналы, въ которыхъ столько самовосхваленiя и толковъ о заслугахъ нашей словесности, тоже, что рукописные журналы, издающiеся въ пансiонахъ и школахъ: въ нихъ одна ученическая резвость съ ученическимъ ребячествомъ. Перечитайте все русскiе романы и повести, имевшiе успехъ за последнiе три года,-- а после нихъ пробегите хоть "Пиквикскiй Клубъ" Диккенса: тутъ вы поймете разницу въ труде учениковъ и труде мастера. После нашихъ учоныхъ книгъ и журнальныхъ статей возьмите на удачу одну статью изъ "Эдинбургскаго Обозренiя, статью безъ подписи, прочитайте ее - и тогда судите сами о нашей учоности. Нашимъ журналистамъ и критикамъ такое сравненiе не придетъ въ голову: они не читаютъ ничего, а изъ иностранныхъ языковъ знаютъ лишь французскiй, да и то плохо. Чемъ учиться у старшихъ народовъ, гораздо легче восхищаться своими доморощенными мудрецами. Это замашка всехъ начинающихъ; можетъ быть она имеетъ свою полезную сторону, потому-что ученикамъ нужна бодрость. Только не хорошо, если они уже слишкомъ бодры, до того бодры, что ученье считаютъ деломъ для себя ненужнымъ". Вотъ въ немногихъ словахъ взглядъ О. И. на значенiе современной русской словесности - взглядъ этотъ не придуманъ нами на основанiи какихъ либо догадокъ, но высказалъ имъ самимъ по частямъ, въ разное время, въ теченiи нашихъ многочисленныхъ беседъ съ покойнымъ. Какъ правдивая, такъ и ошибочная сторона сказаннаго взгляда выражаются съ перваго раза, и мы можемъ повторить но его поводу то, что уже было нами сказано: Сенковскiй смотрелъ на русскую литературу, какъ безпристрастный и высокообразованный иностранецъ, но не какъ русскiй писатель. Онъ былъ правъ во многомъ, съ зоркостью виделъ смешныя и бедныя стороны нашей литературы, но отъ него была скрыта ея живая и сильная сторона, та сторона, благодаря которой русская литература имеетъ свою великую, ей одной принадлежащую силу въ русскомъ обществе. Не въ журналахъ, не въ журнальныхъ повестяхъ, не въ учоныхъ трудахъ (тридцатыхъ годовъ) сказывались самобытность и оригинальность этой литературы. Они сказывались въ русской поэзiи, той поэзiи, которая была чисто русскимъ плодомъ русской жизни, которая охватывала собой целое общество, вытекала изъ него, сбрасывала съ себя узы подражательности и выражалась почти непрерывнымъ рядомъ дарованiй перваго разбора - Карамзинымъ, Жуковскимъ, Батюшковымъ, Грибоедовымъ, Пушкинымъ, Лермонтовымъ, Крыловымъ, Кольцовымъ, Гоголемъ. Чтобы понять великое и благотворное значенiе этихъ деятелей, чтобъ, при оценке ихъ труда, отделять временное отъ вечнаго, заимствованное отъ самобытнаго, обще-европейское отъ чисто-русскаго, надо было, во-первыхъ, иметь то страшное поэтическое чутье, которымъ у насъ отличался Белинскiй, а сверхъ того близко знать Россiю съ ея бытомъ, ея природой, ея стремленiями, ея поэтическими и печальными сторонами. О. И., какъ мы сказали, почти никогда не жилъ внутри коренной Россiи; молодость его прошла или въ западныхъ губернiяхъ, или въ странствованiяхъ за границею, въ С. -Петербурге же, и въ Москве (куда онъ заглядывалъ по временамъ) велъ онъ жизнь то кабинетную, то роскошную и разсеянную. Но этотъ недостатокъ, при всей его важности, часто восполняется поэтической воспрiимчивостью духа, а покойный редакторъ "Библiотеки для Чтенiя" не обладалъ подобной воспрiимчивостью. Не только лица, коротко знавшiя покойнаго, но и всякiй внимательный читатель его сочиненiй, легко согласится съ нами въ томъ, что поэтическимъ элементомъ и сочувствiемъ къ поэзiи никогда не былъ богатъ баронъ Брамбеусъ. Иначе и быть не могло при блистательной парадоксальности его взглядовъ, при постоянно скептическомъ настроенiи его ума, при необыкновенной способности схватывать смешную сторону каждаго предмета, при оригинальномъ и по временамъ безжалостномъ остроумiи Сенковскаго. Еслибъ эти редкiя свойства натуры О. И. были въ добавокъ согреты элементомъ поэтической воспрiимчивости - изъ него вышелъ бы юмористъ самаго высшаго разбора. Но поэтической стороны не было въ этомъ столь многостороннемъ деятеле. О. И. зналъ русскихъ и чужеземныхъ поэтовъ, но никогда не изучалъ ихъ съ любовiю: въ теченiе нашихъ долговременныхъ съ нимъ сношенiй, намъ приходилось съ нимъ сотни разъ беседовать о предметахъ самыхъ странныхъ, самыхъ разнообразныхъ,-- но никогда не слыхали мы, чтобъ онъ говорилъ о поэзiи. Онъ хорошо зналъ Гомеровы творенiя, но они служили ему однимъ предлогомъ для Филологическихъ тонкостей и историческихъ гипотезъ, помимо ихъ художественнаго величiя. Онъ следилъ за трудами Шекспировыхъ комментаторовъ, до подробности зналъ исторiю всехъ драмъ, Шекспиру приписанныхъ, но и въ творенiяхъ великаго поэта не имелъ онъ ни одной драмы, особенно любимой. Также холоднымъ казался онъ намъ и въ отношенiи къ своимъ роднымъ, польскимъ поэтамъ и къ первокласснымъ деятелямъ русской поэзiи,-- къ Пушкину, Жуковскому Грибоедову. Мы слышали отъ О. И. десятки любопытныхъ разсказовъ про частную жизнь Пушкина, десятки подробностей о мистическихъ причудахъ Мицкевича въ Париже, но намъ не удавалось слыхать отъ него ни одного восторженнаго слова по поводу "Онегина", "Русалки", "Каменнаго Гостя", "Конрада Валленрода", "Сонетовъ" Мицкевича. Мудрено ли, что при такихъ отношенiяхъ къ мiру поэзiи, редакторъ и критикъ "Библiотеки для Чтенiя" не могъ быть ни чемъ инымъ, какъ чужимъ человекомъ въ этомъ мiре. Разъ сделавшись летописцемъ русской литературы, не разделяя ни съ кемъ обязанностей этого званiя, онъ естественно шелъ къ целому ряду ошибокъ, темъ более опасныхъ, что современная ему русская словесность, мощно двинутая на новый путь несколькими сильными поэтами (въ особенности Пушкинымъ и Гоголемъ), требовала для себя ценителей также сильныхъ и почти также поэтическихъ по натуре, какъ эти писатели. Не изъ разсчета, не изъ прихоти, не изъ насмешки Сенковскiй. критикъ принималъ мишуру за золото, посредственныхъ рифмотворцевъ за великихъ поэтовъ,-- нетъ! онъ платился за ложное свое положенiе, за успехъ своихъ первыхъ шутливыхъ рецензiй, за тотъ успехъ, вследствiе котораго онъ противъ воли долженъ былъ войти въ сферу ему чуждую, где было мало и его высокаго образованiя, и его многостороннихъ сведенiй. Не изъ лицепрiятiя или дурного помысла, О. И. просмотрелъ огромное значенiе Гоголя въ русской литературе, онъ просмотрелъ его совершенно искренно, онъ прошелъ мимо Гоголя такъ, какъ человекъ, одаренный тысячью талантовъ, но худо разумеющiй живопись, проходитъ мимо Фанъ-Остада или ван-дер-Нэра въ чьей нибудь картинной галлерее. Поэтическая понятливость не заменяется ни какимъ образованiемъ, ни какой наукой. Белинскiй, не зная иностранныхъ языковъ, не имея десятой доли безконечныхъ сведенiй Сенковскаго, сразу угадывалъ значенiе великихъ поэтовъ и на оборотъ, одною рецензiею отделялъ мишуру отъ золота, сбрасывалъ посредственныхъ деятелей словесности съ того незаслуженнаго места, на которое ставила ихъ временная прихоть публики. Потому-то Белинскiй, при многихъ своихъ несовершенствахъ, былъ истиннымъ критикомъ и родной словесности. Сенковскiй не могъ быть двигателемъ, потому что не имелъ качествъ, нужныхъ для критики поэтическихъ произведенiй, а истинно поэтическiя произведенiя, какъ оно известно всякому, составляютъ цветъ, корень, сущность (epitome) каждой литературы. Въ этомъ отношенiи роль О. И. была не велика и не значительна, но онъ имелъ другую важную роль, выполненную безукоризненно и принесшую нашей словесности большую пользу. Онъ честно исполнилъ задачу, которая сказывалась въ его словахъ: "мы еще ученики передъ Европою, намъ надо учиться и учиться". На этихъ словахъ зиждется главное значенiе его журнала, значенiе популярнейшаго и превосходнейшаго "иностраннаго обозренiя", какое когда нибудь имела русская публика.
Уже одна программа "Библiотеки для Чтенiя", программа, вся созданная О. И., въ совершенстве показывала, до какой степени редакторъ новаго изданiя разумелъ умственныя потребности русскаго читателя. Сенковскiй былъ основателемъ того энциклопедическаго направленiя, котораго до сихъ поръ неуклонно держатся все наши лучшiе журналы и котораго они будутъ держаться до той поры, пока уровень нашего общаго образованiя не сравняется съ иностраннымъ. Французы и англичане, имеющiе некоторое понятiе о русской литературе, съ недоуменiемъ (а часто и съ иронiей) толкуютъ о страшномъ объеме нашихъ перiодическихъ изданiй, о нашихъ 12 книжкахъ въ годъ, о нашихъ 30 листахъ въ каждой книжке; ихъ удивляетъ то, что русская публика, вместо "обозренiй", выписываетъ себе какiя-то перiодическiя энциклопедiи и еще называетъ эти энциклопедiи примененныхъ къ ея потребностямъ, ни на англiйскiя обозренiя, ни на французскiя ученыя изданiя. Сенковскiй, при своемъ высокомъ образованiи, понималъ очень хорошо новость и странность задуманнаго имъ плана, но онъ темъ не менее выполнилъ его со всей точностью и темъ показалъ, что понимаетъ и современнаго читателя и положенiе современной литературы. Разсчетъ его съ перваго года оказался вернымъ: тысячи подписчиковъ устремились къ его ежемесячной энциклопедiи, въ которой за стихотворенiемъ шла статья о сельскомъ хозяйстве и за новой повестью Мишель Массона, следовалъ отчетъ о какихъ нибудь открытiяхъ но химiи. Небывалое до той поры количество подписчиковъ, обезпечивъ матерiальную сторону изданiя, дало редактору "Библiотеки" возможность устроить эту важную часть на прочномъ основанiи. Плата за статьи сделалась необходимымъ условiемъ журнальнаго труда, произволъ сталъ невозможнымъ по этой части; обширный классъ писателей, обезпеченный въ своемъ интересе, увеличилъ свою деятельность, между темъ какъ все журнальное дело навсегда получило тотъ правильный и определенный характеръ, отъ котораго малейшiя уклоненiя теперь стали невозможностью.
повести и стихи онъ ценилъ какъ приманку для людей непривычныхъ къ дельному чтенiю; Летописью своей онъ тешился, не признавая за ней какого либо важнаго значенiя; но на отделы Наукъ, Иностранной Словесности и Смеси было обращено съ его стороны непрерывное и неусыпное вниманiе. Задача Сенковскаго состояла въ томъ,-- чтобъ въ двенадцати книжкахъ своего журнала дать русской публике наибольшее количество полезныхъ сведенiй, переданныхъ какъ нельзя проще и увлекательнее. Имея подъ рукой все пособiя современной литературы и журналистики Европы, О. И. не пользовался ими, какъ матерiаломъ готовымъ, не нуждающимся въ стройной обработке. Ему казалось недостаточнымъ выбрать книгу или статью, велеть ее перевести со тщанiемъ и затемъ отложить дальнейшiя о ней попеченiя: нетъ, въ понятiяхъ перваго редактора "Библiотеки для Чтенiя" это составляло лишь вступительную часть труда. Надо было во-первыхъ приспособить чужой трудъ къ пониманiю своего читателя, стать въ посредники между иностраннымъ писателемъ и русскимъ подписчикомъ, а во-вторыхъ, распорядиться такъ, чтобъ у журнала не было отнято много места, чтобъ "Библiотека для Чтенiя" всегда сохраняла свой разнообразно-энциклопедическiй характеръ. Потому все статьи "Библiотеки", какъ иностраннаго обозренiя, проходили черезъ руки Сенковскаго. Онъ ихъ выбиралъ самъ, но полагаясь ни на чью помощь, онъ ихъ сокращалъ или дополнялъ сообразно споимъ понятiямъ о понятливости публики, онъ ихъ вновь просматривалъ передъ напечатанiемъ, оживляя текстъ какимъ нибудь дельнымъ примечанiемъ, какою нибудь заметкою, кидавшею светъ на сущность всего дела. О. И. былъ убежденъ, что можетъ придать популярность и интересъ всякой странице своего изданiя, и онъ не ошибался: у него были тотъ драгоценный даръ изложенiя, та бойкая особенность языка, вследствiе которыхъ статья, надъ которой случалось ему проработать несколько минутъ, уже влекла къ себе читателя. Чтобъ удостовериться въ справедливости словъ нашихъ, стоитъ отыскать въ старой "Библiотеке для Чтенiя" хоть краткiе отчеты о новыхъ романахъ, являвшихся во Францiи, Англiи и Германiи, хоть перечни неистовыхъ драмъ и водевилей, игранныхъ на парижскихъ театрахъ. Рука опытнаго мастера прошла повсюду, следъ ей виденъ и въ статейкахъ смеси, и въ отчетахъ о заседанiяхъ французской академiи, и въ музыкальныхъ новостяхъ, и въ тысяче подобныхъ мелочей, составляющихъ не мелочь въ своей сложности. Везде видны глазъ и рука редактора истинно образованнаго, понимающаго свою публику, заботящагося о ней, какъ умный воспитатель заботится о плохо-подготовленномъ воспитаннике. Весь трудъ не имеетъ въ себе ничего отталкивающаго, суроваго, докторальнаго, напротивъ того онъ полонъ жизни и веселости, отъ него не пахнетъ масломъ, какъ говорятъ древнiе. Не упуская изъ виду ни одной изъ мелочей своего журнала, Сенковскiй темъ не менее помнитъ о субстанцiальной, существенной его стороне, применяя къ ней ту же систему ученiя легкаго и увлекательнаго. Отделы его журнала наполнены всемъ лучшимъ, что давала ему въ то время современная европейская литература. Изъ англiйскихъ обозренiй беретъ онъ превосходные труды по части естественныхъ наукъ, французская литература даетъ ему повести и романы даровитейшихъ разскащиковъ того времени. Постоянно испытывая своего читателя, неутомимо борясь со всеми препятствiями, не зависящими отъ редакцiи, Сенковскiй наполняетъ свое иностранное обозренiе статьями, компиляцiями, отчетами, разборами, сокращенiями самаго разнообразнаго свойства. Въ январе пробуетъ онъ говорить съ читателемъ о германской философiи, въ феврале, заметивъ, что, не смотря на все усилiя, предметъ не затрогиваетъ публику, онъ беседуетъ съ ней о какомъ нибудь германскомъ туристе, въ роде князи Нюклеръ-Мускау. Сегодня печатаетъ онъ рядъ статей о последнихъ открытiяхъ въ области естественныхъ наукъ, завтра разсказываетъ объ англiйскомъ парламенте, после завтра выбираетъ одинъ изъ умнейшихъ романовъ Бальзака и, подсмеиваясь надъ его авторомъ, все-таки следитъ за темъ, чтобъ переводъ верно передалъ лучшiя страницы этого необыкновеннаго романиста. Постоянно затрогивая любознательность своей, еще такъ юной публики, ни на минуту не утомляясь своей сизифовой работой, всегда шутливый, всегда веселый, всегда общедоступный по языку, редакторъ "Библiотеки для Чтенiя" постоянно вливаетъ жизнь и единство въ свой трудъ, постоянно кладетъ на него отпечатокъ своей оригинальной личности. Но заключенiи каждаго года читатель виделъ, что его, безъ труда и усилiй, ознакомили съ десятками знаменитейшихъ чужеземныхъ писателей, что ему передали, въ ряде живыхъ и легкихъ разсказовъ, множество любопытныхъ явленiй современной европейской жизни, изящной литературы, науки, журналистики. Самъ не зная какъ, онъ получалъ охоту къ познанiямъ, начиналъ дополнять прiобретенныя имъ сведенiя и такимъ образомъ вырывался изъ-подъ умственной апатiи, вечнаго удела людей учившихся "чему нибудь и какъ нибудь", по немногу.
Сенковскiй зналъ лучше всякаго изъ новыхъ своихъ критиковъ, что въ двенадцати книжкахъ самаго толстаго журнала, при всей доброй воле редакцiи, не передашь читателю всего замечательнаго въ современной европейской литературе. По онъ зналъ, что въ деле обогащенiя человека сведенiями, самый методъ ученiя важнее огромнаго запаса Фактовъ. Самъ занимая место профессора, онъ не могъ не понимать той истины, что иногда десятокъ лекцiй, прочитанныхъ съ толкомъ, научаетъ более, чемъ целый выдолбленный курсъ, и что въ деле умственнаго развитiя не столько важно набиванiе ученической головы, какъ способность поставить учащагося въ возможность просвещать себя и безъ помощи учителя. Слова доктора Визе, съ превосходными статьями котораго объ англiйскомъ воспитанiи русская читающая публика отчасти знакома, слова: в (wie) (was)" могутъ быть вполне применены къ деятельности Сенковскаго. какъ редактора "Библiотеки для Чтенiя". Нетъ нужды въ томъ, что онъ непочтительно обращался съ первоклассными авторами, выпуская главы изъ Бальзака, сокращая Диккенса и урезывая капитальныя статьи изъ "Эдинбургскаго обозренiя" - задача его, какъ журналиста, состояла не въ томъ, чтобъ представлять читателю Диккенса, Бальзака и лорда Брума во всей ихъ целости, но въ томъ, чтобъ а иногда и просто познакомить читатели съ этими могучими деятелями. Сокращенiи и компиляцiи отвратительны лишь въ такомъ случае, если оне задуманы безъ нужды и выполнены съ бездарностью, а этого нельзя сказать про статьи "Библiотеки для Чтенiя", въ первые годы ея существованiя. Мы не имеемъ никакой причины пристрастно глядеть на деятельность редактора Сенковскаго, но должны сказать съ полной откровенностью, что статьи, имъ выбранныя, сокращенныя и напечатанныя, при всехъ неполнотахъ и урезкахъ, кажутся намъ несравненно поучительнейшими для читателя, чемъ все эти полные, но тяжелые, небрежные (а иногда безграмотные) переводы, ныне появляющiеся въ такомъ изобилiи. Конечно, англiйскiе романы въ переводе Введенскаго полезнее, чемъ "Старикъ Горiо" съ пропускомъ важныхъ главъ или труды романиста Морьера съ сокращенiями и дополненiями самого О. И., но много ли у насъ такихъ переводчиковъ, какъ Введенскiй? А затемъ, кто изъ насъ посмеетъ серьезно сравнивать теперешнiе журнальные переводы, исполненные промаховъ, безцветности, холодности съ живыми, блестящими статьями иностраннаго отдела "Библiотеки для Чтенiя"? Въ этихъ скромныхъ статьяхъ, часто подписанныхъ именами, ныне имеющими почетную известность въ русской словесности, жило и сохранялось (несмотря на урезки и сокращенiя) то, что всего важнее въ данномъ труде, то-есть духъ его автора, особенность его литературной манеры. Въ старой "Библiотеке для Чтенiя", во время управленiя Сенковскаго, Морьеръ и Гукъ говорили языкомъ, имъ принадлежащимъ, Бальзакъ не имелъ ничего общаго съ Мишель Массономъ, а Маррiете съ Диккенсомъ. Тоже самое, и еще въ замечательнейшей степени, замечалось и въ учоныхъ статьяхъ, взятыхъ съ иностраннаго. У насъ привыкли говорить, что русская публика жаждетъ оригинальныхъ европейской. Но не лучше ли будетъ думать, что читатель холоденъ къ переводнымъ учонымъ статьямъ и компиляцiямъ лишь вследствiе безцветности, вялости и безхарактерности статей такого рода, статей, въ которыхъ автора, утрачиваетъ всю свою самобытность, вследствiе неспособности своихъ истолкователей. Если въ вашемъ журнале Маколей похожъ на Эмерсона, Карлейль на Мекнитоша, Мишле на Тьерри и Гервинусъ на Ранке, не удивляйтесь тому, что читатель зеваетъ и говоритъ: "не хочу иностранной мудрости!" У Сенковскаго читатель тридцатыхъ годовъ, читатель менее развитый и менее терпеливый, чемъ теперешнiе читатели, никогда не говорилъ ничего подобнаго. Причина этому обстоятельству была та, что редакторъ старой "Библiотеки для Чтенiя", въ отношенiи некоторыхъ отделовъ своего журнала, могъ назваться редакторомъ небывалымъ, совершеннейшимъ и безукоризненнымъ. Онъ читалъ все иностранное и работалъ, какъ рьяный юноша, едва бросившiйся въ литературное дело, надъ каждою страницей своего перiодическаго изданiя. Онъ запрещалъ носить къ себе русскiя газеты и журналы (особенно если замечалъ, что они "ругаются", какъ онъ выражался - и оправдывать его въ этомъ пренебреженiи мы не станемъ. Но до того времени, когда здоровье его не разстроилось окончательно, онъ считалъ стыдомъ не читать новыхъ иностранныхъ журналовъ, не выписывать книгъ изъ Францiи, Англiи и Германiи,-- не следить за всемъ замечательнымъ въ области науки и литературы. Гоголя онъ прогляделъ, это правда, потому что Гоголь действовалъ въ области не близкой къ сердцу Сенковскаго, за то въ своей любимой области, въ иностранной словесности, онъ не прогляделъ ни одного явленiя, тогда какъ его сверстники и критики десятками ихъ проглядывали. Вотъ въ чемъ заключалась главная сила Сенковскаго, какъ редактора, и вотъ почему его журналъ пустилъ такiе крепкiе корни въ умахъ современныхъ ему русскихъ читателей.
"Библiотеки для Чтенiя" не руководился никакими серьозными убежденiями. Обвиненiе это, какъ намъ кажется, падетъ само собою, когда наша журналистика получитъ должную зрелость, когда мы отвыкнемъ отъ ученической заносчивости и стало быть перестанемъ видеть направленiе въ безпрестанномъ выкрикиванiи того, что и безъ крика должно быть известно всякому просвещенному человеку. Относительно русской литературы, взгляды Сенковскаго действительно могутъ быть оспориваемы, какъ мы уже показали въ своемъ месте, но не то съ его задачею, какъ редактора, стоящаго въ голове полезнейшаго, имъ созданнаго иностраннаго обозренiя. О. И. действительно любилъ шутить надъ сантиментальнымъ направленiемъ, въ которое стали вдаваться германскiе писатели его времени, онъ безжалостно издевался надъ соцiальными тенденцiями новой французской литературы, но изъ этого еще не следуетъ, чтобъ онъ имелъ въ себе хотя частицу обскурантизма или антипатiи къ разумному движенiю. Сердце его лежало къ Англiи, къ твердымъ и прочнымъ понятiямъ британскихъ мыслителей, къ теорiямъ равно удаленнымъ и отъ вреднаго застоя и отъ лихорадочныхъ порывовъ въ область утопiи. Онъ не навязывалъ этихъ понятiй читателю, не трубилъ о нихъ на каждой странице своего изданiя (верное средство испошлить всякое хорошее воззренiе), не хватался за статьи, въ которыхъ они только одни проводились, для всего этого О. И. былъ и слишкомъ уменъ, ІІ слишкомъ спокоемъ, и слишкомъ остороженъ. Направленiе его журнала можетъ быть оценено лишь судьею очень хладнокровнымъ"очень внимательнымъ, его не схватишь изъ одной книжки "Библiотеки", наудачу выбранной; его не оценишь въ торопливой статейки. Еслибъ Сенковскiй не имелъ никакихъ убежденiй, мы имели бы въ его журнале, какъ иностранномъ обозренiи, рядъ статей или противоречащихъ одна другой, или отмеченныхъ однимъ фальшивымъ направленiемъ. И въ Англiи, и въ Германiи, и во Францiи тридцатыхъ годовъ водилось множество обскурантовъ, рыцарей старины, безнадежныхъ скептиковъ, многiе изъ этихъ людей обладали значительнымъ талантомъ; отчего же ихъ труды по переводились, не компилировались и не выхвалялись въ "Библiотеки для Чтенiя"? Отчего весь журналъ (какъ иностранное обозренiе) проникнутъ однимъ и темъ же спокойнымъ, просвещеннымъ, благороднымъ духомъ, который, скажемъ мимоходомъ, воспитываетъ юную еще публику лучше всякихъ пифическихъ дифирамбовъ? Если намъ объявитъ, что все это было деломъ случая, то мы будемъ вправе ответить: почему же случай подобнаго рода является лишь въ журналахъ, находящихся подъ самою просвещенною редакцiею, и тотчасъ же исчезаетъ въ техъ изданiяхъ, где дела ведутся небрежно или переходятъ въ руки людей мало образованныхъ? Наконецъ, въ поясненiе роли О. И., какъ журналиста, мы позволимъ себе привести на память несколько словъ изъ давнишней беседы нашей съ лицомъ, пользующимся великой любовью со стороны всехъ просвещенныхъ современниковъ {Профессоръ А. В. Н.}, лицомъ, имевшимъ самыя многоразличныя дела съ Сенковскимъ, какъ редакторомъ, и до последняго времени сохранившаго къ нему дружескiя отношенiя. "О. И. говорило намъ это лицо, не понимали и теперь не понимаютъ. При многихъ странностяхъ, онъ не только былъ человекомъ здраваго и просвещеннаго воззренiя на вещи, но былъ имъ всегда, во всехъ своихъ журнальныхъ делахъ, во всехъ обстоятельствахъ своей деятельности. Онъ не увлекался крикомъ и фантазiями, но за свои идеи держался крепко, упорно, неотступно. И виделъ и имелъ съ нимъ важнейшiя дела въ ту пору, когда его понятiя были перетолкованы въ худую сторону, когда его журналъ подвергался нерасположенiю людей сильныхъ - въ это время Сенковскiй не изменилъ себе ни однимъ словомъ, ни одной строкою. При его уме и изворотливости, ему было легко польстить одному, угодить другому, тиснуть ловкую статейку, которая сняла бы съ него часть незаслуженнаго имъ нареканiя, онъ не сделалъ и не желалъ сделать ничего подобнаго. Онъ любилъ просвещенiе и служилъ ему верой и правдою. Онъ зналъ, что не употребляетъ во зло ни одного изъ нравъ, ему данныхъ, и зная это, уже не склонялся ни къ какимъ уступкамъ. въ этомъ отношенiи онъ былъ журналистомъ истинно европейскимъ, спокойнымъ въ своей твердости и непреклоннымъ въ своей умеренности."
Таковъ былъ О. И. въ исполненiи высшихъ обязанностей русскаго журналиста,-- но чтобъ оценить все его необыкновенныя достоинства какъ редактора, нужно иметь понятiе о вседневныхъ трудахъ, обусловленныхъ его призванiемъ. По этой части мы имеемъ возможность сообщить читателю несколько подробностей, истинно характеристическихъ. Не задолго до кончины Сенковскаго, намъ случилось взять изъ его библiотеки коллекцiю старыхъ англiйскихъ журналовъ, являвшихся въ светъ во время наибольшаго успеха, "Библiотеки для Чтенiя". Пробегая эти "обозренiя", "магазины" (magazines) и перiодическiя энциклопедiи, мы, такъ сказать, были перенесены въ мастерскую журналиста-Сенковскаго, къ блистательной поре его редакторской деятельности. Намъ сделался ясенъ главный трудъ его жизни, передъ нами раскрылась вся тихая, темная, никемъ не оцененная особенность его журнальныхъ занятiй. Каждая книжка этихъ забытыхъ, разрозненныхъ, запыленныхъ изданiй служитъ памятникомъ заботливости, неусыпности, трудолюбiя какими обладалъ бывшiй редакторъ "Библiотеки для Чтенiя". Все статьи прочитаны, исчерчены справками и дополненiями, указанiями для (компиляторовъ, поясненiями для читателя. Во многихъ местахъ, многословныхъ или не близко относящихся къ главному предмету статьи, целыя страницы текста зачеркнуты и заменены умнымъ, оживленнымъ сокращенiемъ всего въ нихъ сказаннаго Почеркъ Сенковскаго, почеркъ такъ намъ памятный, везде пестритъ собой поля книжки, всегда четкiй, всегда ровный, всегда щеголеватый. И что замечательнее всего: и поправки, и сокращенiя, и вставки, и прибавленiя редактора - самомъ легкомъ и правильномъ, безъ одной грамматической ошибки, безъ одного сколько нибудь тяжелаго оборота речи! Сенковскiй не хотелъ делать своихъ заметокъ по русски, для того чтобъ его слогъ не составилъ диспарата съ слогомъ переводчика, къ тому же онъ такъ зналъ иностранные языки, что кажется ему ничего не значило даже думать по-французски, по-немецки, по-англiйски. Занимаясь своимъ журналомъ О. И. не хотелъ признавать въ труде редактора ни излишествъ, ни гибельной роскоши. Пока въ немъ жила энергiя, онъ не берегъ себя и не гонялся за отдыхомъ. Немногiе изъ страшнейшихъ учоныхъ тружениковъ провели безъ сна столько ночей, сколько ихъ провелъ веселый и остроумный баронъ Брамбеусъ. Онъ не берегъ своихъ силъ, онъ обращалъ ночь въ день и для капитальнаго труда, и для переделки плохой повести, и для того, чтобъ подбавить жизни въ мелкiя статейки своей смеси. Никогда не обладая железнымъ здоровьемъ, имея все средства беречь себя и трудиться въ меру, онъ не думалъ ни о здоровье, ни о разделенiи своего нескончаемаго труда съ надежнымъ помощникомъ. Природа наконецъ взяла свое, и разъ поднявши свой голосъ, сделала дело разрушенiя съ безжалостью и неумолимостью. Выпустивши перо изъ рукъ Сенковскiй выпустилъ его навсегда. Однажды переставши быть редакторомъ, онъ понялъ, что ему предстоитъ навсегда проститься съ своей любимой, славною деятельностью. Съ первой своей серьозной болезнью и редакторъ Сенковскiй, и баронъ Брамбеусъ умерли для русской литературы.
необходимымъ. Какъ для многихъ людей, сходныхъ съ нимъ по характеру, для Сенковскаго слова надежный советникъ и прiятель, онъ уже не былъ ни редакторомъ, ни даже литераторомъ. Онъ читалъ мало - чтенiе раздражало его нервы, будило воспоминанiе прежней могучей работы, питало въ немъ вредные позывы на неумеренную деятельность мысли. Писалъ онъ еще менее, писалъ по необходимости, почти съ отвращенiемъ: ему былъ тягостенъ литературный застой того времени, нападенiя разныхъ ценителей на его личность не возмущали его нимало, но они поддерживали въ немъ давнишнiй его предразсудокъ о незрелости, ребячестве и заносчивости русской литературы. Предразсудокъ этотъ укоренялся въ уме его все более и более - редко высказывая свои мненiя по этой части, онъ носилъ ихъ въ себе и тихо скорбелъ о томъ времени, когда его силы не поддавались недугу, когда его голосъ слышенъ былъ по всей читающей Россiи, дорогъ и понятенъ всемъ просвещеннымъ людямъ. Литературная несообщительность Сенковскаго и та британская shyness, о которой мы упоминали, полагали какую-то непереходимую грань между нимъ и литераторами новаго поколенiя, изъ которыхъ многiе питали къ нему непритворную привязанность. Одно время (между 1848 и 1853 годами), О. И. дружески сходился съ целымъ кругомъ молодыхъ литераторовъ, между которыми находились и поэты, и библiографы, и повествователи, и даже редакторъ одного изъ новыхъ журналовъ. Въ то время онъ еще могъ бы сгруппировать около себя таланты, придать новыхъ силъ гибнущей "Библiотеке для Чтенiя", но самъ журналъ уже давно не занималъ собою О. И. Твердый въ своемъ девизе, онъ хотелъ, чтобъ на его долю доставалось "все или ничего" въ журнальной деятельности. Не пренебреженiе къ делу, а недугъ, изнуряющiй и неизцелимый, вотъ разгадка его пассивной жизни въ последнiе годы, его недеятельности между более молодымъ поколенiемъ, которое хотя часто поперечило его прежнимъ воззренiямъ, но на самомъ деле всегда уважало личность и заслуги Сенковскаго. Самая арена прежнихъ успеховъ опротивела О. И., и это чувство не было чувствомъ предосудительнымъ: ветеранъ, изнуренный и измученный, не могъ безъ тяжелаго чувства глядеть на поле битвъ, прославившихъ его молодость. Сверхъ того, болезнь Сенковскаго, по сущности своей, всегда располагала его къ ипохондрiи и преувеличенно-печальнымъ помысламъ. Баронъ Брамбеусъ, такъ шутливый въ разговорахъ, такъ блистательно остроумный въ своихъ Фельетонахъ, несъ обычный крестъ людей, прославленныхъ за остроумiе. Публика и поклонники считали его эпикурейцомъ, весельчакомъ, всегда смеющимся Демокритомъ, говоруномъ, исполненнымъ великой веры въ свои силы; на самомъ же деле онъ былъ, подобно Мольеру въ старое и Теккерею въ наше время, человекомъ наклоннымъ къ меланхолiи, писателемъ, часто сомневавшимся въ великой силе, данной ему отъ Бога.
А ему нельзя было, ему не следовало сомневаться въ этой силе. Не бравши пера въ руки, не изнуряя себя трудами, въ злейшую нору болезни и видимаго безсилiя, Сенковскiй все-таки могъ бы приносить огромную пользу родной словесности, потому что онъ оставался просвещеннейшимъ человекомъ и опытнейшими журналистомъ своего времени. Его взглядъ никогда не терялъ своей меткости, все его заметки о текущихъ литературныхъ явленiяхъ отличались разительной проницательностью, и очень часто его редкiя, небрежныя сужденiя, высказанныя изустно, безъ всякаго приготовленiя, имели въ себе что-то истинно глубокое. Онъ могъ бы, не выходя изъ своего кабинета, направлять труды целаго круга сотрудниковъ, противодействовать всему действительно смешному и ученическому въ нашей журналистике, могъ бы, однимъ словомъ, дать новую жизнь когда-то любимому, но безнадежно заброшенному имъ журналу. Этого О. И. не хотелъ сделать - подъ влiянiемъ болезни, онъ видимо преувеличивалъ свою отсталость отъ покой литературы. Можетъ быть, онъ боялся, что возобновленiе редакторскихъ трудовъ для него не ограничится одной пасенной деятельностью советника, что оно перейдетъ въ излишество и приведетъ съ собой ожесточенiе недуга, и намъ кажется, что такое опасенiе было основательно. Сенковскiй, какъ истинный воинъ просвещеннаго слова, не могъ трудиться въ половину. Онъ не разъ говорилъ, когда заходила речь о малой его производительности въ последнiе годы: "я могу умереть надъ работой, но я не въ силахъ писать по клочкамъ, писать по немногу, не въ силахъ писать, хворая и откладывая работу день за день.
1858.