III.
Разсказъ о томъ, какъ Иванъ Александровичъ въ маскераде Дворянскаго Собранiя былъ интригованъ дамою тончайшаго ком-иль-фо.
(Посвящается всемъ дамамъ элегантнейшаго тона.)
Вотъ тебе драгоценный разсказецъ, моя читательница. Читай его, извлекай изъ него достодолжное поученiе и дивись версатильности твоего друга, Петербургскаго Туриста, человека какъ-будто составленнаго изъ несколькихъ людей, слитыхъ воедино. На сегодняшнiй день я желаю быть львомъ, изящнымъ юношей, юнымъ аристократомъ, даже немного фатомъ! Теплая фуражка моя прячется въ комодъ, широкiе панталоны запираются въ платяной шкафъ, а изъ шкафа вынимается фракъ, шитый въ Лондоне, и батистовое белье ослепительной белизны. Перчатки покупаются въ магазине à la Renommée (7 1/4, клянусь въ томъ богами Олимпа!), лакированные мои сапоги сiяютъ какъ зеркало! я картинно закладываю персты обеихъ рукъ за край жилета, и довольный собою, величественно становлюсь передъ большимъ зеркаломъ. Отчего мне на сегодняшнее число не быть львомъ и не умерщвлять женскихъ сердецъ десятками? Въ моей фигуре и позе имеется нечто великое, утонченное, проникающее душу женщины и воспламеняющее въ ней вечную любовь, соединенную съ вечнымъ, но сладкимъ страданiемъ! Что же? потешимъ слабыхъ женщинъ, явимся передъ ними во всемъ величiи фешенебльнаго литератора, изящнаго философа алкивiадовой школы! Сядемъ за письменный столъ, и разскажемъ петербургскимъ дамамъ о нашей вчерашней маскерадной беседе съ одною безукоризненной львицей, съ персоною превосходнейшаго ком-иль-фо! Говоря о моей вчерашней собеседнице, я почти готовь подцепить ноздревское выраженiе субдительное сюперфлю, но удерживаюсь, потому-что Ноздрева считаютъ человекомъ дурного тона. Сегодня мы разрываемъ всю нашу связь съ особами дурного тона. Сегодня въ мою прiемную имеютъ доступъ лишь маленькiй князь Борисъ, Феофилъ Моторыгинъ и молодой Симонъ Щелкоперовъ. Написавши мой фельетонъ, я поеду обедать къ Сергiю Юрьевичу, и день мой заключу на элегантномъ детскомъ бале у баронессы Иды Богдановны. Вотъ какъ пройдетъ мой сегодняшнiй день, господа петербургскiе жители! Злитесь и завидуйте, а я проведу и утро и вечеръ по элегантнейшему способу. Вы не будете обедать у Сергiя Юрьевича, а я буду, и наемся ужасно, я обедъ запью старымъ венгерскимъ. Вы не будете на детскомъ бале, а я буду; вамъ не кланяется Ида Богдановна, а мне она кланяется всегда! Вотъ вамъ! Злитесь хорошенько, досадуйте, а я буду радоваться! Разве я не петербургскiй житель, и разве мне не весело возбуждать зависть въ моихъ собратiяхъ? Пожалуйста же, позавидуйте хорошенько, чтобы темъ доставить мне минуты полнаго душевнаго ликованiя!
Есть еще одна причина, по которой мне сегодня хочется быть львомъ наипервейшаго разбора. Въ предыдущихъ моихъ фельетонахъ я уже слишкомъ откровенно являлся лицомъ дурного тона, и темъ возбудилъ негодованiе въ читателяхъ. Одна изъ моихъ постоянныхъ корреспондентокъ написала мне на розовой бумаге "о, твое поведенiе, противно!" и сверхъ того носятся слухи, что въ редакцiи нашей газеты получено письмо неизвестнаго подписчика, заключающее въ себе хулу не только на меня одного, но и на безценныхъ друзей моихъ Лызгачова, Буйновидова и Шайтанова! Таинственному корреспонденту даже не нравятся фамилiи этихъ добрыхъ людей, какъ будто бы роза, называй ее какъ угодно, способна изменить видъ и запахъ розы отъ перемены названiя! Весьма легко было бы мне назвать Лызгачова Фiалкинымъ и Буйновидова Адонисовымъ, но что выигралъ бы изъ этого взыскательный критикъ-читатель? Буйновидовъ для меня прекрасенъ какъ Буйновидовъ, а остроумецъ Лызгачовъ имеетъ свою великую неотъемлемую прелесть, за что же нападать на нихъ и называть ихъ негодяями? Я хотелъ бы, чтобы между друзьями корреспондента было поболее такихъ честныхъ, веселыхъ, простодушныхъ, преданныхъ друзей-негодяевъ! Должно быть, этотъ корреспондентъ носитъ очень узкiе панталоны, закладываетъ палецъ за край жилета и знакомится лишь съ модными людьми въ роде Симона Щелкоперова. Я, по его словамъ, скоро поведу своего читателя на Толкучiй Рынокъ! И онъ не ошибается, мы непременно пойдемъ съ читателемъ на Толкучiй Рынокъ, осмотримъ тамъ запасы старыхъ книгъ, побываемъ въ лавкахъ, где продаются редкости, съедимъ несколько пироговъ и купимъ себе калоши! Ты можешь не идти со мною, неизвестный корреспондентъ! Тебе не воспрещается въ это время сидеть у княгини Ельвы (la princesse Yelva) и считать себя Дон-Жуаномъ временъ регенства! У насъ и безъ тебя много веселыхъ товарищей! Мы сами тебя не примемъ въ нашъ дружескiй кругъ, мы сами отъ тебя отвернемся съ усмешкой. Впрочемъ довольно о моихъ неизвестныхъ корреспондентахъ: въ воображенiи моемъ возникаетъ картина вчерашняго вечера, и дама тончайшаго ком-иль-фо, облеченная въ алансонскiя кружева, посылаетъ мне приветную усмешку изъ подъ таинственной, но не холодной полумаски. Полумаска никогда не бываетъ холодною, напротивъ того, подъ ней всегда бываетъ очень жарко - это я самъ испыталъ, когда переодевался женщиной и интриговалъ Евгена Холмогорова, въ теченiе четырехъ вечеровъ! Тоже говоритъ Пайковъ, еще вчера одевшiйся капуциномъ и бродившiй по зале въ одиночку, имея на ногахъ преогромные сапоги, дико выглядывавшiе изъ подъ чорнаго домино. Много удивительныхъ происшествiй случилось во вчерашнемъ маскераде, но я боюсь вспоминать о нихъ, чтобы не завлечься обилiемъ предметовъ!
Итакъ, перенесемся же поскорее въ залу Дворянскаго Собранiя. Чертогъ сiяетъ, огни горятъ, музыканты гремятъ хоромъ, два-три счастливца наслаждаются въ уединенныхъ боковыхъ залахъ, несколько сотъ мужчинъ бродитъ въ постыдномъ одиночестве, окривевшая m-me Cunégonde, нооружась букетомъ белыхъ камелiй, повергаетъ въ трепетъ осьмнадцатилетнихъ и шестидесятилетнихъ юношей, Иванъ Александровичъ окружонъ прелестными масками, по зале носится слухъ о томъ, что его даже маски растерзали на мелкiе куски. Артистъ Леонардовъ, по собственному признанiю даже присутствовалъ при этой катастрофе, даже виделъ правую ногу Ч--р--к--ж--ва около буфета, и голову "Петербургскаго Туриста", унесенную на хоры тремя дюшессами! Леонардовъ, подобно Алексею Веретенникову, любитъ иногда разсказывать вещи несбыточныя, оттого его реченiй не должно принимать въ буквальномъ смысле. Иванъ Александровичъ не растерзанъ масками, иначе онъ въ настоящую минуту не беседовалъ бы съ читательницею. Онъ стоитъ на своемъ обычномъ месте, около большого зеркала, одетый великолепно, завитой и пропитанный ароматомъ самаго великосветскаго дендизма! Знакомыхъ масокъ (или какъ выражается Халдеевъ, мазокъ), столпившихся около него, не перечтешь до ночи. Тутъ и русская муза Анна Егоровна, и m-lle Неппапсе, достойная зваться вертлявою феею, и Eulalie Кривоносова, и десятки масокъ анонимныхъ, но очаровывающихъ изяществомъ, не столько физическимъ, сколько моральнымъ изяществомъ! Мужчины съ завистью глядятъ на Туриста и зовутъ его отвратительнымъ фатомъ, а онъ рисуется, вставивши въ глазъ стеклышко и щуря глазки! Нельзя не плениться Иваномъ Александровичемъ, это я говорю съ полнымъ чистосердечiемъ.
Онъ сладокъ, милъ и вместе томенъ,
Какъ старой девы билье-ду!
И это всюду слышатся похвалы его литературной репутацiи, онъ же представляется будто ему эти похвалы скучны, и съ небрежнымъ видомъ уговариваетъ каждую маску перейдти къ предметамъ более привлекательнымъ. Милый шалунъ! и находятся маски, которыя ему верятъ, и утаиваютъ заготовленные комплименты, и подходятъ къ нему съ такимъ робкимъ видомъ!... Да, прiятно бывать въ маскарадахъ, имея привлекательную наружность и вдобавокъ къ ной репутацiю Петербургскаго Туриста!
Но вотъ, толпа прелестныхъ незнакомокъ, окружающихъ нашего героя, внезапно разступается съ легкимъ ропотомъ, и изъ нея, будто Афродита изъ волнъ, павою выплываетъ новая таинственная маска, разливающая вокругъ себя тонкiй запахъ белой неаполитанской фiалки violette blanche de Naples! Клеопатра египетская, въ то время, когда она выезжала въ своей триреме на встречу Марку Антонiю, не имела вида более грандiознаго. Нетъ цены кружевамъ, въ которыя облечена изящная незнакомка, домино ея несомненно шито у какого нибудь дамскаго Шармера, мне неизвестнаго по имени, букетъ въ ея руке состоитъ изъ редчайшихъ оранжерейныхъ растенiй, которыхъ кажется въ Европе и не водится. Маска эта кидаетъ пепелящiй, но небрежный взглядъ на толпу моихъ собеседницъ, а потомъ протягиваетъ мне руку, говоря по-французски, очень громко: "Оставь этихъ "
Я подалъ руку, но улыбнулся несовсемъ-обязательно, и странное дело, вместо восхищенiя, на какое безъ сомненiя разсчитывала блестящая незнакомка, одно глухое озлобленiе, одно чувство жолчной досады закипели въ моемъ сердце. Двумя словами - самымъ малымъ числомъ буквъ, моя маска успела возжечь во мне лютую, сдержанную непрiязнь, вместо дружелюбiя! Выраженiе этихъ женщинъ отозвалось въ груди моей и тронуло все сокровенныя струны моего существа. Вся моя минутная хлыщеватость съ меня слетела, подобно грозному льву пробудился во мне Петербургскiй Туристъ, всегдашнiй Иванъ Александрычъ, кровный врагъ тщеславiя во всехъ его видахъ и проявленiяхъ, вечный гонитель людской неразумной гордости, неутомимый боецъ за простоту и правду житейскихъ отношенiй!
Я чувствовалъ себя сильнымъ, могучимъ и безжалостнымъ, взирая на мою незнакомку. Никакихъ следовъ женской прелести не отыскивалъ я въ ней после ея несчастнаго выраженiи ces femmes la! Мне хотелось сразу казнить ея нахальное самодовольствiе по заслугамъ, сразу высказать ей все, что во мне кипело, сразу облить ее ядомъ насмешки и натешиться ея смущенiемъ. Стыжусь признаться, но мне улыбалась мысль даже о какомъ-нибудь вредномъ школьничестве, о наказанiи, достойномъ всей этой гордости, всей этой заносчивости, всего этого презренiя къ подругамъ-женщинамъ, не имеющимъ валансьенскихъ кружевъ и оранжерейнаго букета изъ растенiй, не растущихъ въ Европе! Но я удержался, и не только удержался, но погасилъ въ себе пылъ перваго свирепства "Посмотримъ, что будетъ далее", сказалъ я самъ себе.
Маска болтала довольно много, грассейируя и франсизируя свои выраженiи такъ, что вся почти ея речь состояла изъ однихъ идiотизмовъ. Языкъ она знала отлично (вещь редкая въ наше время), но портила его тою манерою, въ которую вдаются все люди, стремящiеся говорить по французски лучше французовъ. Я признаюсь, отъ внутренней борьбы жолчи, плохо вслушивался въ ея первыя фразы, но наконецъ одна изъ нихъ стукнула меня отлично и вполне пробудила мое вниманiе. "Признайся, сказала незнакомка, для тебя вещь новая - маскарадный разговоръ съ порядочною женщиною (une dame comme il faut)?
Было что-то великолепное во всемъ этомъ безумiи! Маска моя говорила такъ просто, такъ натурально, такъ искренно, что вся наша беседа представляла нечто чернокнижное! Она не ломалась, не силилась выставить себя выше, чемъ бы следовало; она была убеждена сердцемъ, что во всемъ Петербурге имеется, можетъ быть, десять женщинъ comme il laut (въ томъ числе она сама); все же остальное принадлежитъ къ разряду пигмеевъ, этихъ женщинъ, ничтожныхъ существъ, пыли и праха! Часто случалось мне въ делахъ и речахъ петербургскихъ дамъ, подмечать неизлечимый delirium tremens, бешенство тщеславiя, но тутъ не было делирiумъ тременса. Тутъ жила тихая, бедственная болезнь, хватающая женщинъ въ колыбели и уходящая съ ними въ могилу, безъ измененiй, безъ пароксизмовъ, безъ крайностей въ хорошую или худую сторону!
- Но есть мужчины, продолжала незнакомка, неспособные вести долгой беседы съ светскою женщиной!
- Ты должна ихъ простить великодушно, ответилъ я, кусая губы; одни орлы могутъ смело глядеть на солнце, ослепляющее лучами бедныхъ медведей!
- Это недурно сказано. Отчего ты не поклонился Грише Мурзаменасову?
- Никакого Мурзамснасова я не знаю.
- Неправда, ты съ нимъ говорилъ на вечере у Ирины Дмитрiевны Ты знаешь этого старичка въ парике на бокъ?
- Вовсе не знаю.
- Какъ? ты не знаешь Антона Борисыча?
- Нисколько.
- На рауте безъ ужина? Съ техъ поръ я прервалъ съ нимъ все сношенiя
- Я бы не подошла къ человеку, который хотя изредка не бываетъ въ свете. Не думай укрыться отъ меня, философъ, я понимаю мужчинъ и у меня есть голова на плечахъ. Я знаю, что ты прикидываешься мизантропомъ, квакеромъ, чудакомъ, не нуждающимся т. блестящемъ обществе. Мысль хороша и можетъ повести тебя ко многому. Лучше быть человекомъ своего собственнаго круга, чемъ прозябать въ среднемъ кругу, какъ большая часть тебе подобныхъ, умныхъ людей. Я не мешаю твоей роли, я готова всемъ говорить, что ты презираешь наше общество. Я по многимъ причинамъ желаю тебе добра. Общество вообще немного слабо къ темъ, которые открыто надъ нимъ подсмеиваются! Подсмеивайся и ты, но только не скрывайся передо мною. Тобой начинаютъ интересоваться, и строгая роль твоя...
- Какъ! возразилъ я, не удержавшись по причине взволновавшей меня досады; какъ! вся моя спокойная философiя, все мои душевныя убежденiя, вся моя независимость духа, вся моя преданность честнымъ и истиннымъ друзьямъ моимъ, кажутся тебе хитрою ролью, ролью, принятою изъ-за того, чтобъ полюбиться посетительницамъ скучныхъ раутовъ Антона Борисыча, для того, чтобъ заинтересовать собою глупейшаго фата Гришу Мурзаменасова, отъ котораго съ утра пахнетъ хересомъ, какъ изъ винной бочки? Очень тебе благодаренъ за твое доброе мненiе и за желанiе мне добра, какъ ты сама изволила выразиться!
- Ты говоришь очень хорошо, когда представляешь себя взволнованнымъ! заметила маска. Les femmes comme il faul! слышатъ такiя одушевленныя импровизацiи изредка.
- Очень тебе благодаренъ за твою любезность, перебилъ я по-русски, досадуя и отчасти самъ смеясь своей досаде: и теперь вполне ценю твое доброе мненiе. Любопытно было бы знать, изъ-за какихъ причинъ мне выгодно въ настоящую минуту представлять себя взволнованнымъ и отпускать импровизацiи по заказу?
- Для того, чтобы понравиться порядочной женщине, которая любитъ независимый характеръ въ мужчинахъ, даже не принадлежащихъ свету, отвечала Клеопатра по-французски, играя съ своимъ букетомъ.
- Теперь позволь же мне спросить у тебя съ полной откровенностью, какими дипломами и какими учоными обществами утверждено за тобой знанiе женщины comme il faut, съ которымъ ты возишься ужь более получасу? И наконецъ, не оспоривая этого дорогого тебе прозванiя, позволь узнать въ подробности, отчего именно всякая особа ком-иль-фо должна воспламенять мое сердце и делать меня безобразнымъ лгуномъ, для красоты слога? Я вижу что ты одета просто, хотя и богато, что твои кружева стоятъ огромныхъ денегъ, но изъ этого, извини меня, еще не следуетъ, чтобъ я почувствовалъ къ тебе нежность и очень дорожилъ тобою. Кружева твои не украсятъ оконъ моего кабинета, и букета твоего я не употреблю въ пищу, подобно тому господину, который съелъ букетъ Рашели за жаркимъ, въ виде салата! Подъ твоей маской можетъ укрыться хорошенькое личико, но тамъ же можетъ гнездиться физiономiя, повергающая въ ужасъ! А въ этомъ последнемъ случае, съ твоего позволенiя, я назову себя твоимъ покорнымъ слугою и уйду отъ тебя къ другимъ женщинамъ, одетымъ не столь роскошно. Никакой букетъ не заменитъ розовыхъ губокъ и никакiе брильянты мiра, никакiя блестящiя знакомства не вознаградятъ за отсутствiе приличнаго носа!
Маска разсмеялась, но уже въ ея голосе слышалось некоторое раздраженiе.
- А какъ ты думаешь, сказала она однако - хороша я, или дурна собою?
- Сказать тебе совершенную правду?
- Странное предисловiе! Конечно, правду.
- Основанiе такого приговора? спросила Клеопатра, смеясь, но не отъ души.
- Оно очень просто. Женщина истинно прекрасная лицомъ почти никогда не бываетъ безмерно-тщеславна, заносчива и величава. Заносчивая, тщеславная и горделивая же дама никогда не можетъ быть прекрасною! Причина тому весьма понятна: въ женскихъ лицахъ намъ нравятся не столько черты, сколько светлое, симпатичное и миловидное выраженiе. Не имея честной, хорошей души, невозможно иметь милаго выраженiя въ лице, ergo - невозможно быть настоящей красавицей. Съ другой стороны, все дурныя страсти нашихъ женщинъ, ихъ тщеславiе, ихъ болезненное стремленiе къ ком-иль-фо, ихъ преклоненiе передъ мелкими приличiями, ихъ зависть и заносчивость не могутъ не отражаться на ихъ наружности. Нежный и тонкiй организмъ, отъ природы данный каждой женщине (и и не ком-иль-фо, прошу у тебя извиненiя), не можетъ безнаказанно выдерживать напора вредныхъ страстей. Отъ дурныхъ сторонъ характера изменяются даже лица железныхъ мужчинъ; много ли же зла надобно для того, чтобъ изменить гармонiю женскаго лица, кинуть жолчный оттенокъ на кожу женщины, и разрушить вконецъ неуловимую симметрiю формъ, составляющую сущность женской красоты? Отчего бы, ты думаешь, въ большей части большихъ городовъ Европы почти нетъ хорошенькихъ женщинъ? Отъ ненормальной светской жизни, отъ губительнаго тщеславiя, ею развитаго, отъ мотовства и излишествъ, отъ отчаяннаго порыванiя къ ком-иль-фо, безъ сомненiя, была въ Италiи, и о существованiи Испанiи знаешь изъ разсказовъ моднаго музыканта, жидка Шнапсiуса. Въ Италiи и Испанiи, говорятъ намъ женщины необыкновенно красивы. Отчего оно происходитъ? отъ спокойной, детски-веселой жизни этихъ женщинъ, отъ ихъ любви къ солнцу и жизни, отъ ихъ крайней неразвитости въ отношенiи къ светскому тщеславiю, отъ ихъ милой женской гордости, общей гордости, при которой невозможна горделивая заносчивость отдельныхъ дамъ ком-иль-фо, дамъ подобныхъ тебе, моя драгоценная маска! Въ Англiи имелся одинъ поэтъ по имени Байронъ, о немъ и осмеливаюсь говорить съ тобою, ибо этотъ Байронъ былъ лордъ и придерживался сильнаго Въ Венецiи онъ влюбился въ дочь мельника, красавицу, Маргариту Коньи, и мало того, что влюбился въ нее, но дивясь ея гордости, забылъ про свое собственное ком-иль-фо. Эту хорошенькую гризетку какая-то горделивая дама ком-иль-фо "Перестань, Маргарита, говорили девушке зрители: разве ты не видишь, что тебя толкнула ипа dama?" - Какое мне дело! отвечала та на своемъ венецiанскомъ наречiи, si ипа dama, mi son cenzziana (она дама, а я венецiанка!) И заносчивая дама ушла домой, поджавъ хвостъ, при общемъ посмеянiи. Вотъ тебе, моя маска, исторiя, не лишонная нравственнаго смысла! Однако мы далеко отбились отъ нашего предмета, да и не зачемъ, впрочемъ, къ нему возвращаться. Вотъ идетъ Пайковъ въ капуцине, съ нимъ маска въ фильдекосовыхъ перчаткахъ! Любезный Пайковъ, не желаешь ли поужинать?
- Пайковъ? Пайковъ? какая странная фамилiя? небрежно сказала дама ком-иль-фо, не выпуская однако моей руки, я бы посоветовала тебе не разговаривать съ такими неизвестными господами, по крайней мере въ публичныхъ собранiяхъ.
ком-иль-фо, "О стене Пелазговъ и музыкантахъ временъ Нумы Помпилiя", переведена на французскiй, немецкiй и англiйскiй!
- И ты хочешь, возразила маска, весело смеясь, чтобъ я читала книги о Пелазгахъ и Нуме Помпилiи?
- Нисколько не хочу, отвечалъ я, и ты какъ дама и даже я, какъ философъ дурного тона, можемъ прожить нашъ векъ не зная того, кто строилъ долы Пелазговъ и кто игралъ на цитре во времена Нумы. Но обоимъ намъ стыдно, стыдно, какъ русскимъ людямъ, не знать того, что такой-то Пайковъ, человекъ съ энергiею, дарованiемъ и благороднымъ трудолюбiемъ, делаетъ честь русской науке и распространяетъ о ней добрую славу за пределами нашего отечества! Невежество свое по этой части мы должны бы скрывать, а не гордиться имъ, какъ чемъ-то фешенебльнымъ! Однако я чувствую, что мои речи не совсемъ годны для маскарада. Ты извинишь меня, я сегодня въ какомъ-то дидактическомъ настроенiи, а оттого не могу быть веселымъ, какъ следовало. Не хочу более задерживать твоихъ победъ и успеховъ, прощай и веселись, и же пойду искать Майкова и даму въ фильдекосовыхъ перчаткахъ
Въ ответь на такую речь, маска моя села на небольшой диванчикъ въ уединенной комнате и знакомъ попросила меня сесть съ собою.
- На сегодняшнiй вечеръ, сказала она мне, я желаю поступать какъ самая причудливая женщина, какъ Испанки и Итальянки, которыхъ ты расхваливалъ. Ты наговорилъ мне много вздору, но вздору довольно умнаго и весьма новаго. Я рада, что мы познакомились. Я хочу беседовать съ тобой хоть до разсвета. Ты поймешь, почему твои речи не тронули меня за живое, почему я не бросила тебя, въ ответъ на некоторыя жолчныя твои выходки. Ты ошибся въ главномъ - я хороша собою и говорю это съ полной откровенностью. Изъ толпы народа, насъ окружающей, несколько сотъ мужчинъ признаютъ меня красавицей. Мне нетъ надобности тебя обманывать - я свободна какъ воздухъ, и умею пользоваться своей независимостью. Что, мой суровый философъ, ты можетъ-быть и теперь желаешь поужинать съ дамой въ фильдекосовыхъ перчаткахъ?...
Я чуть было опять не поддался хлыщеватымъ побужденiямъ. Въ голосе маски послышалась мне приветливость, въ искренности ея уверенiй трудно было сомневаться. Какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, въ моей голове явились соображенiя более-остроууныя. чемъ основательныя. Отчего бы не помириться съ ея заносчивостью и ? подумалъ я; разве мы не прощаемъ женщинамъ другихъ слабостей, другихъ недостатковъ? Знакомство обещаетъ быть интереснымъ, я могу наблюдать вдоволь, и даже наблюдая, приносить некоторую пользу.
Затемъ я уселся на диванчикъ, снялъ шляпу, и даже подумалъ - не заложить ли большого пальца правой руки за край жилета. .
Но добрый генiй выручилъ меня, отрезвилъ мой разумъ, и можетъ быть спасъ меня отъ многихъ горестей, отъ многихъ тяжолыхъ минутъ. Въ комнату, где мы сидели и беседовали, вошла, вся сконфуженная и печальная, некая молодая особа, по имени Сашенька, бывшая подругая Татьяны Владимiровны Ч--р--к--ж--к--вой во времена ея бедности, веселая и милая девушка, выучившаяся по-французски въ магазине и теперь имеющая свой магазинъ въ Садовой улице. Сашенька была одета чисто, но бедненько, въ шелковомъ платье цвета массака, легкомъ короткомъ домино и полумаске, далеко не скрывавшей ея пунцовыхъ губокъ и кошачьихъ серенькихъ глазокъ. За минуту назадъ она веселилась и порхала по зале, невинно резвясь, какъ следуетъ доброй и честной гризеточке, теперь же она стояла передо мною почти въ слезахъ, держа въ рукахъ остатки букета, когда-то бывшаго красивымъ.
- Что съ тобой, Сашенька? спросилъ я, прежде всего взглянувши на бедный букетъ (Саша выходитъ замужъ и букетъ былъ присланъ ей женихомъ ея, садовникомъ Васею), что случилось съ твоимъ дорогимъ букетомъ?
Клянусь моей совестью, я не думалъ обижать мою даму ком-иль-фо и имелъ намеренiе, успокоивъ Сашеньку, тотчасъ же вернуться къ своей сирене. Но сирена ком-иль-фо окружены безобразными творенiями, оне смеютъ мешать вашей беседе! Осмельтесь сказать еще одно слово съ этой женщиной, и я васъ оставлю ту же минуту!
О! тутъ я сделалъ свое дело, какъ подобаетъ Ивану Ч--р--к--н--ж--ву! Съ поклономъ, изяществу котораго позавидовали бы балетные артисты временъ старыхъ и новыхъ, Дюпоръ, Вестрисъ, Лепикъ, Фредерикъ и Гольцъ, я сделалъ полоборота и очутился лицомъ къ лицу съ моей элегантной собеседницей.
- А! сказалъ я какимъ-то глухимъ, но въ душу проникающимъ голосомъ: - а! такъ "отъ въ чемъ, сударыня моя, состоитъ ваше и ваше изящество! Вы ездите въ место общаго веселья для того, чтобъ нарушать веселость другихъ, вы прикрываетесь маскою для того, чтобъ подъ личиной инкогнито говорить обидныя колкости честнымъ и васъ не трогающимъ женщинамъ! Очень хорошо это инкогнито, съ прекрасной целью вы маскируетесь! Если вы такъ любезны подъ маскою, то хороши вы должны быть безъ маски! Извините меня - я до сихъ поръ думалъ, что въ маскараде все равны, все дружны, все приветливы! Извините меня, я самъ не желаю продолжать знакомства съ вами!
И я ушолъ, сделавъ второй поклонъ во вкусе Дюпора и Вестриса. Сашенька получила прелестный букетъ, а маски ком-иль-фо я не видалъ и, надеюсь, не увижу более.