X.
О новомъ средстве получать старые долги, съ характеристикой простодушнаго добряка Великанова и злохитростнаго, но мотоватаго и недобросовестнаго денди Михаила Перетычкина.
Исторiя происходила въ конце прошлаго 1854 г. Вернувшись въ Петербургъ, после долгаго пребыванiя въ своемъ подгородномъ именiи, я, на другой день после прiезда, съ сокрушоннымъ сердцемъ, отсчиталъ преизрядную, даже нарочитую сумму и, заключивъ ее въ толстый бумажникъ, поехалъ вносить деньги въ Опекунскiй Советъ, въ виде процентовъ за одно изъ жениныхъ владенiй. Погода, какъ всегда бываетъ при подобныхъ случаяхъ, стоила серая и дождливая. Жалея своихъ лошадей, я ехалъ на безобразной извощичьей гитаре, которую многiе туристы поневоле зовутъ пилою, и вообще не могъ похвастать свежестью духа, безъ которой невозможно предпринимать поездокъ съ артистической целью. Всякое чернокнижiе, какъ я скоро разскажу о томъ въ подробности, требуетъ въ своемъ жреце светлаго ума, добраго сердца и хорошо настроенныхъ нервовъ. Въ сказанное же утро я былъ не пригоденъ ни къ чему, а ехалъ, насупивъ брови и надвинувъ на голову шляпу, съ которой изредка падали дождевыя капли. Къ счастiю, видъ величественной и красивой залы присутственнаго места, вежливая, благородная предупредительность чиновниковъ, къ которымъ отнесся я по своему делу, и, более всего, видъ разнообразной, пестрой толпы посетителей, наполнявшихъ залу, вскоре разогнали мрачное настроенiе моего духа. Поджидая своей квитанцiи, я поместился на скамеечке въ одномъ изъ наиболее оживленныхъ уголковъ помещенiя и, какъ следуетъ истинному путешественнику, весь погрузился въ наблюденiя, не выпуская изъ рукъ дорожнаго своего посоха.
Фельетонисты города Санктпетербурга, въ короткiй перiодъ своего процветанiя, успели уже поговорить съ публикой обо всемъ на свете и о многомъ другомъ въ прибавокъ. Они воспевали изящною прозою много предметовъ истинно замечательныхъ, и еще более - другихъ, о коихъ и говорить бы не следовало. Они говорили про чародея Излера и про древнюю Грецiю, про Красный Кабачекъ и пьесы, писанныя русскими артистами (многимъ изъ коихъ гораздо похвальнее было бы разучивать свои собственныя роли повнимательнее и не пускаться въ литературу). Подъ ихъ волшебнымъ перомъ Парголово обращалось въ эдемъ и плохiя женщины-писательницы - въ поэтовъ, обильныхъ надеждами. Они были везде, въ полчаса времени знакомя публику съ сокровищами нашей Публичной Библiотеки и тремя строками даруя блестящую, хотя кратковременную, репутацiю тому или другому художнику,-- конечно, изъ своихъ прiятелей. Для нихъ нетъ ничего еще неизследованнаго: Невскiй Проспектъ знакомъ фельетонистамъ до тонкости; успехи певицы Кацценъ-Яммеръ въ городе Зигмарингине словно происходили въ ихъ присутствiи. Петербургъ не имеетъ для нихъ тайнъ; даже въ тоннеле Пассажа они не видятъ ничего сумрачнаго и таинственнаго. Они знаютъ все, видели все, описали все - и между темъ ни одинъ изъ нихъ не описалъ публики, почти каждый день стекающейся по утрамъ въ зданiе Опекунскаго Совета. Чему приписать такое небреженiе, такой неизвинительный пропускъ? Безъ сомненiя золотой посредственности, о которой такъ хорошо говорилъ Горацiй, золотой посредственности нашихъ фельетонистовъ. И да не сетуютъ на меня мои новые собратiя за такое выраженiе: если они читали древнихъ, то должны знать, въ какомъ смысле здесь сказано: золотая посредственность. Слово относится не къ уму, не къ таланту, не къ наблюдательной способности нашихъ фельетонистовъ, а просто къ состоянiю ихъ кармана. Они не на столько богаты, чтобъ закладывать свое дедовское владенiе для покупки серыхъ рысаковъ - негоцiя, слишкомъ хорошо знакомая инымъ тщеславнымъ обитателямъ Петербурга! Плавая въ счастливой золотой посредственности, столь выгодной дли таланта, дыша золотой посредственностью, прославляя незапутанное положенiе своего бюджета, они никогда не заглядываютъ въ Опекунскiй Советъ и не проходятъ по его щегольской зале съ замиранiемъ сердца, хорошо знакомымъ всякому владельцу заложенныхъ местностей.
Итакъ я уже сказалъ, что посетители залы стоили полнаго и пристальнаго наблюденiя. Тугъ гордо проходилъ афферистъ, обогатившiйся въ три года времени, афферисгь, всегда готовый обещать двадцать-пять процентовъ на вашъ капиталъ и, выманивъ его, платить проценты очень исправно... въ теченiе месяцевъ восьми, а иногда и более. Рядомъ съ нимъ, въ щегольскомъ пардессю и крошечныхъ серенькихъ перчаткахъ, вертелась быстроглазая шалунья, явившаяся брать деньги подъ залогъ - "разной ненужной посуды" (говоря слогомъ Роберта), ненужной посуды въ роде браслета, серегъ и часиковъ, когда-то подаренныхъ ей ея женихомъ и другомъ сердца! Бедная шалунья, бедная стрекоза, по прямой линiи происходящая отъ той стрекозы, которая пела красное лето, не заботясь о запасе на зиму, зачемъ я не муравей и зачемъ не являются ко мне за помощiю эти любезныя созданiя съ перехваченной талiей и брильянтовыми глазенками. Клянусь именемъ Ивана Александровича, я не встретилъ бы ихъ насмешкой и безплодной моралью!.. Далее, изъ числа посетителей залы бросился мне въ глаза молодой левъ, недавно женившiйся, какъ сказываютъ, на богатой невесте, чуть не на виконтессе и, вследствiе такого счастливаго событiя, тутъ же закладывающiй свои последнiя шестьдесятъ душъ, оставшiяся чистыми. Но если бракъ оказывался плохимъ, бодрость изящнаго льва могла назваться истинно львиною. Какъ артистически скроены были его панталоны! Какой дивный проборъ спускался у него отъ маковки къ носу и спине! Какъ отвратительно закрутили ему височки по последнему англiйскому фасону! Какъ небрежно кивалъ онъ знакомымъ, какъ удивлялъ онъ скромныхъ чиновниковъ неведенiемъ самыхъ простыхъ деловыхъ формъ, какъ былъ онъ уверенъ, что все посетители обоего пола исполнены благоговенiя къ его особе, къ его панталонамъ и къ его пробору! Пока я простодушно любовался этимъ новейшимъ Нэшемъ, Бруммелемъ, Кортнэемъ, ко мне подошолъ, быстрыми шагами, одинъ изъ моихъ добрейшихъ прiятелей и, хлопнувъ меня по плечу, произнесъ:
- Ба! ба! ба! любезный Иванъ Александровичъ!
- А, дорогой Великановъ! отвечалъ я, съ неменьшей приветливостью.
- Какими судьбами ты здесь?
- Вношу проценты.
- Проценты?.. ты? богачъ? Иванъ Александрычъ? Ротшильдъ города Петербурга?... Ты шутишь?
- Какiя тутъ шутки! Жене понадобилась вилла въ мавританскомъ вкусе на левомъ берегу Таракановки,-- а теперь и плати за нее подать! Это исторiя многихъ петербургскихъ супруговъ, милый мой Великановъ!... А ты зачемъ здесь пробавляешься, смею спросить?
- Да вотъ хочу заложить свое лужское именьице.
- Для оборота? для покупки другого именiя?
- Какiе тутъ обороты! со вздохомъ ответилъ Великановъ. - Именiе закладываю я затемъ, что жить надо, а въ кармане ни гроша: все роздалъ.
- Вотъ то-то и есть, дружище! вымолвилъ я. пожавъ руку этому благодушному смертному. - Сто разъ говорилъ я тебе, чтобъ ты немного обуздалъ свою доверчивость къ людямъ, и чтобы ты немножко сжалъ свою длань, разсыпающую деньги на всякаго, кто тебя о томъ попроситъ! Заложить именiе и прожить деньги - это значитъ заранее проститься съ своимъ владенiемъ. Это темъ более верно въ настоящемъ казусе, что ты помещикъ добрый и не захочешь прибегать къ недостойнымъ мерамъ для прикрытiя своей неразсчетливости. Ну, признавайся, кому ты роздалъ деньги, предназначенныя на жизнь твою въ настоящiй сезонъ?
- Да что и толковать объ этомъ! неохотно вымолвилъ Великановъ.
- Надо толковать,-- оттого, что я намеренъ подать тебе руку помощи. Разве я не Иванъ Александровичъ, и разве Иванъ Александровичъ не славится своей изобретательностью? Кому отданы деньги? Нумеръ первый?
- Съ этого взятки гладки: родитель не даетъ ему ни обола. Нынче нашихъ львовъ родители держатъ куда какъ строго!... и славно делаютъ... Далее?
- Толстогубову - тысячу целковыхъ.
- То-то онъ и давалъ обедъ у Дюссо пяти француженкамъ. Съ него какъ нибудь сдеремъ при случае. А главная-то, главная сумма?
- Перетычкину, Михаилу Борисычу, тысяча-двести, да въ прошломъ году - шестьсотъ, да въ третьемъ - четыреста.
- Перетычкинъ заплатить можетъ: онъ все дни выигрывалъ въ клубе; а чтобъ играть въ клубе, надо иметь наличныя. Напоминалъ ты ему?
- Такъ, издалека,-- и Великановъ весь покраснелъ.
- А онъ что?
- Сказалъ: "завтра принесу съ благодарностью" - и вотъ ужь три месяца.
Говоря эти слова, Великановъ покраснелъ пуще прежняго.
Чтобы объяснить замешательство моего друга, надо будетъ передать читателю, въ краткихъ, но сильныхъ выраженiяхъ, моральный очеркъ г. Великанова. Семенъ Панкратьичъ Великановъ по наружности безспорно принадлежитъ къ числу богатырей, о которыхъ только въ сказкахъ говорится. Роста онъ чуть не въ косую сажень, въ плечахъ широкъ, видомъ свирепъ и даже имеетъ носъ какъ-будто фiолетовый. Глядя на него, все проходящiе и встречные говорятъ другъ другу на ухо: "ну ужь детина! изъ задорныхъ, видно!" А между темъ трудно отыскать существо более кроткое, более великодушное, более деликатное (и здраво-деликатное), нежели Великановъ! Подробную исторiю Великанова читатель узнаетъ, когда другъ мой Шайтановъ издастъ свое многотомное сочиненiе подъ названiемъ: Странный романъ или приключенiя, радости, бедствiя и странствованiя друзей Ивана Александровича Ч--к--ва. До техъ поръ я могу говорить только общими чертами, щадя застеичивость моего прiятеля... Итакъ нашъ грозный по наружности Великановъ тихъ, какъ дитя, доверчивъ, какъ дитя, и, какъ дитя, готовъ на всякое доброе дело. Онъ богатъ; но утвердительно можно сказать, что три-четверти его годового дохода выходитъ на заимообразныя выдачи разнымъ львамъ въ роде Перетычкина, прямыя пособiя промотавшемуся Лупиновскому (что всегда ходитъ въ беломъ жилете) и другимъ, менее известнымъ лицамъ. У подъезда Великанова всегда стоятъ фаланги салопницъ и голяковъ во фризовыхъ шинеляхъ; ни одна особа изъ сей компанiи не уходитъ съ пустыми руками. "Я самъ бывалъ беденъ и носилъ фризовую шинель!" говоритъ Семенъ Панкратьичъ, раздавая щедрыя пособiя и обещая свое покровительство (никогда не безплодное). Само собой разумеется, никто не сетуетъ на Великанова за его благотворительность, ни одинъ изъ нашихъ общихъ друзей не подаетъ ему своихъ советовъ во вредъ лицамъ неимущимъ; но зато мы все, въ одинъ голосъ, осуждаемъ доверчивость этого благороднаго смертнаго къ разнымъ львамъ и другимъ особамъ, склоннымъ къ заемнымъ операцiямъ безъ отдачи. Мало того, что Великановъ готовъ отдать половину своихъ наличныхъ денегъ каждому вертоплясу, вбежавшему къ нему съ такой фразой: "Ахъ, какъ я проигрался вчера вечеромъ! Семенъ Панкратьнчъ, одолжи целковыхъ триста на неделю"; - мало того, что онъ никогда не беретъ векселей и росписокъ, но онъ, къ тому же (поверитъ ли моимъ словамъ человекъ XIX столетiя?), стыдится, совестится напоминать своимъ должникамъ о занятыхъ ими деньгахъ! Обыкновенно такъ водится, что должникъ убегаетъ своего кредитора (еще вчера нашъ даровитый Моторыгинъ, усмотревъ меня въ Большой Морской, побежалъ со всехъ ногъ, отчего и упалъ на тумбу носомъ), обыкновенно такъ бываетъ, что особа, обязанная нами, встречаетъ насъ съ румянцемъ на щекахъ (за исключенiемъ барона Щелканова, котораго воспелъ авторъ "Опыта о Хлыщахъ"; баронъ Щелкановъ невежливъ даже съ своими кредиторами),-- а Великановъ стыдится, краснеетъ передъ своимъ должникомъ, убегаетъ человека, имъ выведеннаго изъ затруднительныхъ обстоятельствъ! Оттого въ нашей компанiи Великанова зовутъ человекомъ аркадiйскихъ временъ. Великановъ долго служилъ во флоте, а флотъ изобилуетъ добрыми, простодушными героями въ роде Великанова. Мы все страстно любимъ Великанова, и оттого читателю будетъ понятно мое чувство при виде этого благодушнаго смертнаго, закладывающаго свое лучшее именiе вследствiе собственной своей благородной неразсчетливости!... Но пора будетъ обратиться къ нашему разсказу.
- Такъ вы позволите мне осведомиться, обратился Великановъ въ близъ-стоящему чиновнику,-- когда мне надо будетъ заехать за деньгами?
- Постойте, господа, перебилъ тутъ я ихъ беседу,-- если въ васъ обоихъ есть какое нибудь доверiе къ моей особе, то прiостановите всю операцiю... не более, какъ на два дня сроку... Великановъ, добрый, непонятый людьми Великановъ! сердце мое разрывается при виде того, какъ ты закладываешь свое именiе. Я берусь за твое дело: завтра ты получишь свои оболы съ коварнаго Перетычкина. Хочешь ты меня слушаться, будешь ты действовать но моему указанiю?
- Да, можетъ быть, заметилъ благородный чудакъ, переступая съ ноги на ногу,-- ты захочешь прибегнуть къ мерамъ жестокимъ для беднаго Перетычкина?
- Мера будетъ употреблена самая кроткая.
- Можетъ быть, ты разсоришь меня съ прiятелемъ?
- Нисколько. Самъ Перетычкинъ принесетъ тебе деньги съ очаровательной улыбкой.
- Но однако...
- Но однако твоимъ но и однако
- Оно бы недурно, а все-таки...
- Коли недурно, такъ едемъ къ тебе, сейчасъ же.
Я вообще необыкновенно оживляюсь, когда моя изобретательная деятельность находитъ себе работу. Сверхъ того, мне всегда льстила мысль о томъ, чтобы когда нибудь поддеть Михаила Борисыча Перетычкина. Я вообще не люблю львовъ и денди; вся моя жизнь была реакцiей противъ львиныхъ замашекъ нашего поколенiя Пока я еще молодъ и бодръ духомъ, я не попущу въ знакомыхъ мне лицахъ нравственнаго окисленiя, хладнонасмешливыхъ взоровъ, охоты къ излишнему блеску, къ жизни не по состоянiю и къ заемнымъ операцiямъ сомнительной честности, операцiямъ, ясно выходящимъ изъ нашей охоты жить не по состоянiю. Перетычкинъ давно мне былъ противенъ за свой дендизмъ, за свою душевную сухость и за свою охоту къ разнымъ зловреднымъ тонкостямъ. А въ томъ, что Михайло Борисычъ былъ тонкимъ, очень-тонкимъ человекомъ, весь Петербургъ соглашался безпрекословно. Перетычкинъ никогда не запутывался въ своихъ делахъ, ни съ кемъ не ссорился, хотя зачастую надувалъ своего ближняго; но надувать онъ решался не всякаго и даже съ добряками въ роде Великанова всегда хранилъ великую осторожность, припасая ихъ на чорный день. Многимъ изъ своихъ сослуживцевъ Перетычкинъ подставлялъ ножку, но всегда, встречаясь съ ними, велъ себя тонко и вежливо. У многихъ людей нахватывалъ онъ денегъ взаймы; но въ его бумажнике всегда красовалась немалая сумма на случай, если придется поиграть съ простачкомъ или если какой ни будь изъ кредиторовъ станетъ вести себя очень-строго. Всюду у Перетычкина были друзья и покровители; всюду его ласкали и лелеяли, ибо тонкiй человекъ зналъ светъ и искусно подлаживался къ свету. Вообще Михайла Борисычъ принадлежалъ къ разряду людей, которые умеютъ "на обухе рожь молотить", "бриться шиломъ" и "съ одной блохи сдирать по две шкурки". Съ своей полусотней перезаложенныхъ душъ и другимъ доходомъ рублей на тысячу, онъ жилъ, какъ какой нибудь изящнейшiй incroyable старыхъ временъ, каждый годъ переменяя мебель и не считая своихъ годовыхъ издержекъ. Вся исторiя въ томъ, что Перетычкинъ до тонкости зналъ всехъ людей, съ которыми онъ имелъ дело, между-темъ, какъ эти люди, всегда озабоченные и погруженные въ вихрь столичной жизни, знали Перетычкина, но никакъ не до тонкости. Они были изучены имъ вдоль и поперекъ, а сами упускали все случаи изучить Перетычкина, а потому и были въ вечномъ накладе. Одинъ я, по званiю петербургскаго туриста, хорошо изучилъ Перетычкина, зналъ все его тонкости и даже разсчитывалъ на эти тонкости для успеха моего предпрiятiя. И случай оправдалъ мои действiя: будь Перетычкинъ менее тонокъ, дело мое не сделалось бы, и я вынужденъ бы былъ устроить для Великанова обедъ съ пенiемъ и танцами! Такъ иногда бываетъ въ свете. Такъ иногда бываетъ и на войне, где полководецъ повременамъ теряетъ сраженiе вследствiе своей излишней привязанности къ тактическимъ тонкостямъ. Пока Австрiйцы хитрили и маневрировали подъ Ваграмомъ Бонапарте построилъ пятьдесятъ тысячъ народа въ одну кучу, двинулъ ихъ по самой прямейшей линiи и прорваоъ центръ непрiятеля! Примеръ полезный и для философа, и для простого вивёра.
- Ну-съ, драгоценнейшiй г. Великановъ, сказалъ я моему другу, когда мы прибыли къ нему на квартиру и подкрепили свои силы сытною закускою,-- конечно, не безъ полынной водки: - ну-съ, дорогой мой прiятель, пора приступить къ действiямъ, имеющимъ целiю полное разгромленiе Перетычкина. Садись къ письменному столу, бери бумагу, макай перо въ чернилицу и готовься писать самымъ размашистымъ, торопливымъ почеркомъ то, что я тебе продиктую.
Семенъ Панкратичъ исполнилъ все сказанное, обмакнулъ перо въ чернилицу такъ глубоко, что, вынимая его, выпачкалъ себе пальцы, и, слегка повернувъ голову, сталъ глядеть на меня съ напряженнымъ вниманiемъ.
одна большая издержка. Не можешь ли ты прислать мне хотя часть должныхъ капиталовъ или, всего лучше, принести ихъ лично - если можешь, то сегодня часамъ къ десяти вечера,-- и потомъ отужинать со мною. Будутъ еще ужинать известные тебе Иванъ Александрычъ и Халдеевъ. Будетъ восхитительный пастетъ съ трюфелями, за это я ручаюсь. Извини, тысячу разъ извини за мое немного-нахальное напоминанiе; но верь одному, любезный дружище: надобность въ деньгахъ такъ велика, что я весь растревоженъ. Приходи же, съ деньгами или безъ денегъ.
Твой С. Великановъ.
"Вторникъ, 12 1/4 часовъ утра."
- Ну, сказалъ хозяинъ, кончивъ записку и вздохнувъ спокойно,-- тутъ, кажется, нетъ ничего обиднаго для Перетычкина; а я, признаться, боялся, что ты станешь мне диктовать бранныя выраженiя. Только, признаюсь тебе, успехъ немного-сомнителенъ.
"конецъ венчаетъ дело", позвалъ человека, отдалъ ему записку и приказалъ ее сейчасъ же нести не въ квартиру Перетычкина, а на городскую почту.
- А не сыграть ли намъ партiйки на бильярде, передъ обедомъ? промолвилъ Великановъ, радуясь, что тяжкое дело покончено.
- Постой-ка, постой еще, отвечалъ я, снова сажая друга за письменный столъ и всовывая ему въ руку еще мокрое перо. - Действiе первое, явленiе второе. Доставай еще листъ и пиши новую записку, опять на имя Перстычкина.
Великановъ взглянулъ на меня съ недоуменiемъ, но повиновался безпрекословно. Я сталъ диктовать снова.
Вторникъ, 6 1/2
"Любезный дружище Михаилъ Борисычъ! вероятно, моя глупая утренняя записка тебя перетревожила и заставила понапрасну избегать половину города. Тысячу разъ прошу у тебя прощенiя и за то сообщаю тебе отрадное известiе. Сейчасъ только получилъ я съ почты повестку на четыре тысячи целковыхъ изъ орловскаго именiя: хлебъ проданъ - деньги есть, и мы загуляемъ на целый месяцъ. Можешь не искать денегъ - за тобой долги не пропадаютъ. Приходи же, непременно приходи ужинать; да пожалуйста извини мое утреннее неделикатное посланiе. Чортъ знаетъ, какая огромная разница между человекомъ безъ копейки и человекомъ, завтра получающимъ четыре тысячи. Ужинъ будетъ продолжаться до завтрашняго вечера... Приходи непременно.
"Твой С. Великановъ."
- Понимаешь ли ты цель этой второй записки? спросилъ я, когда она была подписана и запечатана.
Слушай же и учись житейской мудрости. Въ половине седьмого, сегодня, Перетычкинъ, человекъ тонкiй, получитъ твою первую записку, прочтетъ ее, засмеется и скажетъ: "Что за дурень этотъ Великановъ. Надо будетъ его проучить при свиданiи, чтобъ онъ не смелъ писать мне такихъ записокъ." Пока онъ будетъ волноваться такими мыслями, ему вручатъ твою вторую записку, съ надписью: весьма-нужное (не забудь однако велеть человеку, чтобъ онъ, подавъ ее швейцару, сейчасъ же бежалъ прочь, не осведомляясь о томъ, дома ли Перетычкинъ). Нашъ денди развернетъ ее съ гримасой на устахъ - и вдругъ весь обратится въ улыбку и даже почувствуетъ къ тебе нежность, и даже подумаетъ: "есть же такiе деликатные уроды на беломъ свете!" Затемъ, подумавъ немного, нашъ левъ и тонкiй человекъ решится на следующую операцiю, съ целью возвышенiя своего кредита въ твоихъ глазахъ, да еще при мне и Халдееве, людяхъ денежныхъ. Держу пари, что онъ явится къ тебе съ деньгами, какъ будто не получивъ второй твоей записки. Онъ будетъ ждать, что ты собственноустно подтвердишь ему известiе о полученной повестке, собственноустно скажешь, что за Перетычкинымъ деньги не пропадаютъ. Конечно, ты этого не скажешь, а деньги примешь "и взаправду", какъ говорятъ мужички. Понялъ ли ты теперь, какъ тонко надобно поддевать тонкихъ джентльменовъ?
И долго еще думалъ мой прiятель, повременимъ хлопая руками и вскрикивая: "ну, ужь Иванъ Александрычъ! ну ужь гвоздь, съ позволенiя сказать!" Такъ прошолъ обедъ; вторая записка была отправлена, и наконецъ наступилъ вожделенный часъ вечера. Пришли несколько друзей съ жонами (у Великанова есть дочь, и раскравица!), Халдеевъ, Лызгачовъ, Моторыгинъ (хоть его и не приглашали). Пели, играли на бильярде; Лызгачовъ, драпировавшись простыней, изображалъ римскаго философа Сенеку; однимъ словомъ, все шло своимъ порядкомъ. Перетычкинъ не являлся, а я ждалъ его, какъ Веллингтонъ ждалъ Блюхера подъ Ватерлоо!
Оставался всего одинъ часъ до ужина. Я, Халдеевъ и хозяинъ, сидя въ кабинете, курили сигары, Моторыгинъ, въ беломъ галстухе, вилялъ тутъ же съ пахитоскою, когда дверь отворилась, и злохитростный денди Михаилъ Борисычъ бросился къ хозяину. По его лицу я уже угадалъ успехъ своего дела: такъ много тонкости было на немъ написано.
- Милый другъ! вскричалъ онъ, обращаясь къ Великанову,-- прости меня; я виноватъ передъ тобой. Деньги твой приготовлены у меня въ кармане тому две недели, а еслибъ не твоя записка (и хорошо еще, что мне догадались принести ее въ клубъ съ городской почты!)... еслибъ не твоя записка, я промедлилъ бы еще несколько дней, хотя люблю аккуратность.
- Да, да, я тебя знаю, бормоталъ Великановъ, страшно краснея.
"будь твердъ, и горе тебе, если..."
"Вишь какъ онъ краснеетъ, глупый тюлень!" подумалъ Перстычкинъ - "Водятся же такiе милые чудаки! Поживлюсь и около четырехъ тысячъ, присланныхъ изъ деревни."
И тонкiй юноша вынулъ бумажникъ, а изъ бумажника деньги, числомъ две-тысячи-двести рублей,-- на серебро, конечно.
- Деньги счетъ любятъ, добрый другъ, сказалъ онъ Великанову,-- пересчитай и получай. Спасибо и много разъ спасибо. Съ тобой иметь дело лестно и прiятно.
Перетычкинъ ждалъ, что сейчасъ Великановъ скажетъ ему: "Деньги пришли изъ деревни, Михайло Борисычъ. Разве ты не получалъ моей второй записки?"
- А вы не получали второй записки Великанова? вдругъ спросилъ я Перетычкина, побледневшаго, какъ смерть, во время сей операцiи.
Вся кровь кинулась въ лицо дипломату по заемной части.
- Какая записка? спросилъ онъ, самъ не зная, что говоритъ.
- Вы получите ее, когда придете домой. Мы написали ее для шутки. Великановъ, Халдеевъ, прибавилъ я,-- идемте же въ танцевальную комнату: кажется, нашъ другъ Лызгачовъ ноетъ уже свой любимый романсъ: Перетычкинъ, я сажусь возле васъ за ужиномъ... Пастетъ съ трюфелями удался безподобно...
"беда тебе будетъ, если ты когда нибудь свяжешься съ Перетычкинымъ и людьми, подобными Перетычкину."
А Михайло Борисовичъ, искусникъ по части заемныхъ операцiй, подбежалъ къ Моторыгину и произнесъ дикимъ голосомъ, указывая вследъ Ивану Александрычу:
- Надулъ! надулъ! надулъ!