VIII.
Разсказъ, посвященный всемъ более или менее плешивымъ людямъ, къ числу коихъ принадлежитъ и самъ авторъ.
Есть въ жизни человека, особенно столичнаго человека, множество нерешонныхъ вопросовъ, шевелящихся на дне его души, вопросовъ мелкихъ, немногосложныхъ, но за решенiе которыхъ онъ готовъ отдать многое! Разве не случалось тебе, читатель, во времена бедности, задумываться надъ вопросомъ о томъ, где бы пообедать чище и подешевле? Не ломалъ ли ты иногда головы, помышляя о томъ, у кого бы достать денегъ на перехватку, безъ залога и жидовскихъ процентовъ? А ты, разсчетливый отецъ семейства, не мечталъ ли, лежа на своемъ ложе, о средствахъ давать вечера, покрывая расходы, ими причиняемые, посредствомъ карточнаго сбора? Всмотритесь въ жизнь петербургскаго человека, и вы увидите, что онъ окружонъ вопросами, дышетъ вопросами, поминутно решаетъ или силится решать вопросы разнаго рода. Какъ бы соорудить себе шубу, думаетъ иной, попрыгивая по тротуару въ морозный часъ утра; какъ бы на три целковыхъ купить перчатки, попасть на балъ и нанять карету приличнаго вида, думаетъ небогатый денди Александръ Ивановичъ, въ последнiя числа месяца. Какъ бы выдать дочерей замужъ, думаетъ тотъ или другой богачъ северной Пальмиры; какъ бы отростить на моей голове волосы, мечтаетъ устарелый, подкрашенный Ловласъ Иванъ Николаевичъ, снимая свой парикъ въ спальне и съ тяжкимъ вздохомъ подходя къ зеркалу!
На этомъ последнемъ вопросе о рощенiи волосъ мы и остановимся, если это будетъ благоугодно читательнице. Я давно уже разсмотрелъ его съ глубоко-философской точки зренiя, и такимъ образомъ, подготовивъ нечто въ роде приготовительнаго изследованiя, подступаю къ нему съ жаждою истины, во что бы оно ни стало. Я сталъ терять волосы начиная съ двадцати-двухъ-летняго возраста, вследствiе сильныхъ умственныхъ занятiй со всякимъ мышленiемъ,-- и близка, близка отъ меня та тяжкая пора, когда чело и маковка моя засiяютъ подобно луне въ исходе августа месяца! Ныне я зачесываюсь довольно искусно: беру заимообразно локоны съ леваго виска и приглаживаю ихъ къ средине головы, проборъ делаю какъ-будто небрежно и, благодаря своему росту, отчасти скрываю укушенiя зуба времени, какъ сказалъ бы Шекспиръ - поэтъ тоже не богатый волосами, если его портретъ веренъ. Вообще о парикахъ и прическахъ я разсуждать не люблю, о скудости своей шевелюры говорю съ разсчитанной ветренностью, что не мешаетъ мне скорбеть духомъ и, въ случае возможности, отдать многое за сикурсъ въ виде короткихъ, мягкихъ, темнорусыхъ, или, скорее, каштановыхъ волосъ. Но где достать сей сикурсъ и какъ отростить себе волосы? Правда, многiе поэты были въ моемъ положенiи; но каждый изъ нихъ, готовый продать десятокъ лучшихъ своихъ стихотворенiй за кудри былого времени, каждый изъ нихъ хотелъ бы отростить себе волосы, хотя бы въ предостереженiе отъ простуды! Изъ чего же вы хлопочете?-- заметитъ иной очень волосатый читатель, исполненный обычной своей ветренности - изъ-за чего вы хлопочете? Ступайте къ куаферамъ, обратитесь къ старымъ дамамъ, у которыхъ всегда есть домашнее средство отъ всехъ недуговъ! Купите медвежьяго жира, сделайте настойку изъ репейника, воду изъ дубовыхъ листьевъ, не пожалейте денегъ и выпишите себе химическую воду Лоба, дающаго 20,000 франковъ тому, у кого после его воды не появится на голове львиной гривы! Что за великодушный химикъ этотъ Лобъ! Какъ уверенъ онъ въ силе своего рецепта! Все плешивые люди на свете страдаютъ по причине собственнаго своего упрямства! Лобъ есть благодетель человечества. Зачемъ вы не покупаете воды Лоба, отъ которой, если будетъ дозволена презреннейшая, неистовая острота, даже вашъ лобъ покроется кудрями? Такъ говоритъ ветренный читатель, имеющiй слабость верить всему печатному; но я тутъ же останавливаю ветреннаго читателя, ибо мы съ помощiю его подступились къ ядру, къ сердцу вопроса, ныне меня занимающаго.
Можно ли изъ камня делать золото? Люди бились, мучились, убили несколько столетiй и наконецъ решили, что золота не сделать человеку. Есть ли средство отыскать квадратуру круга? Разные философы, "возседавшiе на иксахъ и венчанные количествомъ", какъ говоритъ сатира Нахимова, убедили насъ, что все попытки на этотъ счетъ напрасны. Можно ли ехать на воздушномъ шаре, какъ на телеге или телеграфе (говоря для благозвучiя), то есть давая ему нужное направленiе?-- нельзя, говоритъ намъ опытъ, хотя корреспонденты газетъ, преимущественно гамбургскiе корреспонденты, при всякомъ застое новостей, открываютъ воздухоплавателей, дающихъ своимъ шарамъ ходъ паруснаго судна. Итакъ вотъ три вопроса, основные, верные три вопроса, которые перестали быть вопросами. Почему же до сихъ поръ никто, кроме господина Лоба и ему подобныхъ алхимиковъ, да еще целой когорты щоголей въ пиджакахъ, прижигающихъ ваши волосы щипцами - никто, кроме нихъ, не решаетъ вопроса о рощенiи волосъ утвердительно? Почему до нашего дня, взирая изъ ложи Большого Театра въ партеръ, во время представленiя хорошей оперы, вы видите передъ собою внизу созвездiе лунъ, тысячи светилъ - то яркихъ и огромныхъ, то маленькихъ и какъ-будто подверженныхъ затменiю? И знайте, что между этими невинными рыцарями луны едва ли есть одинъ, "тяжолой пыткой неизмятый" и добравшiйся до полнаго лишенiя волосъ безъ тяжкихъ усилiй для ихъ сохраненiя, безъ отчаянной борьбы за свое головное украшенiе... Hélas, que j'en ai vu mourir - de jeunes filles! Увы, сколькихъ истинныхъ страдальцевъ я зналъ на своемъ короткомъ веку! И самъ я не мало страдалъ, и я самъ не разъ мазалъ себе голову снадобьями, отъ одного запаха которыхъ становилось страшно за человека! Ко мне две недели ходилъ французъ-парикмахеръ, г. Кабульяръ, предлагавшiй для рощенiя волосъ следующее средство, по-истине отчаянное: выбрить голову, раздражить кожу на черепе разъедающими мазями и напоследокъ посыпать ее мелко-мелко искрошенными волосами, въ виде посева. Антрепренеръ этотъ, повидимому, принималъ мой черепъ за поле для агрономическихъ подвиговъ и желалъ выростигь на немъ волоса, какъ у насъ въ деревне роститъ жито и пшеницу. Опытъ показался мне слишкомъ тяжкимъ: я на него не решился: но находились люди, решавшiеся на подобный опытъ! Ужасна исторiя заблужденiй человеческихъ, и маленькiй отрывокъ изъ моихъ недавнихъ странствованiй, ныне представляемый снисходительному читателю, какъ нельзя лучше подтвердитъ справедливость моихъ уверенiй.
Недавно былъ я приглашонъ на вечеръ Благороднаго Танцевальнаго Собранiя, то-есть накануне сего вечерняго пиршества получилъ чрезъ своего служителя цветокъ розовой камелiи и изящную записочку, которая гласила очень-лаконически: "О, приди!" Противъ такого лестнаго и даже восторженнаго призыва никакой литераторъ устоять не въ состоянiи, и хотя въ продолженiе моей жизни все почти особы, когда либо присылавшiя мне камелiи, оказывались дамами преклоннаго возраста, но я темъ не менее поставилъ цветокъ въ бокалъ съ водою и, наполнившись самымъ светлымъ чувствомъ, поехалъ къ парикмахеру Эпаминонду Пупу, дабы завиться блистательнымъ образомъ. Конечно, если взглянуть на все дело съ пуританскою строгостью, человеку въ моемъ положенiи, обладающему редкой женою и не менее редкими волосами, не следовало бы ездить по маскарадамъ, баламъ, парикмахерскимъ салонамъ; но всякiй мудрецъ имеетъ свои слабости, и я не могу претендовать на исключенiе изъ числа другихъ мудрецовъ, более или менее слабыхъ. Сверхъ того, балъ или концертъ всегда предполагаетъ собой парикмахера, ибо незавитые волосы отъ жару и давки станутъ падать на лобъ гадкими космами и делаютъ лицо человека живого похожимъ на лицо утопленника. Куаферъ же съ своей стороны всегда предполагаетъ собой балъ или другое многолюдное увеселенiе. Изъ этого волшебнаго круга трудно выпутаться.
Я обыкновенно бываю суровъ и мраченъ, когда мне чешутъ голову, съ мосье Эпаминондомъ разговариваю сухо и вообще напоминаю своимъ поведенiемъ въ этихъ случаяхъ поведенiе сумрачнаго Джонса, котораго беседа съ парикмахеромъ, переведенная на русскiй языкъ моимъ другомъ Буйновидовымъ, здесь представляется въ некоторомъ сокращенiи. Читатель, надеюсь я, не посетуетъ на меня за помещенiе здесь этихъ стиховъ, способныхъ напомнить ему одинъ изъ наиболее знакомыхъ моментовъ жизни человеческой.
Неразговорчивый посетитель.
Драматическая сцена.
Театръ представляетъ салонъ лондонскаго парикмахера Ойли. Зеркала, драпри, духи, красное дерево. Помощники хозяина делаютъ парики, правятъ ножницы и занимаются другими варварскими операцiями.
Входитъ Джонсъ.
Остричь меня.
Ойли.
Прошу садиться, сэръ.
(Начинается стрижка).
Ойли.
Какъ сыро, сэръ, все эти дни...
Джонсъ.
Да, сыро.
Ойли.
А между темъ, въ начале ноября
Стояли дни хорошiе.
Джонсъ.
Стояли.
Ойли.
И думалъ я, что ясная погода
Продлится долее.
Джонсъ.
Я думалъ тоже. (Молчанiе.)
Ойли.
Не знаю, сэръ, кто стригъ васъ прошлый разъ,
Но знаю то, что онъ остригъ васъ худо...
Конечно, васъ въ деревне стригли?
Джонсъ.
Ойли.
Здесь, въ Лондоне? того нельзя подумать!
Джонсъ.
Здесь, въ Лондоне, здесь, въ этой лавке!
Ойли.
Не можетъ быть... ахъ, виноватъ! я вспомнилъ:
Быль у меня негодный, глупый мальчикъ,
Прибывшiй издалека. Онъ въ неделю
Наделалъ бедъ, какихъ мое искусство
Едва ли въ годъ загладитъ совершенно.
То онъ васъ стригъ.
Джонсъ (глядитъ ему въ глаза).
Меня вы стригли сами.
(Мертвое молчанiе, прерываемое щолканьемъ ножницъ.)
Ойли (робко.)
Какъ сухи ваши волосы.
Джонсъ.
Да, сухи.
Ойли.
Есть у меня помада изъ растенiй...
Джонсъ.
Ойли.
Но однако, сэръ,
Сухiе волоса седеютъ скоро.
Джонсъ.
Пусть!
Ойли.
Что слышу я?
Джонсъ.
Я цветъ седой люблю.
Ойли.
Но волоса седые падать станутъ,
И лысина... тогда...
Джонсъ.
Я лысымъ буду.
Ойли.
О, сэръ, теперь я понимаю васъ:
Вамъ хочется носить парикъ; и точно:
Мои изделья трудно отличить
Отъ собственныхъ волосъ...
Джонсъ.
Мне ложь противна.
(Длинная пауза. Ойли оканчиваетъ стрижку.)
Ойли.
У насъ есть щотки, мыло и духи.
(платитъ деньги).
Я это вижу.
Ойли.
Неужели, сэръ,
Въ моемъ салоне ничего нельзя
Вамъ указать по вкусу... что бы...
Джонсъ.
Можно!
Ойли (радостно).
Что жь указать могу я вамъ?
Джонсъ.
Где двери? (Уходить.)
Ойли (обращаясь къ своимъ клевретамъ).
Прижимистъ этотъ гость и неречистъ!
Когда бъ его я выстригъ такъ, какъ онъ
Меня отбрилъ, немного бы волосъ
(Занавесъ немедленно падаетъ).
Вотъ-съ какого рода беседу я веду съ джентльменами, прижигающими мне полосы, и болтливый Эпаминондъ Пупу очень знаетъ мои обычаи. Но въ тотъ день, о которомъ идетъ речь, я хорошо понялъ, что петербургскому туристу неприлично сидеть молча, даже въ зале своего парикмахера. Я окинулъ взорами весьлокаль мосье Эпаминонда, откашлялся, думалъ было начать разговоръ съ двумя волосатыми посетителями, которыхъ причесывали рядомъ со мною, и задумался. Глядя на убранство парикмахерскаго салона, я очень хорошо понялъ, по какой причине Диккенсъ, желая описать какую нибудь комнату самаго безотраднаго вида, говоритъ всегда: комната, похожая на апартаментъ, посвященный стрижке волосъ. Безотраденъ, сильно безотраденъ былъ видъ эпаминондова салона, хота французъ потратилъ столько денегъ на его украшенiе, на зеркала огромной величины, на мебель палисандроваго дерева, на стеклянныя вазы для помады, на хрустальные флаконы съ духами! Чтобь шевелить языкомъ, сидя въ такой унылой комнате - думалъ я - надо быть болтуномь-французомь! И точно: изъ всехъ присутствовавшихъ болтали въ комнате только самъ хозяинъ да его старшiй помощникъ Жюль Тюлинъ, юноша летъ шестидесяти, такъ искусно танцующiй фантастическiе танцы на вечерахъ у кривой madame Cunégonde. Разговоръ, впрочемъ, не могъ назваться забавнымъ, ибо касался париковъ, въ которыхъ можно спать и купаться, да галстуховъ, вновь полученныхъ изъ-за границы. Когда, однакожъ, речь коснулась разныхъ химическихъ водъ дли рощсвiя волосъ, вновь выдуманныхъ во Францiи, я сталъ прислушиваться, а затемъ мало-по-малу вступилъ въ общую беседу.
- Это не сделаетъ ни чести, ни выгоды тому салону, где меня причесываютъ, ответилъ я угрюмо.
Волосатый толстякъ, котораго чесали вправо отъ меня, погляделъ черезъ плечо на мою маковку, съ видимымъ участiемъ.
- La faute en est à monsieur lui môme, возразилъ Жюль Тюлипъ, съ хладнокровiемъ. - Еслибъ вы употребляли вновь изобретенную въ Германiи воду Триклинiуса, волоса ваши бы разрослись, какъ девственные леса Южной Америки.
- Ахъ, у васъ есть новая вода для волосъ? спросилъ я съ замиранiемъ сердца.
- Государь мой! сказалъ въ это время волосатый толстякъ, обернувшись въ мою сторону. - Я не видалъ стклянки, вамъ поданной, но сейчасъ опишу жидкость, выiей заключающуюся. Она зеленовата?
- Такъ-точно, ответилъ я, развернувъ листокъ, скрывавшiй отъ глазъ видъ стклянки.
- На пробке Г. и F?
- Вы совершенно правы.
- Именно! съ удивленiемъ сказалъ я, понюхавъ воду и съ отвращенiемъ впуская пробку на прежнее место.
- Бросьте стклянку! торжественно заметилъ толстякъ. - Я употреблялъ эту воду три года тому назадъ, въ Берлине.
- Такъ берите мазь для волосъ съ чуднымъ запахомъ, сказалъ мне Эпаминондъ, вручая мне фарфоровую коробочку, действительно издававшую недурной запахъ.
- Стойте! опять сказалъ толстякъ. - На крышке коробочки буква Z?
- Запахъ немного-мнндальный?
- Вы угадали!
- Цветъ мази светло-оранжевый?
- Вы оставляете за собой всехъ волшебниковъ!
- Государь мой! сказалъ я, почтительно глядя на незнакомца: - дивная опытность ваша повергаетъ меня въ оцепененiе. Вы именно тотъ мудрый человекъ, какого мне надо въ сiю минуту. Ваша многосторонняя опытность показываетъ въ насъ особу многоиспытавшую, между темъ какъ пышные волосы, украшающiе главу вашу, ясно говорятъ о томъ, что усилiя по части рощенiя полосъ - для васъ по крайней мере - увеичались полнымъ успехомъ!
- Успехомъ!... успехомъ!... сурово проговорилъ толстякъ, остановившись передо мною. - Судите сами объ этомъ успехе!.. И онъ съ саркастическимъ смехомъ запустилъ руку въ свои во лосы. Въ руке очутилась накладка, а подъ накладкою, или скорее, целымъ парикомъ оказалась "голова, лишь редкимъ покрытая пухомъ"! Но такъ ожесточается рокъ надъ людьми, имъ караемыми: голова незнакомца поражала не одной своей плешивостью. На ея маковке, будто для посмеянiя, сиделъ маленькiй, но крайне-густой чубъ, тогда-какъ затылокъ, виски и все прочее были обнажены или покрыты пухомъ, о коемъ говорилось выше!
- Что я вижу? вскричалъ я, пораженный зрелищемъ.
- А, перебилъ меня толстякъ, съ лихорадочнымъ пламенемъ во взоре: - а, теперь вы видите успехъ леченiя, которому посвятилъ я нею свою молодость! Десять летъ, государь мой, десять летъ ездилъ я по Старому и Новому Свету, пытаясь возвратить потерянные полосы, советуясь съ знатоками волосной гигiены - и вотъ следы этихъ горькихъ десяти летъ, проведенныхъ и въ Альбiоне величавомъ, и въ дикомъ Томбукту! Нетъ ни одной химической воды, мною не испробованной, ни одной помады для рощенiя волосъ, описать которую и былъ бы не въ состоянiи. О! о! о! о!
государь мой, спросилъ я толстяка: - извлечь денежную пользу изъ вашего несчастiй? Искусники Парижа и Лондона то и дело объявляютъ о своей готовности выдавать огромныя премiи лицамъ, на которыхъ ни вода, ни мази не произведутъ желаннаго влiянiя. Съ Лоба вы можете, основываясь на его уверенiяхъ, получить 20,000 франковъ, съ Ойли 4,000 фунтовъ, и такъ далее. Въ десять летъ вашего пребыванiя вне отчизны вы, вероятно, подумали объ этомъ...
- О, возразилъ толстякъ, закрывъ лицо руками: - о, какiя минуты моей жизни вы мне припомнили? Государь мой, ужасно быть несчастнымъ, но еще ужаснее слышать насмешки надъ несчастiемъ! Слушайте же все и пролейте слезу надъ моей долею! Много разъ мысль, высказанная вами, приходила мне въ голову, темъ более, что артисты, бравшiеся покрывать лесомъ волосъ мою голову, сами на то вызывались. "Monsieur, говорилъ мне самъ Лобъ, вамъ известно газетное объявленiе, которое обязываетъ меня уплатить столько тысячъ франковъ пацiенту, у котораго на голове отъ моей воды не пойдутъ волосы. Я знаю свою ответственность!" - "Monsieur, говорилъ мне стригачъ Дютертръ, весь Парижъ знаетъ, что я плачу по пяти тысячъ тому, кто будетъ недоволенъ моей помадою!" Основываясь на такихъ доводахъ, эти лица и тысячи имъ подобныхъ сбывали мне своихъ изделiй целые ящики. Еслибъ я не имелъ хорошаго дома въ Гороховой, я былъ бы нищимъ, вследствiе этихъ покупокъ... да, нищимъ, милостивый государь мой! И вотъ, одинъ разъ, я задумалъ вернуть хотя часть своихъ издержекъ. Въ Париже я бралъ, более года, помаду некоего торговца Тир-Каротта, объявлявшаго печатiю о томъ, что лица, неполучившiя леса волосъ себе на голову отъ его снадобья, могутъ прямо являться въ его контору за полученiемъ 15,000 франковъ деньгами и ста фунтовъ лучшаго душистаго мыла, въ виде вознагражденiя. Видя безполезность помады, я пошолъ въ контору Тир-Каротта, не столько желая выгодъ себе, сколько пылая желанiемъ наказать шарлатана...
Мы все притаили дыханiе. Мне страшно хотелось узнать, какимъ образомъ производится выдача капиталовъ въ конторе Тир-Каротта, парижскаго продавца косметическихъ изделiй. Толстый господинъ понюхалъ табаку и продолжалъ спои признанiя въ такихъ выраженiяхъ:
- Контора была расположена въ одной изъ лучшихъ улицъ столицы, убрана съ великой роскошью и, сверхъ того, наполнена не малымъ числомъ разныхъ лицъ, какъ посетителей, такъ и комми, важно заседавшихъ за столами краснаго дерева. - Ну! подумалъ я, входя въ общую залу: - здесь бездна свидетелей, и, конечно, химикъ, меня надувшiй, не посмеетъ, при лице столькихъ зрителей, отказаться отъ своего обязательства. Повинуясь такой идее, я прямо подошелъ къ Тир-Каротту и, снявъ съ головы парикъ, потребовалъ, чтобъ 15,000 фр. и запасъ душистаго мыла были мне выданы въ вознагражденiе. Но что сталось со мною, о милостивые государи, когда, въ ответъ на сiе справедливое требованiе, гомерическимъ хохотомъ огласилась вся зала! Безстыдный хозяинъ разразился бесовскимъ смехомъ, сидельцы повскакали съ своихъ местъ, держась за бока, посетители бросились ко мне и стали разсматривать мою голову, прерывая свое наглое занятiе всеми признаками безчувственнаго веселiя. Ah! monsieur desire avoir quinze mille francs! былъ единственный ответъ на все мои возгласы, и за ответомъ этимъ следовали новые взрывы смеха, самаго обиднаго смеха... Народъ останавливался на улицахъ и гляделъ въ окна; дети выползли изъ отдаленныхъ комнатъ; все хохотало, все бесновалось, все покрывало меня позорнейшими шутками. Напрасно я предался порывамъ гнева и разсыпалъ угрозы - всюду слышался одинъ только нелепый ответъ: Ah! monsieur desire avoir quinze mille francs, il n'est pas dégoûté, le gros monsieur! Съ проклятiями выбежалъ я изъ конторы, принесъ жалобу префектуре, но и тамъ не получилъ ничего, кроме смеха въ ответь на жалобу! Вотъ, государи мои, какимъ образомъ получаются суммы, обещанныя разными артистами по волосной части!..
Толстый господинъ кончилъ свой разсказъ и печально опустилъ голову. Пользуясь этимъ жестомъ, Эпаминондъ Пупу осмотрелъ маковку толстаго господина съ превеликимъ вниманiемъ.
- Не выбрить ли и мне головы? робко спросилъ я, при семь удобномъ случае.
- Непременно! ответилъ стригунъ съ обязательной улыбкой: - а у насъ ужь готовы два парика, будто для васъ деланные!
Но въ эту минуту речь француза была остановлена величественно грустнымъ жестомъ, со стороны второго изъ волосатыхъ посетителей, до сей поры не встававшаго со своего стула и вслушивавшагося въ нашу беседу съ глубокимъ вниманiемъ. Когда речь коснулась до бритыхъ головъ, сей таинственный, худощавый и молчаливый гость, вставъ съ своего места, мерными шагами направился въ нашу сторону.
- Милостивые государи, сказалъ онъ мне и толстому господину: - вотъ до чего доводитъ охота брить себе голову. Смотрите и цепенейте отъ ужаса! Тутъ онъ сорвалъ съ себя парикъ и нагнулся въ нашу сторону.
На голове худощаваго незнакомца не было ни одного волоса. Она сiяла подобно бильярдному шару изъ лучшей слоновой кости!
- Что это значитъ? какъ дошли вы до этого? съ ужасомъ вскричала толстая жертва химика Тир-Каротта.
- Очень просто, ответилъ худощавый гость, скрестивъ на груди руки. Мои волосы были жидки, сухи и слабы. По совету ложнаго друга, и выбрилъ голову и ждалъ новыхъ волосъ, ждалъ ихъ съ каждымъ днемъ; но они не пришли. У меня не осталось ни одного волоса; корни ихъ, имевшiе достаточную силу на питанiе волосъ, уже существовавшихъ, упорно отказались произвести должный ассортиментъ совершенно новыхъ.
И, сказавъ эти короткiя слова, незнакомецъ накрылъ себя парикомъ, наделъ шляпу и проворно ушолъ изъ лавки.
- И, право, я совсемъ не такъ плешивъ, какъ оно кажется, подумалъ я, отводя кудри отъ леваго виска и разводя ихъ по маковке.