Глава XXI.
КРЕСТОВСКІЙ ТРАКТИРЪ.
Süsse, heilige Natur!
(Изъ немецкой хрестоматiи.)
На утро я совсемъ ослабъ; сонъ не подкрепилъ меня ни мало; тамъ и сямъ на теле появились синяки отъ ушиба, и я не могъ ходить. Добрая и тихая Наталья Николаевна предоставила мне свою квартиру въ полное распоряженiе, а сама поселилась у Нади-Польки. Дня два провелъ я въ сильной лихорадке; девушки посещали меня часто и если я спалъ, то ходили на цыпочкахъ по комнате. Одинъ разъ я заснулъ днемъ и, проснувшись, увиделъ около себя всехъ моихъ спасительницъ: и Наташу, и Надю-Польку, и даже ленивую Анету. Мало того, вместе съ ними сидела, нагнувъ свою белокурую головку, таинственная Таня и по временамъ на меня взглядывала. При этомъ виде я вздрогнулъ, подпрыгнулъ на своемъ ложе, простеръ руки... но напрасно, при первомъ движенiи моемъ Таня встала и, еще разъ кинувъ на меня долгiй, приветливый взглядъ, исчезла изъ комнаты
Какъ мимолетное виденье,
Какъ генiй чистой красоты.
- Кто она? познакомьте меня съ нею. Отчего она была здесь? спрашивалъ и, обращаясь къ каждой изъ девушекъ.
- А на что вамъ? спросила грубоватая Анета.
- Здесь никого не было, кроме насъ, лукаво сказала Надя-Полька.
- Подождите, мой добрый больной, сказала Наташа: - вы со скоро узнаете; а до техъ поръ, Бога ради, ни слова о ней, не добивайтесь узнать, кто она такая и зачемъ летала на воздушномъ шаре...
- Ей были нужны пятьдесятъ целковыхъ, сказалъ я.
- Это вы почему знаете? съ удивленiемъ спросила Надя-Полька.
- Я слышалъ ея разговоръ съ Копернаумовымъ.
- Съ Копернаумовымъ?! воскликнули девушки и въ страхе поглядели другъ на друга.
- Объясните же мне, спрашивалъ и опять: - какiя сношенiя Таня имеетъ съ Копернаумовымъ, какiя несчастiя побудили ее рисковать жизнью изъ пятидесяти целковыхъ?... О! я не въ силахъ переносить этой неизвестности... Тутъ кроется нечто темное и таинственное.
- Правда, другъ мой, сказала Наталья Николаевна задумчиво: - тутъ кроется исторiя длинная, темная, мрачная исторiя; часть этой исторiи я разскажу вамъ сегодня же вечеромъ...
- А до техъ поръ что я буду делать?
- Идите съ нами гулять по Крестовскому. Одинъ нашъ знакомый обещалъ заехать сюда на своей лодке... Да вотъ и онъ.
- Шайтановъ! ты ли это?
- Ба! опять Чернокнижниковъ? Здорово, дружище! что ты такой тощiй? И какъ это вы познакомились? лодка къ вашимъ услугамъ; я ее только что купилъ сегодня.
- Да где вы достали денегъ? спросила насмешливая Надя-Полька.
- О, у меня много денегъ! Но все это ничто противъ моего сердца.
- Подите вы съ вашимъ сердцемъ!
И однакожь Надя-Полька подала руку Шайтанову. Мы сели въ лодку: она была точно очень хороша; въ лодке находилось много лимонаду, конфектъ; видно было, что Шайтановъ ничего не жалелъ, пытаясь понравиться кокетке Наде, Наталья Николаевна запаслась другими хозяйственными припасами, и скоро мы поплыли по направленiю къ Немецкому трактиру.
Читателю, конечно, трактиръ этотъ знакомъ. Мне понравилась лужайка передъ заведенiемъ,-- лужайка, по которой разбросаны развесистыя деревья. Въ этотъ вечеръ, подъ каждымъ деревомъ прiютилось по одному или по два немецкихъ семейства. Тамъ кипели самовары, тамъ испивалось пиво въ великомъ количестве, въ другомъ месте девицы кушали мороженое съ кусочками льду внутри. Около музыки толпилось много народу: горделивые лакеи изъ барскихъ домовъ, надевъ свои красные камзолы, пытались разыгрывать тутъ роль львовъ; но остальная часть публики не увлекалась ихъ чванствомъ и не обращала на нихъ никакого вниманiя, что очень оскорбляло лакеевъ въ красныхъ камзолахъ.
Съ трудомъ мы отыскали скамеечку подъ деревомъ, потребовали себе мороженаго и стали слушать музыку. Шайтановъ былъ неописано любезенъ, и время проходило несравненно лучше, нежели на Елагиномъ острову, при закате солнца. Вообще, я былъ радъ, что разделался съ ролью итальянца, художника и магнетизёра.
Шумъ подъ однимъ изъ соседнихъ деревьевъ скоро привлекъ наше вниманiе. Чрезвычайно длинный молодой человекъ, на тончайшихъ ножкахъ и въ коротенькомъ беломъ жилете, читалъ собравшимся около него гулякамъ какой-то красный печатный листокъ, на немецкомъ языке. Содержанiе листка было довольно интересно, и я переводилъ его дамамъ и Шайтанову, не знавшему по немецки ничего, кроме словъ ich werde geworden worden seyn, словъ, какъ известно читателю, ровно ничего не значащихъ.
Молодой человекъ читалъ: "Готфридъ Пулманъ, прозванный въ Германiи великимъ истребителемъ зловредныхъ насекомыхъ, имеетъ честь уведомить просвещонную россiйскую публику..."
- Онъ хорошо читаетъ, заговорили въ толпе.
- Нетъ, нехорошо, заметилъ соседъ толстяка, называвшiйся Габерсупомъ: - нехорошо: отчего россiйская публика? Я не россiйская публика, другъ мой, Габербиръ: я изъ Померанiи, я здесь гость: Bey Gott, это нехорошо! онъ долженъ сказать: россiйская и немецкая публика.
- Ты пьянъ, другъ мой Габерсупъ.
И прiятели поссорились бы, еслибъ чтенiе снова не началось.
... "Имеетъ честь уведомить публику, что имъ изобретенъ порошокъ, гибельный для клоповъ, блохъ и таракановъ. Съ этимъ порошкомъ можно спать покойно, ибо никакое насекомое къ нему не подойдетъ,-- если же подойдетъ, то немедленно лишится жизни въ страшныхъ мученiяхъ. Этотъ самый порошокъ имеетъ удивительное свойство растить волосы на голове и выводить пятна на платье: для этого надо положить чайную его ложку въ рюмку воды и дать ему настояться. Адресъ мой, у Вознесенскаго моста, въ доме ***, спросить Готфрида Пупмана".
- Стой, стой! закричалъ Габерсупъ: - я именно тамъ купилъ этотъ порошокъ и ни одинъ клопъ не умеръ. Они,
- Ты самъ лжецъ, возразилъ на это Габербиръ: - порошокъ действуетъ такъ отлично, что у меня въ доме умерли даже мыши, крысы и котъ. Пупманъ есть хорошiй человекъ.
- Я вотъ я его сейчасъ прибью, мрачно возразилъ въ свою очередь Габерсупъ.
Габербиръ не любилъ шуму и тотчасъ же отошолъ, а грозный Габерсупъ, съ тремя прiятелями, подошелъ къ Пупману, и горько пришлось бы тощему истребителю насекомыхъ, еслибъ Наталья Николаевна, которой сердце было всегда на стороне слабаго, не улыбнулась и не указала мне съ Шайтановымъ на группу ратоборцовъ. Мы выручили Пупмана, который оказался добрейшимъ малымъ и началъ угощать насъ, въ порыве благодарности, пивомъ, мороженымъ и бутербротами.
- Пора ехать, сказалъ Шайтановъ: - до взморья еще далеко. Вы съ нами, герръ Пупманъ?
Действительно, Анета подвигалась къ намъ, въ сопровожденiи огромной свиты. Изъ двухъ прекрасно отделанныхъ яликовъ выехала целая ватага англичанъ, въ самомъ веселомъ расположенiи духа. Двое изъ нихъ были знакомы съ Анетой и настоятельно требовали, чтобъ она поехала съ ними кататься по взморью.
- Да не могу я, отвечала она: - вы видите, со мной две подруги.
- О, мы ихъ тоже приглашать! заметилъ рыжiй и коренастый детина и за темъ, подойдя къ Наде-Польке, и Наташе, очень вежливо предложилъ имъ покататься въ яликахъ.
- У насъ две лодки, сказалъ онъ Одна называетъ "Драгонъ", а другой "Трафальгаръ". Мы очень умный и хорошiй человекъ; поедемте на море... есть и пушка, изъ пушки палить, пафъ! Мы морякъ, english sailors...
- Верю, что вы умный человекъ, кусая губы, отвечала Надя-Полька: - только мы-то съ вами незнакомы.
И мы, подвинувшись къ берегу, сели на свою лодку.
- Нетъ, нетъ, говорила Анета.
- Почему-жь нетъ?
- А еще умный человекъ! сказала Надя-Полька: - видите, кажется, что у насъ своя лодка.
- А все вы поедитъ съ нами.
- Чтобъ они за нами не погнались, сказалъ Пупманъ.
Но англичане не трогались съ берега. Скоро мы потеряли ихъ изъ виду, проехали населенный берегъ и очутились на взморье.