Глава XX.
НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА И ЕЯ ДОБРЫЯ ПОДРУГИ.
Лежалъ одинъ я на песке долины,
Уступы скалъ теснилися кругомъ,
И солнце жгло ихъ жолтыя вершины
И жгло меня,-- но спалъ я мертвымъ сномъ.
Лермонтовъ.
Я очнулся. Все еще была ночь, все было тихо, въ воздухе струился запахъ копеечныхъ сигаръ, будто вода шумела вдалеке, неподалеку отъ меня шептались деревья, и огоньки горели за ихъ ветками,-- я лежалъ поблизости какого-то селенiя, можетъ быть, дачъ; но было такъ темно, я былъ такъ слабъ, что не могъ пошевелиться; лицо мое было въ крови, руки распухли и болтались будто сломанныя.
"Видно я умру безъ помощи!" - тихо простоналъ я.
Чьи-то шаги послышались около.
"Прощай, Таня, говорилъ свеженькiй женскiй голосокъ: - прощай, моя храбрая цыпочка. Только больше не летай на воздушномъ шаре: неравенъ часъ.
- Прощай, Наташа, прощай, Надя-Полька, прощай, Анета...
Этотъ голосъ! воспоминанiе о шаре! такъ, это была она,--и я не могъ сдвинуться съ места, и я умиралъ возле моей очаровательницы! Я хотелъ закричать, но издалъ только слабый вздохъ.
- Останься, Таня, заговорилъ другой, серебряный голосъ: - ночуешь со мной.
- И поужинаемъ.
- Нетъ, нетъ!
И очаровательница скрылась.
- Нечего делать, говорилъ первый голосъ: - поужинаемъ безъ нея. Что у тебя есть, Надя-Полька?
- Десять апельсиновъ и булка.
- А у тебя, Анета?
- Пирогъ и бутылка белаго вина.
- Славно, славно! мы будемъ веселиться; несите же все ко мне, а я кое-что прибавлю.
подошла ко мне.
- Постойте же, ветренницы, закричала она: - чего вы бежите! кто насъ здесь тронетъ? Кажется, тутъ кто-то лежитъ больной.
- Верно пьяный, отвечалъ голосъ Нади-Польки.
- И больной и пьяный, заметила Анета.
- Неси огня изъ моей квартиры, перебила Наташа, и скоро слабый лучъ свечи озарилъ мою несчастную, окровавленную фигуру и стройныя фигуры сострадательныхъ девушекъ.
Надя-Полька была всехъ красивее; на ней надето было красное клетчатое платьице со множествомъ черныхъ блестящихъ пуговокъ; издали она походила на знатную даму. Светлые волосы были превосходно зачосаны и завиты назадъ около бойкой выразительной головки съ кошачьими, серыми глазками. Анета, сколько могъ я разсмотреть, была толстымъ, флегматическимъ существомъ. Наталья Николаевна была не очень хороша собой; по ея бледное, худенькое личико было полно такого трогательнаго, добраго, кроткаго выраженiя, что на него нельзя было глядеть безъ задушевной симпатiи; она была бы похожа на дочь какого нибудь квакера, еслибъ вздернутый носикъ и чуть-чуть заметный сгибъ маленькихъ губокъ не придавали си вида какой-то особенной, тихой игривости. На ней было белое платье, сверхъ котораго было надето серое пальто съ чорными снурками.
- Ай! закричала Надя-Полька: - кровь! кровь!... его видно зарезали.
Сама Наташа вздрогнула и остановилась въ нерешимости.
- Я упалъ съ лошади, произнесъ я, глядя на белое платьице: - и, кажется, умру сейчасъ.
Услышавъ такiя страшныя слова, три дедушки тотчасъ же почувствовали ко мне великое участiе, подняли меня на ноги и, не докучая разспросами, тотчасъ же повели по дороге; потомъ мы подошли къ крошечному домику съ выступною кровлею и балкономъ и, пройдя маленькiй садъ, вошли въ чистую комнату, разгороженную надвое. На гладкомъ столе горела лампочка, изъ числа техъ, которыя придуманы въ последнее время для небогатыхъ людей и, несмотря на свою изящную форму, стоятъ пять рублей серебромъ; на столе же лежали выкройки платья, ножницы и другiя принадлежности для шитья. Девушки прикатили изъ-за перегородки довольно покойное кресло, усадили меня на него, а живая Надя-Полька побежала за докторомъ, но вскоре воротилась съ грустнымъ известiемъ, что Карлъ Иванычъ еще не вернулся изъ Крестовскаго трактира, где пробудетъ до утра.
- Сбегай за аптекаремъ Шульцомъ, Анета, сказала Наташа, помогая мне умываться.
- Какже ночью? спросила ленивая Анета: - сама знаешь, какъ этотъ немчура любитъ приставать къ девушкамъ.
- А вотъ посмотримъ, какъ онъ меня тронетъ, сказала Надя-Полька, снова повязывая голову платочкомъ: - я ему кривой-то глазъ вконецъ выцарапаю.
И она убежала, но вскоре возвратилась съ горестнымъ известiемъ, что Шульцъ привезенъ связанный изъ трактира и только ругается.
Эти обстоятельства придали мне энергiи; чтобъ поуспокоить добрыхъ девушекъ, я сделалъ осмотръ своимъ рукамъ и ногамъ: оне были целы, ребра и шея тоже не пострадали, и я началъ думать, что еще могу пожить на свете.
- Нельзя ли достать извощика? спросилъ я слабымъ голосомъ, съ благодарностью глядя на хозяйку и ея подругу; за темъ я сделалъ шагъ къ двери и въ изнеможенiи грянулся на полъ.
Оне меня подняли. Надя-Полька явилась съ белымъ виномъ и заставила меня выпить рюмку, отъ чего силы мои возобновились.
- Вамъ нельзя ехать отсюда, сказала мне добрая Наташа: - въ такой темноте вамъ не сыскать извощика. Ночуйте въ этой комнате, а я лягу у тебя на квартире, Анета.
- И не смею стеснять васъ такъ безстыдно.
- Ахъ, Боже мой, стеснять! улыбаясь, сказала Наталья Николаевна: - не знатныя же мы дамы съ Анетой. Помнишь, Надя-Полька, какъ мы когда-то жили въ магазине - десять девицъ въ одной комнате.
- Счастливая была эта комната, заметилъ я: - если все девицы были похожи на насъ и на вашу подругу.
Наташа была въ восторге оттого, что я уже началъ пошучивать.
- Ну, не все, сказала она наивно: - помнишь, Надя, рыжую Глафиру, которая курила изъ трубки потихоньку...
- Вотъ моя постель, сказала Наташа, поправляя что-то за перегородкою: - если вамъ что понадобится, кликните Матрену: это хозяйская кухарка...
- Полноте, Наталья Николаевна, сказалъ я, конфузясь; - какъ можно, чтобъ я отнялъ у васъ комнату, что о васъ скажутъ? Я не хочу быть причиною...
- Что скажутъ? отвечала Наташа, съ наивно-грустной улыбкой: - обо мне некому говорить и заботиться. Я могу делать, что хочу, прибавила она, съ некоторымъ чувствомъ сладкой независимости.
- Вотъ Анета - дело другое, лукаво сказала Надя-Полька, вертясь передъ зеркаломъ.
- Ахъ, что за платьице! произнесъ я, невольно поражонный красотою и щеголеватостью молодой девушки.
- Ага! сказала Надя-Полька, отходя отъ зеркала: - чуть отпало, а ужь вы пускаетесь... Да, Анета - дело другое.
Видно было, что она любила дразнить флегматическую Анету.
- Вотъ пустяки! отвечала та: - и я могу делать, что хочу, могу отдать имъ мою комнату, а сама лягу спать у Наташи.
- Ну, а какъ англичанинъ узнаетъ?
- Что онъ мне - это рыжее чучело!
- Говори, говори, шумела Надя-Полька: - а ужь какой онъ злой, не приведи Господи... а зубы-то какъ колья! ненавижу англичанъ.
- Да, а за самой англичанинъ волочится, и за Наташей тоже, говорила Анета обиженнымъ тономъ.
- Пусть волочатся, смеясь отвечала Надя-Полька: - сунься-ка они сюда, я ихъ поленомъ!
- А они палкой!
- Полноте, болтушки, сказала Наталья Николаевна: - эхъ, имъ все грезятся англичане! Дело-то вотъ въ чемъ. Не голоденъ ли нашъ больной?
- Въ самомъ деле, мы тутъ бы и поужинали, заметила Надя-Полька. - Что, продолжала она, оборотясь ко мне: - вамъ не хочется ли чего покушать? Мы всегда ужинаемъ.
Я признался, что голоденъ, и девушки тотчасъ же разбежались за своими запасами. Наталья Николаевна накрыла столъ и стала хлопотать въ кухне, а я отыскалъ кухарку Матрену и послалъ ее купить бутылку шампанскаго, на деньги Скакунова, думая возвратить ихъ по прiезде въ городъ. Увидя шампанское, девушки оробели: имъ показалось, что я намеренъ волочиться за ними и пускать пыль въ глаза своихъ угощенiемъ. Но я былъ такъ смиренъ на видъ, былъ такъ слабъ и полонъ такой глубокой благодарности къ добрымъ хозяйкамъ, что скоро оне перестали дичиться, и мы снова начали болтать, шутить и смеяться.
Немного вещей испыталъ и въ жизни, которыя были бы прiятнее этого импровизированнаго ужина на Крестовскомъ острову. Кушанье было самое разнообразное: апельсины, котлеты, пирогъ, варенье и хлебъ съ масломъ; кроме белаго и шампанскаго вина у насъ былъ еще отличный эль, изъ чего я заключилъ, что Анета имеетъ свои причины заступаться за англичанъ. Впрочемъ, догадываться было нечего: девушки были такъ откровенны, что скрытности между ними не было, и я вполне узналъ образъ ихъ жизни.
М-те Zoé и даже немного говорили по французски. Ихъ вкусъ и уменье скоро работать позволили имъ, окончивъ ученье, работать у себя на дому и получать деньги, поставившiя ихъ въ некоторую независимость и отвратившiя ихъ, если не ото всехъ, то ото многихъ последствiй бедности и красоты, соединенныхъ воедино. Анета было поленивее и любила знаться съ англичанами; но прежнiя подруги любили ее за тихiй нравъ и флегматическую услужливость. Да кроме того, Надя-Полька не могла прожить дня безъ существа, которое могла бы ежеминутно поддразнивать.
По поводу чародея Излера, воздушнаго шара и Минеральныхъ Водъ, я собралъ свою смелость и спросилъ о таинственной Тане; но Наталья Николаевна, поглядевши на меня пристально, объявила, что Таня, слетавши ни воздушномъ шаре и обративъ на себя общее вниманiе, боится последствiй такого успеха, и потому просила ее не передавать никому ея адреса и ни съ кемъ о ней не разсуждать.