Глава XVI.
СИНЬОРЪ ДЕЙ-ЛИБРИ-НЕРИ И ВИЗИТЫ ПО КАМЕННОМУ ОСТРОВУ.
... Я мудрецъ и могу повелевать стихiями - по крайней мере люди такъ думаютъ; а на этомъ мненiи я основываю неограниченное свое влiянiе.
Альбумазаръ.
Еслибъ я любилъ пускаться въ отвлечонныя разсужденiя, или, какъ говорятъ "Отечественныя Записки", въ кой-какiя предкаминныя мечтанiя на счотъ человечества вообще, я непременно воскликнулъ бы теперь: "какъ странно играетъ людьми судьба! Вчера я обличалъ самозванцевъ, а нынче самому приходится сыграть чужую роль!" и прочая. Но я лучше буду продолжать, успокоивъ читателя уверенiемъ, что брался за эту роль единственно для шутки.
Продолжая болтать, Скакуновъ окончилъ свой небрежный туалетъ, и я невольно подивился его живой, симпатической натуре. Такому человеку лютый врагъ спустилъ бы злейшую насмешку.
Онъ былъ похожъ на молодую, резвую, гордую лошадь; каждая его жилка говорила, каждое его движенiе было бойко и привлекательно. Въ хорошихъ рукахъ изъ нею вышелъ бы превосходнейшiй человекъ; но въ настоящее время вся его энергiя шла на капризы и эксцентричности.
- А я такъ скучалъ это утро! говорилъ Скакуновъ, когда мы, одевшись какъ следуетъ, неслись въ щегольскомъ кабрiолете по тенистымъ аллеямъ острова: - ты спасъ меня на несколько дней. Съ новымъ человекомъ я самъ будто помолоделъ. Тппрр... вотъ и домъ моей родственницы, баронессы Веры.
Упрямиться было поздно. Мы остановились передъ дачею въ готическомъ вкусе и вошли въ садикъ, до того обильный цветами, что глаза разбегались. На балконе сидело несколько дамъ, усердно хлопотавшихъ около завтрака въ англiйскомъ вкусе; какой-то старикъ, съ носомъ, величиною въ добрую бутылку, одетый съ утонченною щеголеватостью, заседалъ тутъ же; въ садике происходила сцена гораздо милее. Девочку летъ пяти, въ роскошномъ платьице, посадили на крошечную лошадку, не много побольше барана, и возили съ трiумфомъ по всемъ аллеямъ; два мальчика въ шотландскихъ нарядахъ ждали очереди покататься; а около маленькой, но крепкой лошадки заботливо шла, по всей вероятности, мать девочки, хорошенькая, но бледная женщина летъ двадцати-пяти, въ легкомъ утреннемъ наряде.
- Ma cousine! закричалъ Скакуновъ, подводя меня къ молодой женщине и въ тоже время давая щелчокъ маленькой лошади и сидевшей на ней девочке: - вотъ вы все спрашивали, отчего я такъ веселъ это время. Я ожидалъ изъ Венецiи моего неоцененнаго друга - помните, того, что вытащилъ меня изъ Canal-Grande. Вотъ онъ самъ, на лицо; рекомендую вамъ синьора Джiованни дей-Либри-Нери, знаменитейшiй изъ живописцевъ Италiи!
Мне было крайне неловко; я сконфузился еще более когда Вера, ласково улыбнувшись, что-то сказала мне по французски. Кончилось бы темъ, что я промычалъ бы сквозь зубы что нибудь нелепое и потомъ удралъ со срамомъ; но Скакуновъ приспелъ на подмогу.
- Та! та! та! кузина, сказалъ онъ: - pour l'amour de Dieu ни слова по французски. Нашъ художникъ заклялся не говорить ни слова на языке людей, незаступившихся за его родную Венецiю. Впрочемъ, онъ знаетъ все языки и даже по русски.
- А! сказало Вера, медленно и робко произнося слова: - вы говорите на нашемъ языке?
- Не много... отвечалъ я: - и очень люблю русскiй языкъ.
- Какъ онъ хорошо говоритъ! вскрикнула Вера и другiе члены семейства, потому-что мы уже вошли на балконъ и я былъ отрекомендованъ всемъ и каждому.
- Вы говорите лучше Полины Вiардо.
- Въ Италiи, заметилъ старикъ съ толстымъ носомъ: - очень многiе знаютъ по русски... кардиналъ Мецапелли, напримеръ.
- Что вы, Богданъ Иванычъ, насмешливо заметилъ Скакуновъ: - Мецапелли кандитеръ въ Большой Морской.
- Ну, это другой, можетъ быть родственникъ.
- Вы хотели сказать Мецофанти, сказала бывшая тутъ старая дева, сильно наевшаяся и уже начавшая распрашивать о Венецiи.
- Прочь, пиголицы! закричалъ онъ, грозно топнувъ ногою: - прогоните ихъ, madame la baronne, я ненавижу детей, даже вашихъ.
- Не верю вамъ, вы всегда любовались на Юлиньку, улыбаясь сказала Вера.
- Что же что любовался? Дети тоже, что цветы: ихъ надо переменять чаще.
Все засмеялись; я заступился за детей Веры и началъ ихъ ласкать, чемъ прiобрелъ расположенiе молодой маменьки.
Скакуновъ обладалъ неоцененнымъ искусствомъ пускать въ разговоръ какую нибудь смешную эксцентрическую мысль и потомъ развивать ее до последнихъ пределовъ нелепости. Оттого имъ очень дорожили. Сказавши, что детей необходимо переменять какъ цветы, онъ тотчасъ же пустился строить планы, а потомъ ударился въ сплетни и въ разные комментарiи и, начиная съ детей, дошолъ до родителей.
- Чтожь делать съ некрасивыми детьми? спрашивала баронесса Вера, смеясь отъ души: - ихъ нельзя разставлять по балконамъ вместо гiацинтовъ и гортензiй.
- Отчего же? заметилъ Скакуновъ: - имъ придется исправлять должность резеды. Детей гнуснаго вида следуетъ вымазать съ ногъ до головы душистыми эссенцiями и спрятать по отдаленнымъ уголкамъ комнаты.
Въ такихъ пошлостяхъ прошло более часу, и мы уехали. На другой даче познакомились мы съ женой дипломата Пригвоздкина и его дочерьми, бывшими въ Италiи. Одна изъ нихъ приступила ко мне съ распросами о томъ, стоитъ ли еще Понте ди-Соспири и не поврежденъ ли онъ бомбардированiемъ.
- Не говорите о Понте ли-Соспири, важно заметилъ Скакуновъ, торопясь ко мне на выручку: - предокъ нашего любезнаго синьора сиделъ въ темнице около этого моста; а знаете ли, кто былъ его предокъ? графъ Калiостро.
Я не понималъ, отчего хотелось взбалмошному моему другу непременно втискать меня въ родню къ графу Калiостро. Но вскоре намеренiя его стали ясны.
- Я зналъ графа Калiостро, сказалъ дипломатъ Пригвоздкинъ, почитавшiй священною обязанностiю знать всехъ графовъ въ Европе: - мы обедали вместе у барона Генца. Преглубокомысленный старичокъ и гастрономъ первостатейный.
- Кто гастрономъ? спросилъ Скакуновъ, кусая губы.
- Графъ Калiостро.
- Сомнительно что-то, сказалъ Скакуновъ, помирая со смеху; - чародей Калiостро умеръ тому летъ семдесятъ.
Дипломатъ сконфузился.
- Чтожь изъ этого, сказалъ я, призвавши на помощь всю свою смелость: - разве вы не знаете, что фамилiя Калiостро не угасла въ Италiи. Одинъ изъ графовъ Калiостро не разъ живалъ въ Вене.
Съ этой минуты Пригвоздкинъ получилъ обо мне самое блестящее понятiе, а Скакуновъ произнесъ довольно громко; ты великiй человекъ, Чернокнижниковъ!
Отъ Калiостро разговоръ перешолъ къ магiи, и, съ помощiю Скакунова, молодыя дамы тотчасъ же узнали, что я верю въ чорную магiю и долго занимался кабалистическими пауками. Восторгъ ихъ не могъ сравниться ни съ чемъ; меня засыпали вопросами, требовали отъ меня страшныхъ исторiй, спрашивали, видалъ ли я привиденiя и могу ли вызывать тени умершихъ людей. Подъ влiянiемъ этихъ вопросовъ, а еще более - того ласковаго тона, который, чтобъ ни говорили, въ совершенстве дается только лучшему кругу, я сталъ гораздо разговорчивее и уже пустился толковать о Красномъ Драконе и другихъ магическихъ тонкостяхъ, когда Скакуновъ положилъ конецъ визиту, объявивъ, что намъ было еще далеко ехать.
- Поздравляю тебя, сказалъ онъ, погоняя лошадь!-- ты везде имеешь успехъ необычайный. Старайся только говорить не такъ чисто и хоть изредка ввертывай чужое словцо, хоть изъ оперы, напримеръ: i тiеi sospiri; il pin tristo del mortali; sciagurato; io ti rivedrai. Яша Сандальниковъ темъ и прославился между молодежью, что можетъ целый часъ говорить по итальянски словами изъ арiй и дуэтовъ.
- Зачемъ ты втянулъ меня въ разговоръ о магiи? спросилъ я.
- Ахъ, ты голова! да въ магiи-то вся твоя слава, спасенiе! Найти себе боевую лошадь, известный задоръ, для употребленiя его въ светскомъ разговоре - да это величайшее счастiе, это трудъ, это важнее денегъ и титуловъ! А въ особенности верить въ чорную магiю!... Ахъ Чернокнижниковъ, Чернокнижниковъ! съ верою въ чорную магiю и десяткомъ нелепыхъ кабалистическихъ разсказовъ ты пройдешь со славою все гостиныя, отъ Москвы до Мадрида... Тппрр... вылезай.
- Какъ, еще визитъ? съ удивленiемъ спросилъ я, поглядывая на полу-развалившуюся, угрюмую, огромную дачу съ колоннадою.
По бедности, онъ весь годъ живетъ на даче; но она полна картинами. Смотри только... Да что тебя учить: ты все знаешь.
по-ласковее. Дача его была въ запустенiи, мебель стара, но позолочена, въ комнатахъ дуло, но окна были зеркальныя. Мне не нравилась эта обстановка, еще более не нравился покровительственный тонъ старика. Я пересмотрелъ его галлерею, отозвался о ней довольно хорошо, но старался говорить какъ можно суше и надменнее. Чтобъ сократить визитъ, я сталъ поглядывать на Скакунова; наконецъ мы уехали.
- Ты молодецъ, ты превосходный человекъ! говорилъ мне Скакуновъ, подводя меня къ своей даче. - Ты рожденъ для света... и такой человекъ запирался на чердаке для магiи! Я виделъ, какъ зацепляла тебя надменность старика, и, поверь, ты нисколько не потерялъ въ его глазахъ оттого, что поддержалъ свое достоинство. Есть одно правило для жизни, и его наша молодежь очень дурно понимаетъ; помни, что не следуетъ никому позволять наступать себе на ногу.