Глава VIII.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВЕЧЕРЪ НА ЧОРНОЙ РЕЧКЕ.
- Могу ли спросить, дядюшка, что это за люди?
- Конечно, можешь, отвечалъ дядя. --Но только я не знаю, съумеетъ ли кто отвечать тебе.
Вальтеръ-Скоттъ. ("Квентинъ Дорвардъ".)
Читатель уже знаетъ, чтобъ ту минуту, когда воздушный шаръ, подымаясь все выше и выше, наконецъ превратился въ точку, едва заметную, я бросился какъ угорелый къ встречнымъ и поперечнымъ съ вопросомъ: кто была смелая воздухоплавательница? Но я уже сказалъ, что никто не далъ мне удовлетворительнаго ответа. Въ отчаянiи бродилъ я между скамейками, начинавшими уже пустеть, и время отъ времени повторялъ свои вопросы. Наконецъ я подошолъ къ одной группе, и слухъ мой пораженъ былъ следующими стихами:
Прихожу на праздникъ къ чародею;
Тьма народу тамъ уже кипитъ;
За затеей хитрую затею
Чародей предъ публикой творитъ.
Все въ саду торжественно и чудно.
Хоръ цыганъ по старому нелепъ,
Что же мне такъ больно и такъ трудно,
Отчего угрюмъ я и свирепъ?
Ужь не жду сегодня ничего я,
Мой восторгъ истраченъ весь давно:
Я могу лишь воспевать героя -
Какъ въ немъ все велико и умно!
Онъ Протей! онъ истинный художникъ!
Какъ его проказы хороши!
И артистъ, и баризъ, и сапожникъ -
- Превосходно, превосходно! воскликнулъ я, думавъ задобрить похвалой восторженнаго стихотворца, и вследъ за темъ предложилъ ему вопросъ о моей незнакомке.
- Полноте! отвечалъ онъ дружелюбно. Ну, чего вы такъ заинтересовались ею? Стоитъ ли она, чтобъ такъ долго о ней думать? Жизнь широка и разнообразна. Нельзя долго отдаваться исключительно одному впечатленiю. Пойдемте лучше со мной: я васъ поведу на одинъ презанимателыiый вечеръ. Вашъ прiятель, Шайтановъ, котораго я знаю, сказалъ мне, что онъ готовъ отправиться; но ему совестно оставить васъ... Мы решились и васъ просить туда, и онъ теперь васъ ищетъ.
При имени Шайтанова, я сталъ пристальнее всматриваться въ говорившаго и узналъ въ немъ того самаго господина, который полчаса тому назадъ настоятельно требовалъ воздухоплавателя, говоря, что онъ уже написалъ, что шаръ летелъ, и что статья его уже набрана. Въ ту же минуту подошелъ къ намъ Шайтановъ и отрекомендовалъ мне его подъ именемъ Льва Иваныча Балдеева. Оба они начали уговаривать меня отправиться съ ними на Чорную Речку, где долженъ былъ происходить литературный вечеръ.
Надежда - не узнаю ли тамъ чего нибудь о моей таинственной незнакомке, заставила меня согласиться, и мы отправились пешкомъ на Чорную Речку.
Скоро передъ нами замелькали такiе же, какъ и въ Новой Деревне, маленькiе, красивые домики, расположенные по берегу узкой и грязной речки, которую легко могъ перейти въ бродъ цыпленокъ. Но берега ея, поросшiе старыми деревьями, имели местами минiатюрную привлекательность; все разстоянiе между речкой и линiей домиковъ не простиралось более двухъ саженъ и было вымощено крупнымъ булыжникомъ, по которому безпрестанно взадъ и впередъ сновали экипажи, производя страшную пыль; тутъ же, по узенькимъ тротуарамъ, прохаживались любители позднихъ прогулокъ; домики были освещены, маленькiе садики и балкончики передъ ними наполнены были дачниками, изъ которыхъ многiе играли въ карты. По дороге господинъ Балдеевъ разсказалъ мне, что ведетъ насъ къ Дормидону Филипычу Дубильникову,-- что Дормидонъ Филипычъ, проживъ на свете слишкомъ пятьдесятъ летъ, не обнаруживалъ никакого расположенiя къ литературе, занимаясь съ успехомъ дубленiемъ овчинъ, въ одной изъ дальнихъ губернiй, на собственномъ своемъ дубильномъ заводе, отъ котораго, вероятно, получилъ и свою фамилiю, какъ вдругъ случилось непредвиденное обстоятельство: девятилетнiй сынъ господина Дубильникова, Митинька, неожиданно и негаданно, въ день именинъ своего родителя, прочолъ ему поздравительные стихи, имъ самимъ сочиненные, и стихи удивительные! Никогда еще въ день своихъ именинъ не былъ такъ обрадованъ господинъ Дубильниковъ; слезы умиленiя ручьемъ текли изъ глазъ счастливаго отца. Стихи между темъ начали ходить изъ рукъ въ руки, и гости Дубильникова единогласно объявили, что Митинька талантъ, что Митинька генiй, если взять въ соображенiе его лета. Это обстоятельство совершенно изменило образъ жизни Дормидона Филипыча и всехъ прочихъ Дубильниковыхъ. Для образованiя сына своего они решились переселиться въ Петербургъ. Здесь стали они знакомиться преимущественно съ литераторами, задавать литературные вечера, и на этихъ вечерахъ "удивительный крошка" игралъ, разумеется, не последнюю роль.
- Теперь, заключилъ Балдеевъ: - Дормидонъ Филипычъ одинъ изъ самыхъ ревностныхъ покровителей, меценатовъ, можно сказать, нашей литературы. Правда, онъ самъ понимаетъ мало въ искусстве, жена его еще меньше (она даже, говорятъ, читать позабыла); но я соглашусь лучше отдать свое произведенiе на судъ этихъ простыхъ питомцевъ природы, чемъ читать его передъ толпою своихъ собратiй по ремеслу, изъ которыхъ каждый приноситъ на такiя собранiя всю свою жолчь и зависть и очень мало снисходительности. Да притомъ, вкусъ простыхъ людей часто бываетъ безошибочнее испорченнаго вкуса умниковъ, съевшихъ всю книжную мудрость... Я это знаю по собственному опыту. Впрочемъ, кроме самихъ хозяевъ, тамъ будетъ несколько литераторовъ, съ которыми всякiй, конечно, поставитъ себе за особенную честь познакомиться, съ важностью заключилъ нашъ путеводитель поправляя воротнички своей рубашки. - Уверяю васъ, проведете время очень прiятно.
- А главное, прибавилъ Шайтановъ: отлично поужинаешь. Это нехудо прибавить, потому что ведь мы сегодня не обедали! Дубильниковъ человекъ богатый и верно накормитъ славно.
- Мне вовсе не хочется есть, поспешилъ я сказать, недовольный откровенностью моего прiятеля съ человекомъ, который меня въ первый разъ видитъ.
- Это жаль, что у васъ нетъ аппетиту, сказалъ господинъ Балдеевъ. - А я такъ нарочно сегодня не обедалъ, чтобы хорошенько напасть на ужинъ и вина, которыя у Дубильникова удивительно хороши.
Это откровенное замечанiе новаго нашего знакомца успокоило мою щепетильность.
- Вотъ мы и пришли! сказалъ онъ, указывая на большой, ярко освещонный домъ, передъ которымъ толпилось множество народу...
подобнаго! Клянусь вамъ, я виделъ тутъ литераторовъ, которыхъ именъ никогда не встречалъ въ печати, которыхъ существованiя не могъ подозревать, художниковъ, которые едва ли умеютъ писать вывески мелочныхъ лавочекъ, артистовъ, какихъ никогда не приходилось никому видеть ни на какой сцене. Самъ хозяинъ, глупейшiй и добрейшiй толстякъ, былъ въ восторге отъ своего общества, поминутно рекомендовалъ мне своихъ гостей, не забывая прибавить, при имени каждаго, "одинъ изъ замечательнейшихъ талантовъ въ нашей литературе", "первейшiй художникъ", и такъ далее. Хозяйка, толстая безжизненная старуха, съ головой, повязанной платкомъ, съ чорными зубами, тоже въ свою очередь шепеляла о томъ или о другомъ госте: "важнейшiй ахтеръ", "первеющiй стихотворецъ", "какiе пишетъ камеди, животики надорвешь, батюшка", и прочее. Умиленiе и восторженное самодовольствiе были разлиты въ простодушномъ лице старушонки. Какiя слова, какiя выраженiя, какiя шутки я тутъ слышалъ! Тотъ наяриваетъ повесть, тотъ насандалилъ стихотворенiе, того въ какомъ-то журнале за романъ, тотъ собирается отлупить какого-то своего критика. Удивительно! Вся эта толпа шумела, острила, хохотала, хвастала и попивала водку и хересъ, которые съ самаго начала вечера были поставлены на балконе, на особомъ столике. Какъ ни мало я зналъ людей, я наконецъ понялъ, что имею дело съ однимъ изъ техъ несчастныхъ, которымъ надоело мирное и прибыльное занятiе своимъ ремесломъ, которыхъ подъ старость начала обуревать жажда известности. И я догадался, что за люди окружаютъ меня, и какое побужденiе собрало сюда эту голодную и бездарную толпу грубыхъ льстецовъ... "Берегитесь, господинъ Дубильниковъ! Вотъ и слышу, васъ уже уговариваютъ открыть книжный магазинъ, издать сочиненiе такого-то и такого-то, сулятъ вамъ огромные барыши, титулъ двигателя литературы... Берегитесь! Вашихъ дубильныхъ заводовъ, со всеми ихъ запасами овчины, не хватитъ и на одинъ годъ!" Такъ думалъ я, а между темъ толпа продолжала шуметь, пока наконецъ не пронеслось между нею громкое восклицанiе хозяина, восторженно повторенное многими голосами: "Митинька написалъ новое стихотворенiе". Какую радость выразили все физiономiи, обратившiяся въ одну минуту къ лучезарному, круглому и глупому лицу счастливаго родителя!
- Съ него я начнемъ мы нашъ литературный вечеръ, сказалъ Балдеевъ.
поближе, нужно убедиться. Да и желудокъ, пустой въ теченiи целаго дня, началъ поговаривать свое. Напасть на хересъ и закуску, которыхъ остатки виднелись еще на опустевшемъ балконе, и потомъ удрать изъ этой честной компанiи - показалось мне совершенно недобросовестнымъ.
И я последовалъ за другими въ комнату.