Глава VII.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ШЕСТОЙ ГЛАВЫ, ВЪ КОТОРОМЪ РЕШАЕТСЯ УЧАСТЬ МОЕГО СЕРДЦА.
Передо мной явилась ты.
Какъ мимолетное виденье,
Какъ генiй чистой красоты.
Пушкинъ.
За толпою, я едва не опоздалъ къ воздушному шару. Вокругъ площадки, на которой были устроены все приготовленiя къ летанiю безъ крыльевъ, уже волновалась публика, куря сигары, большею частiю довольно дурныя. Я однако пробрался впередъ, осмотрелъ шаръ, бочки, лодочки и увиделъ господина въ узенькихъ панталонахъ и чорной триковой мантiи, усеянной серебряными блестками. Ему-то и следовало лететь подъ облака; но онъ, кажется, вовсе не думалъ объ опасности, которая его ожидала, и выпивалъ съ наслажденiемъ четвертую рюмку зеленой водки, которая должна была придать ему бодрости и предохранять его внутренность отъ простуды. Около него стоялъ человекъ въ бутылочномъ фраке съ зелеными пуговицами и о чемъ-то говорилъ ему съ жаромъ: то былъ одинъ изъ главныхъ распорядителей праздника.
- Да такъ-таки, громко говорилъ артистъ въ чорной мантiи: - отъ меня зависитъ теперь весь вашъ вечеръ! Вотъ захочу, да и не поеду на шаре, а публика вся съ носомъ останется...
И онъ подперъ себя въ бока обеими руками, кокетливо глядя на зрителей.
- Что вы? что вы? говорилъ кто-то: - нельзя, нельзя! я ужъ написалъ о томъ, что вы летали и статья набирается въ типографiи! Еще бы не лететь,-- этого быть не можетъ!
- Вотъ какъ! иронически возгласилъ воздухоплаватель, взлезая въ лодочку шара и показывая видъ, что ему желательно говорить съ публикою; - почтеннейшiе зрители!..
- Что такое, что такое?... И зрители съ шумомъ, толкая другъ друга, прихлынули ближе къ оратору.
- Почтеннейшiе зрители! началъ онъ, нежно улыбаясь: - и хотелъ лететь подъ облака, вы сошлись на меня смотреть; но подумайте, что станется со мной, если переменится погода и подымется ветеръ. Я погибну въ волнахъ и хищныя птицы растерзаютъ мои члены! А жизнь такъ хороша, земля такъ прекрасна, угощенiе Эвтерпы такъ мило, нашъ распорядитель даетъ такiе превосходные праздники, что мне, по совести говоря, не хочется разстаться съ землею и лететь въ страны пустыя, безлюдныя, безъизвестныя.
Публика закричала браво, думая, что артистъ только остритъ, но что въ самомъ деле онъ вовсе не намеренъ отказаться отъ воздухоплаванiя. Каково же было ея изумленiе, когда господинъ въ мантiи, произнеся свою речь, спрыгнулъ съ подмостокъ, какъ змей проскользнулъ мимо толпы и бегомъ бросился бежать по направленiю къ Чорной речке.
- Держите его! держите! кричали зрители.
- Ловите, ловите обманщика! вопiялъ опять кто-то: - я написалъ въ журналъ, что онъ ужь летелъ, и статья набрана.
Человекъ въ бутылочномъ фраке стоялъ, задумчиво нагнувъ голову, и, по видимому, мало обращалъ вниманiя на ропотъ публики и неудавшееся воздухоплаванiе. Въ позе его и глазахъ видны были находчивость и уверенность въ своихъ неистощимыхъ средствахъ. Когда неудовольствiе публики достигло своего апогея, онъ кротко подошелъ къ шару, снова слегка нагнулъ голову и сказалъ эти короткiя слова;
- Минуту терпенiя - и все будетъ устроено.
- Воздухоплавателя! раздалось между зрителями: - сажайте его на шаръ, садитесь сами.
- Вместо воздухоплавателя, снова началъ бутылочный фракъ: - у насъ на шаре полетитъ молодая и прелестная девушка.
И онъ исчезъ съ этими словами.
- Браво! браво, бррррраво!!! закричали зрители. Но всехъ более последними словами чародея поражена была моя собственная особа. "Какъ!-- думалъ я - женщина, созданiе слабое и прелестное, решается на такую отважную меру! молодая девушка решается исчезнуть на время въ заоблачныхъ пространствахъ, пренебречь всеми благами мiра и взлететь на воздухъ! О, недаромъ, я читалъ въ книгахъ, женщинъ называютъ ветренницами, а сочинители аристократическихъ повестей придаютъ имъ еще титулъ воздушныхъ!"
Какъ бы то ни было, я горелъ нетерпенiемъ, кровь кипела и сердце билось. И вотъ оно сжалось... наступила торжественная минута,-- минута, решившая собою мою участь и отразившаяся въ поступкахъ всей моей жизни.
Раздалась торжественная музыка, и шаръ заколыхался. Изъ какого-то нарочно устроеннаго уголка около подмостокъ вышелъ господинъ въ бутылочномъ фраке. Лицо его сiяло добродушiемъ и удовольствiемъ. Онъ велъ за собой смелую воздухоплавательницу, въ образе стройной семнадцатилетней девушки въ бархатныхъ шальварахъ и атласной курточке, съ серою шляпою на белокурой, кудрявой головке.
державшихъ того, что и молодая женщина можетъ изредка, для общаго удовольствiя, слетать на воздушномъ шаре! Она казалась отчасти коротконожкою; но глаза у ней были темные, ласковые, продолговатые. Я хотелъ бы, чтобы все женщины въ мiре носили подобный костюмъ и имели ея полосы... но, впрочемъ, я не силенъ въ описанiяхъ; кроме того, я до сей поры растроганъ и не могу ни о чемъ говорить съ последовательностiю.
Она вошла въ лодочку... я стоялъ возле... глаза наши встретились. Она покраснела, потомъ вздохнула, потомъ сложила руки на груди и робко стала глядеть на восхищенную публику. Кто подавалъ ей цветы, кто советовалъ ей выпить рюмку хересу или абсинту, кто кричалъ браво до того, что щеки у него сделались красней моркови. Мне наступали на ноги, и я того не замечалъ, хотя имелъ на нихъ преогромныя мозоли, или мамзолеи, какъ говорилъ мой немецкiй учитель. Но всему есть конецъ, и мое созерцанiе кончилось.
Не могу уже сказать, какъ произошелъ полетъ, кто подрубилъ канаты, съ какимъ чувствомъ проводила публика воздухоплавательницу. Помню только, что она бросала въ насъ цветами и одинъ георгинъ упалъ мне на носъ; помню и то, что когда я, поднявъ голову кверху, все еще гляделъ на шаръ, кто-то сбросилъ съ моей головы шляпу и она, подпрыгивая, покатилась по дорожкамъ. Помню, что все хохотали въ то время, какъ я, подобравъ альмавиву, гнался за моею шляпою; но этотъ смехъ былъ смехомъ профановъ,-- никто изъ нихъ не зналъ, чемъ было полно мое сердце, когда я догонялъ мою шляпу.
Судьба сердца моего была решена. Я еще не сказалъ, кажется, что въ смелой воздухоплавательнице узналъ ту, которую виделъ утромъ у цырульни, и которая съ перваго взгляда произвела на меня такое сильное впечатленiе. Теперь она явилась мне въ другомъ, более привлекательномъ, более торжественномъ свете, и сердце мое было покорено окончательно и невозвратно. Но - такова моя участь!-- едва нашелъ я ту, которой такъ долго искалъ, какъ уже она исчезла съ земли, исчезла въ воздушныхъ пространствахъ, и Богъ знаетъ еще, воротится ли. И если воротится, то будетъ ли моею? найду ли ее? узнаю ли, кто она?... До сей поры розыски мои были напрасны. Безуспешно спрашивалъ я, кто она, у хозяина, у прiятелей, даже у многихъ незнакомыхъ. Хозяинъ объявилъ, что онъ обязался держать имя ея въ секрете, прочiе отозвались незнанiемъ. Казалось одинъ свирепый господинъ, разгуливавшiй по саду съ своимъ фiолетовымъ носомъ, зналъ тайну; но какъ подступлюсь я къ нему?