XIII.
Новыя лица и престарелый Немвродъ.
На жадринской башне съ часами, составлявшей удивленiе и славу всего околодка, пробило шесть часовъ утра. Редко просыпался я въ такой раннiй часъ, еще реже вставалъ съ постели въ свежую утреннюю пору; но на этотъ разъ всталъ и оделся. Старый замокъ, занимавшiй такъ много места въ моихъ детскихъ мечтахъ, напоминалъ мне, что я еще не обошелъ всехъ его закоулковъ; старые сады и рощи, въ былое время важно шумевшiе надъ мою детскою головой, и теперь ждали свиданья со мною. На несколько времени я опять сталъ прежнимъ любопытнымъ и мечтатательнымъ мальчишкой. Прежде всего я прошелъ на бельведеръ, увидалъ оттуда уездный городъ, реку, названiе которой не разъ слышалъ въ классахъ отъ учителей исторiи, робко ступилъ на ту часть балкона, которая почему-то считалась ненадежною и куда детей не пускали. Спустившись въ залы, я осмотрелъ все редкости, и безъ примеси перечувствовалъ все впечатленiя детства: одна фламандская картина, изображавшая жестокiй пожаръ въ какакомъ-то городе, по прежнему меня испугала, а гобеленовскiй коверъ, на которомъ Дiана и ея нимфы стрелами убивали оленя, наполнилъ меня жалостью къ бедному животному, ненавистью къ кровожадной богине. Обошелъ я и залу, устроенную для домашнихъ спектаклей и давно преданную запустенiю, но все еще сверкавшую золотомъ и пунцовыми драппировками. Садъ подвергся такому же осмотру, а возле сада красивая водяная мельница, мимо которой я прежде проходилъ не помня себя отъ ужаса: меня вопервыхъ, поражалъ шумъ колеса, а сверхъ того колесо это имело худую славу: въ него когда-то давно попалъ пьяный мельникъ и былъ выкинутъ въ воду страшно обезображеннымъ трупомъ. Погрузившись въ созерцанiе колеса и молочной, кипевшей около него пены, я не заметилъ, какъ какой-то человекъ вышелъ изъ мельницы и подошелъ ко мне съ приветствiемъ. Только на второй зовъ я обернулся и увиделъ передъ собой именно кого мне было надо: новаго жадринскаго управляющаго, когда-то занимавшаго тамъ же должности разсыльнаго при конторе, сырника при скотномъ дворе и наконецъ старшаго садовника.
Возвышенiе въ ранге нисколько не отразилось на наружности Карла Карлыча (онъ, впрочемъ, вовсе былъ не Карлъ и еще менее Карлычъ, а Юганъ, съ прибавленiемъ неудобопроизносимой фамилiи): прежнiй короткiй сюртукъ въ роде пальто финскихъ матросовъ, прежнiй синiй жилетъ съ светлыми пуговками, прежнiя белыя панталоны въ сапоги, на первыхъ порахъ заставлявшiя думать, что Карлъ Карлычъ позабылъ надеть панталоны. Сожженное солнцемъ лицо казалось гораздо темнее цвета волосъ, давно не стриженныхъ. Жадринскiй управляющiй, по происхожденiю латышъ, не скрывалъ своей нацiональности, да и нечего было скрывать ее: не красивый и угнетенный народъ, изъ котораго вышелъ Карлъ Карлычъ, не имеетъ худой славы, а напротивъ того, отличается качествами народовъ страстно преданныхъ хлебопашеству, то есть неутомимостью, чистотой нравовъ и безпредельною честностью. Эти качества всегда отличали и моего знакомца, но при ничтожныхъ должностяхъ и, главное, при прежнемъ нелепомъ хозяйстве дяди, Югана считали кроткимъ дурачкомъ и держали больше за его честность. Одинъ разъ генералъ предпринялъ какую-то обширную постройку и захотелъ было назначить латыша наблюдать за работами, крайне тяжелыми для барщинниковъ; но Карлъ Карлычъ прямо отказался отъ всехъ трудовъ, не имеющихъ прямого отношенiя къ полю, хлебу, скоту или саду. Должно быть на это онъ мастеръ, подумалъ дядя, и когда новые порядки заставили подумать о важныхъ переменахъ въ полевомъ хозяйстве, вспомнилъ про упрямца.
Между Карломъ Карлычемъ и мною, всегда существовала истинная прiязнь: видя мою любовь къ жадринскому саду, полямъ и рощамъ, чудакъ истолковывалъ ее по своему - любовью къ земле и хозяйству, которой не видалъ онъ ни у соседей помещиковъ, ни у ихъ агрономовъ управляющихъ. Потому и въ это свиданiе наше, онъ поспешилъ сообщить мне разныя земледельческiя штуки, для меня совсемъ темныя, между прочимъ то, что онъ, значительно сокративъ запашку, все-таки не предвидитъ большой убыли ни въ хлебе зерновомъ, ни въ соломе. Я съ некоторою важностью высказалъ свое одобренiе и поздравилъ его съ темъ, что въ именiяхъ дяди все идетъ тихо и благополучно.
-- Да почему жь у насъ не быть тихо? любезнейшiй мой господинъ, съ простодушiемъ заметилъ Карлъ Карлычъ: - ведь вы сами, я полагаю, знаете, что народу у его превосходительства до воли было не очень-то льготно.
-- Неужели жь и вы, Карлъ Карлычъ, того мненiя, что у помещиковъ смирныхъ крестьянинъ безпокойнее?
-- Не безпокойнее, а недовольнее, потому что прямыхъ выгодъ отъ воли онъ не видитъ, выгодъ же главныхъ и которыя, какъ бы сказать... на общiй ходъ его жизни простираются, онъ еще не успелъ оценить какъ следуетъ.
-- Невеселый же результатъ сообщили вы мне, если действительно тотъ, кто менее теснилъ крестьянина, за свое добро остается въ накладе передъ помещикомъ строгимъ.
-- Строгiй помещикъ не беда. Коли строгiй помещикъ, любезный мой господинъ, значитъ онъ хоть сколько нибудь про свое дело думаетъ. Жадный помещикъ - худо, злой - худо, безтолковый - худо, да и добрякъ вялый - очень худо.
-- Какой же выходитъ всего лучше по вашему, Карлъ Карлычъ?
-- Какой лучше?... какъ бы сказать вамъ... здесь-то по соседству очень похвалить некого.
-- Ну, у какого по крайней мере, въ теперешнюю пору, крестьяне покойнее?
-- И... это какъ бы сказать... у добраго у безтолковаго дурятъ всего больше, у безтолковаго и сердитаго гораздо поменьше, просто у сердитаго еще меньше, а всего лучше такой помещикъ, чтобы былъ и сердитый, и добрый...
Я разсмеялся при этомъ странномъ сочетанiи качествъ; но приговоръ, забавный для русскаго человека, имелъ свой смыслъ въ устахъ Летта, земляки котораго действительно совмещаютъ въ своемъ характере кротость съ твердостью, великую долготернимость съ своего рода неукротимою энергiей.
Мы пошли отъ мельницы черезъ окраину парка и длинную старую рощу къ реке, на правомъ берегу которой находились лучшiе луга Жадрина и можетъ, быть, всего уезда. Управляющiй торопился къ косцамъ, отъ которыхъ ушелъ было для какихъ-то приказанiй около дома; я следовалъ за нимъ, зная что ранее десяти часовъ ни дядя, ни его гости не покинутъ своихъ будуаровъ. Безъ большого труда мне удалось навести Карла Карлыча на подробный разговоръ о ходе хрестьянскаго дела; заметки этого инородца, чуждаго всехъ предразсудковъ въ ту или другую сторону, имели свою цену, хотя тонъ ихъ не показывалъ въ латыше особеннаго уваженiя къ помещикамъ и крестьянамъ нашего края.
-- Однако, любезнейшiй Карлъ Карлычъ, сказалъ я ему после одного не совсемъ-то одобрительнаго отзыва: - не предполагалъ я, что вы такъ не хорошо думаете про насъ русскихъ.
-- Я не хорошо думаю про русскихъ, любезнейшiй мой господинъ? съ одушевленiемъ протестовалъ управляющiй: - да разве только о томъ хорошо думаешь, кого хвалить надо?... Здесь я выросъ и женился, здесь похоронилъ я отца, никакого зла русскiе для меня не делали, я человекъ простой и живу съ мужикомъ согласно, онъ со мной говоритъ и меня не дичится. Вотъ вы родомъ русскiй, а на половину не знаете, сколько добраго находится въ русскомъ простомъ человеке... А что русскiй человекъ, по крайней мере въ нашемъ крае, какъ бы сказать... легокъ и ветренъ, того утаивать я нужнымъ не почитаю!
-- Чуть ли не вы первый во всемъ свете упрекаете русскихъ въ ветрености, заметилъ я не безъ удивленiя.
-- Да разве не отъ ветрености общей вы теперь терпите? возразилъ Карлъ Карлычъ: - ведь три года помещики знали, что перемена будетъ, а кто же изъ самыхъ богатыхъ пальцемъ пошевелилъ за эти годы? Вы - умный человекъ и хозяйство любите (тутъ я отвернулся, чтобы скрыть улыбку), а много ли вы подготовили переменъ какихъ ваша земля требовала? У васъ въ Петербурге сколько людей съ деньгами: скажите имъ, что на водку пойдетъ особый откупъ, или, что тамъ подъ землей надо класть какiя-то чугунныя трубы... все такъ и кинутся стадомъ: "берите наши деньги!" А понимаетъ ли хоть одинъ изъ нихъ, какъ бы сказать... что земля лучше всякой водки и трубныхъ компанiй, что на земле и потеря меньше, да и трудъ почестнее? Кудь на месте русскаго человека даже дрянной немецъ, будь теперешняя перемена на дрянной немецкой земле, ужь давно устроились бы компанiи для найма и поставки вольныхъ рабочихъ въ именiя, на землю бы бросились покупщики, вамъ бы отбою не было отъ фермеровъ и арендаторовъ!.. Не хотите хлопотать сами - вотъ вамъ деньги, только пустите на свое место работящаго хлебопашца! Хотите сами трудиться - вотъ вамъ всякое пособiе, вотъ вамъ партiя къ такому-то числу, да не саксонцевъ, взятыхъ издалека за безумную цену, вотъ вамъ молотильная машина съ уплатой въ разсрочку, вотъ вамъ подводчики целою партiей, для отвоза вашего хлеба въ городъ. Составьте-ка такую компанiю, весь край вздохнетъ, и вы въ накладе не будете, да и не миллiоны тутъ нужны... Нетъ, видно связываться съ откупомъ да спаивать мужика выходитъ легче.
-- И мужикъ русскiй по вашему тоже ветренъ?
-- Всехъ Русскихъ не знаю, а въ нашемъ крае все равно, что мужикъ, что баринъ. Какiе у насъ урожаи? А при нашихъ ценахъ урожай долженъ быть надо сидеть на земле, а коли торговать, такъ чемъ-нибудь дельнымъ, а онъ что делаетъ?.. Это разве торговля - накупить рыбы, да развозить ее по деревнямъ, за безценокъ брать дрянныхъ коровенокъ, когда кормовъ мало, или скупить сады, да потомъ хлопнуться продавцу въ ноги: батюшка, сбавь сто целковыхъ, разсчиталъ худо, въ Питере цены плохiя! А свою полосу между темъ царапаетъ баба, а где ни погляди, во мхахъ и по пустошамъ трава остается некошеная. Нажилъ, наконецъ, мой торговецъ триста, пятьсотъ целковыхъ: кажется тутъ-то и начинай торговать или пусти сына... а выходитъ, что онъ триста целковыхъ въ сундукъ, сыну два рубля на разживу, а самъ на печку...
-- Не забудьте, однакоже, Карлъ Карлычъ, что при прежнихъ порядкахъ нашему мужику ни насчетъ воли, ни насчетъ земли, большого ходу не было.
-- Любезнейшiй мой господинъ, да разве въ другихъ земляхъ, да и по соседству, не бывало простымъ людямъ и похуже? Кто самъ не пробивается впередъ, того за руку не далеко протащишь...
-- Ну, теперь, съ волей и землею, нашъ мужикъ можетъ быть и самъ подвинется.
-- Дай-то Богъ, отвечалъ набожный латышъ: - только знаете, повременамъ, вспоминается мне то, что случилось въ Танькиной деревне... изволите знать, где прошлый годъ убили сумника {Сумникъ тоже, что коробейникъ, отъ сумы, хотя въ нашемъ крае этого рода продавцы возятъ свой товаръ въ повозкахъ.}?
-- Прошлый годъ я жилъ за границей, а про Танькину деревню ровно ничего не знаю.
-- Деревня эта отъ насъ въ двенадцати верстахъ, въ глуши, въ ней всего семь душъ, а земли десятинъ триста, славной земли, съ покосами, лесомъ, двумя озерами. Баринъ ея какой-то поручикъ Пчельниковъ; взялъ онъ эту деревню за женой, самъ здесь никогда не былъ, старосты не держитъ, оброкъ съ мужиковъ шелъ самый маленькiй, а потомъ пошло и безъ оброка; помещикъ неизвестно где, денегъ не взыскиваетъ, да и живъ ли?.. такъ дела идутъ летъ ужь восемь. Разсудите жь, любезнейшiй мой господинъ, найдется ли, ужь не знаю где, въ Америке что ли, такое положенiе для простого землепашца? Земли сколько хочешь, податей нетъ, рекрутчина съ семи душъ когда еще выпадетъ, чиновнику съ нихъ добычи мало, не стоитъ за ней и ехать въ такую трущобу... что жь вы думаете, разбогатела Танькина деревня? по крайней мере хоть порядочно зажили въ ней крестьяне?.. Вотъ за прошлую осень былъ у насъ съ товаромъ знакомый разнощикъ, продавалъ, въ кабаке сиделъ, говорилъ, что по дороге въ N** на ночь свернетъ въ Танькину, выехалъ да и пропалъ, словно въ воду канулъ. Пошли худые слухи. Дали знать вовремя исправнику, тотъ къ намъ, отъ насъ въ Танькину деревню... меня еще баринъ посылалъ въ ту сторону, я за исправникомъ и поехалъ. Въехали мы въ деревеньку, глядимъ, среди улицы девочка небольшая, на голове повязанъ новенькiй жолтый платокъ, а рубашка дырявая. Выскочилъ исправникъ: "кто тебе далъ платокъ этотъ?" Девочка говоритъ: "матка дала, у ней въ сундуке такихъ платковъ много". Созвали народъ, сделали обыскъ, во всякомъ доме нашлось что нибудь, а у семидесятилетняго деда девочки, подъ поломъ, полушубокъ въ крови да еще какая-то улика... Видятъ мужики, что даже и запираться нечего. Ужь и я не вытерпелъ, хоть и чужой человекъ; говорю старику: "въ могилу глядишь, окаянный, а людей режешь!" Что же вы думаете онъ на это: "Отъ нищеты, батюшка, отъ нищеты, мой родимый!" Давно живу я на свете, любезнейшiй мой господинъ, а какъ бы сказать, никогда такого срама еще и во сне мне не снилось!
Немного утешительнаго оказывалось въ исторiи, разсказанной Карломъ Карлычемъ; но не трудно было сообразить, что самая исключительность событiя уменьшала его общее значенiе... Беседуя такимъ образомъ, мы добрались до места, где приходилось разстаться: за небольшимъ перелескомъ слышались голоса и стукъ оселковъ о косы; и простился съ Латышомъ, передавъ ему приказанiе дяди на счетъ спора съ чемезовскими крестьянами. Оставшись одинъ, я посмотрелъ на часы: времени оставалось еще много. Хорошо помня места, я направился въ ту сторону, где въ былое время природа меня поражала особенною, русскою грандiозностью. Въ стороне отъ полей и жилыхъ местъ, река, про которую упоминалъ я, делала крутое колено, а берега ея получали ту физiономiю, какую, какъ казалось мне, весь нашъ край непременно имелъ летъ за двести или за триста до настоящаго времени. Сонныя воды катились, окаймленныя старымъ лесомъ, между которымъ сосна преобладала; между водой и лесомъ тянулись луговины, то песчаныя, то зеленыя и болотистыя; тишина и величавое, страшно просторное безлюдье не могли ни съ чемъ сравниться: и далеко по теченiю реки шелъ тотъ же лесъ, те же пустынныя узкiя луговины, и хоть бы одно жилье, хоть бы одна человеческая фигура. Только два сенные сарая на опушке леса, и серый досчатый челнокъ на песке, съ пробитымъ бокомъ, говорили, что по временамъ живыя существа заходятъ въ эту красивую пустыню.
Давно уже я не видалъ ничего подобнаго, давно уже не приходилось мне бывать въ местахъ до такой степени молчаливыхъ. Я долго шелъ задумавшись, и вдругъ вздрогнулъ: возле почуялось мне что-то живое. Я огляделся вокругъ и увиделъ, что не обманулся. Две охотничьи собаки англiйской породы вертелись на берегу: одна изъ нихъ глядела на меня съ суровою недоверчивостiю, другая, очевидно молодая и еще полоумная, при первомъ на нее взгляде бросилась ко мне, завиляла хвостомъ и ткнула свой носъ въ мою руку. Затемъ, изъ-подъ ореховаго куста, раздался дребезжащiй голосъ, какой можетъ исходить лишь изо рта самаго беззубаго: "Векша, Векша! сюда! экая дура!" Когда я пробрался къ кусту, изъ свежей травы, опираясь на ружье, поднялся старичокъ седой и поджарый, но съ глазами довольно свежими.
-- Это что такое? кричалъ онъ, закинувъ ружье за спину и протягивая ко мне руки: - батюшка Сергей Ильичъ, вы ли это? И въ такую пору, и безъ ружья, и въ тонкихъ сапогахъ! Точно ли это вы, какъ вы сюда попали?
Дряхлый любитель охоты прозывался Антономъ Андревиченъ Турусовымъ; онъ имелъ не дурную усадьбу около именiя Чемезовой, но арендовалъ у дяди одну деревеньку съ пустошью, на которой охота оказывалась не въ примеръ лучше чемъ въ его владенiяхъ. Мы поцаловались, я попросилъ старика вернуться къ месту его отдыха подъ сенью ореховыхъ ветвей, и самъ поместился около.
-- Однако, Антонъ Андреичъ, сказалъ я въ ответъ на его приветствiя; - и васъ я не ожидалъ увидать съ ружьемъ на чужой земле, да еще и безъ дичи въ ягдташе!
-- Какая теперь охота, отвечалъ мой прiятель: - я больше такъ, чтобы дать собачкамъ пробегаться... да и вообще ужь и ходить не подъ силу, что ты будешь делать!
-- Истинному охотнику всегда дела много: ружье почистить, прицелиться въ ворону, пересыпать дробь изъ руки въ руку, за собаками иметь надзоръ надлежащiй, этихъ радостей уже никакая река временъ отъ васъ не отниметъ.
-- Вамъ бы все подсмеиваться по прежнему! А вотъ какъ придется-то собакъ, своихъ дорогихъ собакъ, перевешать.
-- Ужь не бесятся ли оне? спросилъ я, отодвигаясь отъ Векши тыкавшей меня носомъ, уже не въ руку, а въ лобъ и щеки.
-- Какое бесятся? Про моихъ-то собакъ такихъ вещей лучше бы не говорили. А чемъ наши братья-помещики станутъ теперь кормить собачекъ, вы не подумаете.
-- Антонъ Андреичъ, перебилъ я съ живостiю: - ужь отъ васъ-то, философа и Немврода, не ждалъ я слышать этихъ проклятыхъ жалобъ. Вы, я думаю, пять летъ не были въ вашемъ настоящемъ именiи, о доходе не заботитесь, и готовы кушать жаркое изъ старыхъ сапогъ съ темъ только, чтобы вашъ ягдташъ никогда не оставался безъ дичи. Ну, а пара лягавыхъ собакъ еще не поглотитъ всехъ вашихъ доходовъ.
-- Да разве можно обойдтись съ парой собакъ? Это у васъ все но городскому; мы, батюшка, со столичными жидоморами не живали.
-- Ну не съ парой, такъ съ четырьмя проживете.
-- Съ четырьмя, м-м-мъ... И старикъ-охотникъ уныло задумался.
-- Хе, хе, хе! это я на лодке прiехалъ. Да что же мы здесь сидимъ какъ немцы на Крестовскомъ; видно сегодня ужь мне не охотиться. Хотите напиться у меня чаю, а после чаю васъ на дрожкахъ довезутъ въ Жадрино.
долгаго не требовалось; въ ближайшей котловинке оказался яликъ, и въ ялике дюжiй парень, сладко спавшiй. Черезъ полчаса миновали мы еще одно колено реки, въехали въ маленькую речку, вышли изъ лодки и направились къ домику не совсемъ привлекательной наружности, красовавшемуся влево и отовсюду окруженному лесомъ.
-- Ну, вотъ мы наконецъ и дома, говорилъ старикъ, отворяя калитку сада, плохо процветающаго на песке и поддерживаемаго съ небрежностiю. Заслышавъ стукъ засова, съ разныхъ концовъ сада бросилось на насъ собакъ шесть, съ ласками и радостнымъ лаемъ; тутъ были Булька, и веселый щенокъ Мишка, и едва влачащiй ноги Валетъ, когда-то въ одиночномъ бою задавившiй волка и за то очень уважаемый. Не доходя шаговъ десяти до крыльца, Антонъ Андреевичъ отворилъ дверь грязной и серой будки, въ роде техъ будокъ, куда садовники ставятъ свои лапаты, лейки и тачки, а изъ двери стремительнымъ ураганомъ вырвалось еще собакъ восемь. Я плюнулъ, и пока эта стая совершала неистовые прыжки кругомъ хозяина, вошелъ въ комнату, всю пропитанную собачьимъ запахомъ, где стоялъ столъ съ самоваромъ, и сидела супруга Антона Андреича, старушка Степанида Егоровна.
-- Что это, Степанида Егоровна, сказалъ я, после первыхъ приветствiй и первой чашки: - у васъ просто шагу нельзя сделать, не наступивши на собаку.
-- Ахъ, не долго, не долго имъ бедняжкамъ резвиться! печально отвечала старушка, а потомъ осторожно огляделась. - По мне-то, правду сказать, хоть бы ихъ и вовсе не было, ну а Антоше-то какъ безъ нихъ обойдтись?
-- Хоть собакъ у васъ и больше чемъ надо, да не раззоритъ же васъ ихъ прокормленiе. Одне еще малы, другiя умрутъ отъ старости, дело само и обойдется.
будетъ возиться.
-- Да ваша брошенная усадьба во сто разъ лучше этой земли, и наконецъ Борисъ Николаичъ не помешаетъ же вашему мужу охотиться по его владенiямъ, где только угодно.
-- Будешь тутъ считать на Бориса Николаича, перебилъ меня самъ Немвродъ, подсаживаясь къ давно налитой для него чашке; - пока онъ живъ - такъ, а какъ переселится въ Елисейскiя? Онъ, старый грибъ, песочница, охоту совсемъ бросилъ...
Я не мои, не улыбнуться; старый грибъ Борисъ Николаевичъ одной рукой повалилъ бы десять Немвродовъ въ роде Антона Андреевича.
-- А ведь лютый былъ охотникъ въ свое время, надо сказать правду, восторженно продолжалъ Антонъ Андреевичъ. - Не одного медведя мы съ нимъ царапнули, не одну лису затравили! Ведь это на моихъ глазахъ онъ отдулъ хлыстомъ этого фетюка Пахомова, на облаве. И дельно, и за вину, скажу я, хоть тамъ себе весь уездъ вотъ какъ окрысился. Посудите сами, какъ дело происходило. Разставили насъ на Красной Гищенке...
-- Да, хорошъ былъ охотникъ, меланхолически повторялъ мой хозяинъ: - одного только въ немъ... выдержки, охотничьей выдержки въ немъ не было! Просить все, разогнать псарей, раздарить собакъ кому попало... тьфу! хоть бы онъ про то вспомнилъ, что теперь во всей губернiи не осталось ни одной охоты, конной охоты, псовой охоты, я разумею...
Степанида Егоровна разумно заметила, что наша губернiя, какъ и некоторыя другiя по соседству, ни местностью, ни ценами хлеба, ни даже привычками народа, не допускаютъ возможности псовой и конной охоты.
-- Отчего же прежде допускали? возразилъ Антонъ Андреевичъ. - Коли народъ изъерыжничался, а баре гонятся за копейкой, такъ хотя богачи-то по крайней мере не поддавались бы... Я говорилъ генералу: продайте дома въ Петербурге, а охоту держите! Господи Боже мой, да при этомъ жидоморстве скоро на борзую собаку придется глядеть за деньги, какъ на редкость. Вотъ и мне отъ отца охота досталась... и держалъ же я ее покуда последней деревеньки не продали!
Степанида Егоровна только покачала головою.
ноги не ходятъ, а будь у меня псовая охота, на лошади я бы еще съ кемъ хочешь потягался бы! Одно оставалось собачекъ разводить хорошихъ, теперь ужь и это советуютъ оставить. Нетъ же, нетъ, самъ ничего не стану есть, а собакъ не убавлю.
Я снова принялся уверять Немврода, что его собаки, даже полагая ихъ более дюжины, не поглотятъ же всехъ его доходовъ, но утешенiя мои принимались какъ-то печально, съ таинственно-отчаяннымъ видомъ. Ужь не имеется ли у него еще где-нибудь серой будки съ собаками? подумалъ я, и въ это время, при визге, лае и прыганье животныхъ, мне уже знакомыхъ, къ крыльцу подъехали приготовленныя для меня дрожки.
Досидевъ почти до десяти часовъ, я простился съ Степанидой Егоровной, хозяинъ же селъ со мною доехать, "вотъ до того лесочка", сказалъ онъ, указывая на сосновую рощицу, отделявшуюся отъ непрерывной стены леса. Когда мы туда доехали, я приметилъ въ глазахъ Антона Андреевича что-то тревожное. Онъ сошелъ съ дрожекъ и какъ-то замялся, не давая мне руки и не прощаясь со мною. Мне показалось, что онъ желаетъ, чтобъ я за нимъ следовалъ и въ тоже время стыдился просить объ этомъ. Прямо передъ нами, подъ деревьями, шла хорошо утоптанная тропинка и что-то въ роде забора мелькало вдали... я решился следовать за хозяиномъ. Антонъ Андреевичъ вздохнулъ свободнее, но не сказалъ ни слова; казалось онъ гляделъ на себя какъ на жреца, почему-то обязаннаго соблюдать осторожность передъ невежественнымъ спутникомъ. Сделавъ шаговъ двести, мы уперлись въ заборъ съ глухою калиткой, за заборомъ возвышался бревенчатый домикъ съ трубою и раздавались какiе то странные звуки. Антонъ Андреевичъ, съ зардевшимся, просiявшимъ лицомъ, взялъ меня за руку, толкнулъ калитку коленомъ и ввелъ меня въ святилище.
Черезъ мгновенiе, святилище огласилось хохотомъ, съ которымъ, при всемъ желанiи, я совладать былъ не въ силахъ. Никогда не видалъ я ничего подобнаго; до сихъ поръ сцена мне тогда представившаяся, какъ живая передъ моими глазами.
На голой и совершенно гладкой площадке, обнесенной заборомъ и осененной несколькими тощими деревьями, паслось стадо, настоящее стадо собакъ, стадо головъ изъ осьмидесяти, считая тутъ щенковъ и несовершеннолетнихъ. Тутъ были все цвета собачьей шерсти, но коричневый преобладалъ надъ другими. Невзирая на гнусный запахъ, заражавшiй воздухъ по всей площадке, невозможно было бы самому Гераклиту не разсмеяться при этомъ зрелище. Молодежь прыгала, бесилась, трепала другъ друга за уши и вдругъ, въ необузданномъ порыве своего возраста, набежавъ на какого нибудь грознаго барбоса, стремительно разбегалась отъ него въ разсыпную. Другiе щеночки, самые крошечные сосали своихъ родительницъ, и около семейной сцены непременно находился кружокъ задумчивыхъ зрителей, можетъ быть вспоминавшихъ невозвратные годы собственнаго детства. Две собаки особенно глубокомысленнаго вида гуляли рядомъ, отделившись отъ шумной толпы; казалось оне имели переговорить между собой о чемъ-то важномъ, едва ли доступномъ пониманiю всехъ этихъ ленивцевъ и ветрениковъ, которые бродили кучами. Еще поодаль, невдалеке отъ избушки спалъ дряхлый водолазъ огромнаго роста, очевидно большой добрякъ, потому что на немъ, съ закрытыми глазами, лежали и нежились два щенка, кажется сеттеры. Горячее летнее солнце весело озаряло всю картину достойную кисти Ландсира.
бренное тело. Въ одну секунду онъ былъ весь покрытъ своими коричневыми и пегими питомцами, особенно изъ щенковъ очень обрадованныхъ появленiю гостей въ ихъ мирномъ убежище.
-- И со всемъ этимъ придется проститься, жалобно говорилъ; онъ, поворачивая голову въ направленiи ко мне: - и этихъ славныхъ собачекъ будетъ кормить нечемъ! Вотъ до чего дожилъ, Сергей Ильичъ, вотъ какихъ бедъ наделали мне ваши новые порядки! Да вамъ что? вотъ хоть бы вы дотронулись до одной, а еще должно быть добрый человекъ: видите какъ оне къ вамъ ластятся! Къ худому человеку не побежитъ ласкаться собачка. А вы-то мне говорили, что съ четырьмя собаками прожить можно!
-- Какъ же иначе! Я человекъ не жадный. Иногда подаришь кому нибудь собаку, да и чума много губитъ щеночковъ, проклятая. Не хотите ли, выберу я вамъ такого сеттера, что тамъ у васъ все городскiе Англичане ахнутъ? Или вотъ поглядьте на этого пегаго... Эй Трезорка, иси... бестiя...
Не имея никакого желанiя изумлять Англичанъ и хорошо зная, что дальнейшее пребыванiе на собачьемъ дворе наградитъ меня бедствiемъ, уже одинъ разъ испытаннымъ въ безсонную ночь у господина Евдокимова, я поторопился проститься съ Антономъ Андреевичемъ, сурово отвергнулъ двухъ щенковъ, еще разъ протянутыхъ ко мне на прощанье, и велелъ кучеру скорее ехать въ Жадрино.