VIII.
Верный рецептъ, по примеру уже известнаго читателю генiальнаго Гаджи-Подхалимова, разбогатеть въ самое короткое время.
И такъ, мы сидели вчетверомъ, съ сигарами, между картинъ и разныхъ выставленныхъ на продажу древностей, а петербургскiй Жилбласъ и сановникъ Максимъ Петровичъ, высморкавшись два раза со звукомъ, исполненнымъ невообразимаго величiя, началъ свой разсказъ, такъ нетерпеливо ожидаемый моимъ читателемъ.
- Глухою и грязною осенью 1859 года, сообщалъ намъ мой прiятель: - ехалъ, по одной изъ черноземныхъ и грязнейшихъ губернiй нашихъ, великiй откупщикъ Константинъ Константиновичъ Сандараки. Нечего говорить о томъ, что сей повелитель трехъ-пробнаго мiра путешествовалъ немногимъ экономнее покойнаго князя Потемкина-Таврическаго. Поездъ господина Сандараки составлялъ до десяти дормезовъ, каретъ и фургоновъ, съ достодолжнымъ запасомъ секретарей, управляющихъ, приживальщиковъ, благоговейныхъ паразитовъ, поваровъ и всякой челяди. Говорятъ даже, что въ одномъ изъ экипажей, немного поотставшимъ отъ прочихъ, ехало две юныхъ певицы иностраннаго происхожденiя; Сандараки любилъ поощрять артистокъ. Дождь лилъ какъ изъ ведра третьи сутки къ ряду, осеннiй ветеръ пробиралъ до костей, экипажи тонули въ глубокой грязи, лошади плелись шагъ за шагомъ. Сандараки, развалясь въ переднемъ дормезе, лениво слушалъ, какъ сидевшiе съ нимъ управляющiе No 2 и No 3 предательски клеветали на управляющаго нумера перваго, но беседа спутниковъ его не интересовала - въ душе своей онъ считалъ и клевещущихъ и отклеветываемаго презреннейшими тварями, о которыхъ ни думать, ни говорить, ни слушать его особе не подобало. Спутники суроваго властителя, по нахмуренной его брови угадывая, что разговоръ непрiятенъ патрону, сочли долгомъ обратиться къ предметамъ более легкимъ и прiятнымъ.
Управляющiй No 2 сунулъ носъ въ окно, погляделъ назадъ на дорогу и, засмеявшись, сказалъ:
- А ведь этотъ уродъ все еще едетъ съ нами.
- Какой тамъ уродъ у васъ завелся? лениво спросилъ Сандараки.
- А вотъ извольте полюбопытствовать, ответилъ управляющiй No 2, опуская окно и начиная хохотать пуще прежняго.
Сандараки выглянулъ и наморщилъ свое чело. Въ двухъ шагахъ около его кареты, ехала несчастная, открытая повозочка. Тощiя клячи едва имели силу вынимать ноги изъ клейкой грязи: правилъ ими жидъ, комфортабельно прикрывшiй себя целой горой тряпицъ, рваныхъ тулуповъ и войлоковъ. Въ повозке, стиснувъ зубы, сиделъ худой и бледный человекъ, въ осеннемъ поношенномъ пальто и дрянной меховой шапке. По всей вероятности, онъ ехалъ подъ дождемъ не первые сутки. Бедный уборъ его не только промокъ насквозь, но напитался водою какъ губка.
- Экъ его обработало, хоть выжми! съ хохотомъ отозвался управляющiй No 2.
Сандараки глянулъ на него сурово, а потомъ далъ знакъ своему ямщику и жиду, накрытому войлоками. Весь поездъ остановился.
- Выходите, сказалъ Сандараки безчувственному управляющему: - достаньте зонтикъ и отдайте этому проезжему. Да не трудитесь возвращаться въ мой дормезъ, мне васъ не надо!
Ошоломленный управляющiй выпрыгнулъ въ грязь, забегалъ около каретъ, добылъ зонтикъ и сунулъ его, съ невежливейшимъ жестомъ, въ руки измокшаго путника. Сандараки это заметилъ и еще разъ кивнулъ головою. Повозка подкатилась подъ самое окно его дормеза.
- Откуда вы едете? спросилъ онъ измокшаго путника.
Тотъ назвалъ какой-то городъ на Кавказе.
- Имя ваше?
- Гаджи-Подхалимовъ.
- Служите?
- Служилъ въ милицiи,-- былъ ревизоромъ по откупу.
- Это дельно; едете далеко?
- Въ Петербургъ.
- На этой мерзкой подводе?
- На ней только до К**, а тамъ, можетъ быть, сыщу попутчика.
Подхалимовъ низко и чувствительно поклонился.
- Ааронъ Абрамычъ, сказалъ Сандараки управляющему нумера третьяго: - очистите место этому голяку въ одномъ изъ экипажей. Да скажите вашему товарищу, что если онъ станетъ ломаться надъ господиномъ Подхалимовымъ, я его самого вышвырну въ грязь и уеду.
Затемъ Сандараки опустился на подушки и заснулъ сномъ милосердаго властителя Тита, после дня, оказавшагося непотеряннымъ.
На другой день после прiезда знаменитаго откупщика въ городъ Петербургъ, самъ финансовый потентатъ сиделъ въ кабинете и выслушивалъ разные доклады, амфилада же комнатъ, къ кабинету ведущихъ, была наполнена толпою гостей, сивушныхъ бюрократовъ и просителей, жаждущихъ одного сандаракiевскаго взгляда, какъ изсушонная нива жаждетъ летняго теплаго дождика. Тутъ была смесь одеждъ и лицъ, племенъ наречiй и состоянiй; и точно, не для чего иного, какъ для стяжанiй, стекся туда этотъ народъ, знававшiй и хаты и кельи, а иногда и темницы или по крайней мере остроги. Еврей въ щегольскомъ фраке держалъ беседу съ грекомъ въ бриллiантовыхъ перстняхъ, но одетымъ более чемъ небрежно; великорусскiй афферистъ, еще за два года назадъ занимавшiй въ своемъ родномъ селе скромную долю цаловальника, разсуждалъ о выгодахъ гласности съ немолодымъ, но бодрымъ журналистомъ, отъ детскихъ летъ чувствовавшимъ симпатiю къ акцизамъ, откупамъ, аренднымъ содержанiямъ и всякимъ операцiямъ, по видимому, несовершенно совместнымъ съ литературою. Далее сиделъ, вскинувъ ноги чуть не до своей головы, промотавшiйся графъ, ищущiй сбыть господину Сандараки свою картинную галлерею, около графа почтительно ежился пьянистъ Троммельсфпфферъ, явившiйся просить залы для своего концерта. Разные клерки, управляющiе, Меркурiи особыхъ порученiй, состоящiе при фирме Сандараки, дополняли компанiю. Разговоры шли не иначе, какъ шопотомъ.
Къ этому блистательному собранiю присоединился и уже знакомый нашъ армянинъ Гаджи-Подхалимовъ, въ потертомъ сюртучишке, въ сапогахъ не совсемъ хорошо вычищенныхъ. Нетъ людей более безжалостныхъ къ бедности и убогому наряду, какъ особы, прикосновенныя къ деламъ гг. Сандараки, Ободраки, Шмуленберга и Ицкенштейна; для индивидуума сколько-нибудь приближеннаго къ финансовой аристократiи, бедность есть не только порокъ - но гадость, оскорбленiе нравовъ и предметъ, вызывающiй поруганiе.
- Вамъ чего надо? спросилъ Подхалимова одинъ изъ клерковъ и когда тотъ сказалъ, что ему надо поблагодарить Константина Константиновича за вниманiе, оказанное ему въ дороге, этотъ простой ответъ произвелъ взрывы хохота.
- Какъ же, какъ же? заговорили клерки и управляющiе: - васъ только и ждетъ Константинъ Константиновичъ!
- А, такъ вамъ они оказывали вниманiе въ дороге? ядовито спросилъ еврей въ щегольскомъ фраке.
- Я думаю Константинъ Константиновичъ такъ и не отпускалъ васъ изъ своей кареты? въ свою очередь забросилъ слово целовальникъ?
- Право, идите-ка прямо къ нему въ кабинетъ, насмешливо пробурчалъ журналистъ, подмигиваю еврею: - я знаю, что онъ васъ приметъ прямо въ объятiя!
Подхалимовъ, не разсердясь, прослушалъ все эти шутки, только глаза его будто пожелтели немного.
- Для чего мне идти въ кабинетъ прямо, вежливо ответилъ онъ, обратясь къ журналисту: - у меня секретныхъ делъ нетъ, мне въ кабинете делать нечего. Вамъ нужнее меня быть въ кабинете,-- вы вотъ имеете намеренiе занять денегъ изъ откупа, да еще и безъ процентовъ. Для журналиста оно, конечно, не совсемъ ловко... тутъ нуженъ секретъ и секретъ... а у меня такихъ намеренiй нетъ, и быть не можетъ,-- мне въ кабинете господина Сандараки делать нечего!
Благообразное лицо журналиста сперва пожелтело, а за темъ покрылось смертной бледностью. Онъ действительно велъ какую-то денежную негоцiю съ откупомъ. Не зная, что отвечать и куда деться отъ ядовитыхъ улыбокъ, онъ схватилъ шляпу, пробурчалъ что-то безсвязное и стрелой кинулся изъ прiемной въ прихожую, и на улицу...
Подхалимовъ остался героемъ дня,-- но это лишь было началомъ его трiумфовъ. Дверь кабинета отворилась и Сандараки вышелъ оттуда угрюмый, сердитый и разгневанный. Сухо и небрежно поговорилъ онъ съ каждымъ изъ посетителей, двоимъ же изъ своихъ старшихъ Меркурiевъ объявилъ, что они плуты и за копейку готовы продать и его самого, и дела имъ вверенныя. Въ это время подвернулся и отвесилъ ему свой почти земной поклонъ нашъ другъ Подхалимовъ.
Лицо Сандараки мгновенно просiяло. Какъ человекъ жолчный и избалованный, онъ увиделъ возможность кольнуть своихъ клевретовъ, обласкавши голяка, видимо ими презираемаго.
- Очень радъ! очень радъ! весело сказалъ онъ, положа руку на плечо армянина. - Скверную поездку мы съ вами сделали. Ну что жь вы теперь будете съ собой делать? Хотите служить у меня въ главной конторе? Вы мне понравились,-- а со мной не пропадете.
- Константинъ Константиновичъ, отвечалъ Подхалимовъ умиленнымъ голосомъ: - нетъ меръ и границъ доброте вашей. Но стыдно мне и грешно будетъ прямо попасть на чужое иждивенiе. Я долженъ оглядеться и потрудиться, завести свой сотъ и показать способности къ делу. А тамъ, если найдете меня способнымъ...
- Браво, браво! сказалъ Сандараки: - вотъ это речь делового человека. Учись, трудись, богатей, клади фундаментъ,-- а коли что понадобится, приходи прямо. Вотъ тебе моя рука на счастье.
Онъ сухо поклонился гостямъ, еще разъ хлопнулъ по плечу Подхалимова и исчезъ въ амфиладе сiяющихъ чертоговъ.
изъ этихъ олимпiйцевъ шлетъ ему приветъ и поощренiе, беретъ въ свою державную руку его жосткiе костлявые пальцы и обещаетъ ему покровительство!... Этотъ прiемъ окончательно утвердилъ Подхалимова во всехъ, заранее имъ составленныхъ, планахъ деятельности. "Потерплю, а на мелочь не кинусь", сказалъ онъ самъ себе не безъ гордости. "Буду голодать, но дождусь своего часа и сразу стану человекомъ".
На языке Подхалимова "стать человекомъ" значило одною операцiей заработать серебромъ тысячъ отъ десяти до пятнадцати. "Съ этой суммой", разсчитывалъ онъ (и разсчитывалъ правильно): "моя голова въ одинъ годъ наделаетъ делъ сколько угодно".
И вотъ началъ нашъ Подхалимовъ, не торопясь, знакомиться съ городомъ Петербургомъ и его жителями. На своихъ собственныхъ тонкихъ ногахъ, почти не присаживаясь, онъ проводилъ весь день съ ранняго утра и часть ночи. Скоро онъ узналъ подноготную коммерческаго, спекуляторнаго, пожалуй даже мазурническаго петербургскаго населенiя. Чемъ жилъ онъ и что елъ онъ во время месяцевъ, посвящонныхъ изученiю столицы, того никто не знаетъ. Говорятъ, что онъ, погрозясь скандаломъ, содралъ несколько сотъ рублей съ одного журналиста, занимавшаго деньги въ откупе, другiе утверждаютъ, что Подхалимовъ делалъ небольшiя аферы съ турецкимъ табакомъ и такимъ образомъ спасалъ себя отъ голодной смерти. Онъ прiехалъ въ Петербургъ осенью, во не ранее весеннихъ месяцевъ, только после страшныхъ лишенiй, нужды и выжиданiя, наконецъ могъ сказать себе, что пришла пора действовать.
Перенесемся же на поприще новыхъ и по истине боевыхъ подвиговъ нашего будущаго миллiонера.
размеровъ, хорошо содержанными легiонами рабочихъ, а главное, совершенно новыми, еще далеко не совсемъ доступными машинами, нарочно для нихъ изготовленными въ Англiи, за баснословную цену. Работа на фабрикахъ не останавливается ни днемъ, ни ночью, и въ какую бы пору вы не ехали около этихъ местъ, подобныхъ берегамъ Стикса, пыхтенiе пара, свистъ, вой, стукъ колесъ и туча подобныхъ отвратительныхъ звуковъ приветствуютъ васъ еще издали, и провожаютъ далеко. Устроивши фабрики, о которыхъ теперь говорится, предпрiимчивый капиталистъ не пожалелъ никакихъ пожертвованiй и прiобрелъ, для наблюденiя за ними, незаменимаго человека. Англичанинъ Роу, принявшiй на себя эту должность, самъ принадлежалъ къ разряду людей достаточныхъ; его сведенiя въ новейшей механике дали ему почетную репутацiю. Заключая письменное условiе на управленiе фабриками, въ теченiи пяти или шести летъ, онъ грубо сказалъ своему патрону: "изъ дружбы къ тебе, я иду въ каторжную работу". И точно, жизнь последняго кочегара оказывалась райскою жизнью въ сравненiи съ существованiемъ мистера Джона Роу, получающаго за свои труды до двадцати тысячъ рублей годового содержанiя. Весь трудъ лежалъ на немъ одномъ отчасти потому, что, по новости машинъ и всего производства, помощники еще должны были выдержать долгую предварительную подготовку, а еще более вследствiе того обстоятельства, что новая система самихъ машинъ должна была тщательно скрываться отъ всякаго посторонняго и нескромнаго глаза.
Разъ взявши на себя каторжную должность, мистеръ Джонъ Роу отдался ей весь, съ стойкостью благороднаго британца. Ему былъ предоставленъ хорошенькiй домикъ по близости фабрикъ, но въ этотъ домъ онъ почти не заглядывалъ. Онъ и работалъ, и даже спалъ сегодня въ одномъ, завтра въ другомъ, после завтра въ третьемъ фабричномъ зданiи, въ двухъ шагахъ отъ паровиковъ и колесъ, при треске, пыхтенье, стукотне и всякомъ гаме. Рабочiе и подчиненные звали Роу бульдогомъ, а между темъ любили: при своей строгости и вспыльчивости, онъ былъ простъ, щедръ и доступенъ для всякаго. Но такъ какъ никакой труженникъ въ мiре не можетъ обойтись безъ маленькаго развлеченiя, то и у Роу были, въ теченiи сутокъ, два часа совершеннаго отдыха отъ каторги. Эти два часа (отъ шести до осьми по полудни) были временемъ его обеда. Всякiй день на его кухне готовилось столько тяжолыхъ и мясныхъ блюдъ, что, кажется, целый немецкiй городокъ могъ бы пропитаться ими целый месяцъ. Роу обедалъ почти всегда одинъ одинехонекъ, но ему было весело видеть около себя горы розбифа, ретраншаменты изъ котлетъ, рыбъ и дичи; что же касается до бутылокъ и графиновъ, то столъ бывалъ ими буквально заставленъ. Когда управляющiй фабриками садился за обедъ, его уже не смели тревожить; какая-то постройка одинъ разъ загорелась и была погашена при начале его обеда, а ни одинъ человекъ не посмелъ войти въ столовую залу съ этой вестью. До семи часовъ Роу елъ подобно волку, въ семь онъ былъ пьянъ какъ сапожникъ, отъ семи до осьми спалъ передъ грудой яствъ и бутылокъ, въ восемь просыпался, совалъ голову въ ведро полузамерзшей воды и, совершенно посвежевъ, шолъ на фабрику. Наслажденiя дня кончались и до следующихъ сутокъ царствовалъ одинъ трудъ во всей его суровости.
Къ этому-то оригинальному человеку, въ начале прошлой весны, въ ясное утро, направилъ стопы свои нашъ Гаджи-Подхалимовъ. И точно, возле какого-то безмерно огромнаго, страшно воняющаго саломъ, вертящагося, визжащаго колеса, нашъ герой скоро увиделъ плотнаго, краснаго, коренастаго человека, который угрюмо кивнулъ ему головой и повелъ его за собой въ уголъ залы, где вой, стукъ и визжанье были сноснее. "Дело до меня, что ли?" спросилъ онъ гостя отрывисто, но не надменно. Подхалимовъ объяснилъ, что наслышавшись о его добродетеляхъ и способностяхъ, онъ желалъ бы получить какое-нибудь местечко при фабрикахъ Риттеля. Роу огляделъ его съ головы до ногъ. "Мне нравится, оказалъ онъ, что вы пришли безъ рекомендательныхъ писемъ и подобной дряни. На дняхъ очистится у меня одно место,-- зайдите, наведайтесь, я васъ испытаю, а тамъ увидимъ". Подхалимовъ ушолъ съ поклономъ.
хозяина по необходимому делу. "Въ шею его!" лаконически брякнулъ Роу. Люди кинулись гнать гостя, но онъ, не слушая ихъ убежденiй и доводовъ, прорвался въ столовую и сталъ передъ самимъ хозяиномъ. Нужно ли говорить, что то былъ нашъ герой Подхалимовъ.
Роу въ это время отрезывалъ кусокъ розбифа, ножъ сорвался и, вместо тонкаго, изящнаго ломтя, на тарелку упалъ какой-то нелепый комъ мяса. Англичанинъ только испустилъ глухое рычанiе
- Что вамъ надо? спросилъ онъ Подхалимова.
- Я пришолъ узнать объ обещанномъ месте, отвечалъ странный гость самымъ дерзкимъ тономъ.
- Я за обедомъ не знаю никакихъ делъ. Въ одни сутки места не очищаются. Идите прочь - и скорее.
Все терпенiе британца лопнуло. Молча онъ подошолъ къ своему гостю.
- Предостерегаю васъ, сказалъ онъ задыхаясь отъ гнева: - идите прочь, или я изобью васъ какъ собаку. Смеетесь вы надо мной, что-ли?...
Подхалимовъ взглянулъ на атлета, способнаго одной рукою заколотить въ землю двадцатерыхъ сухарей, ему подобныхъ. Сердце его мгновенно замерло,-- но онъ выдержалъ взглядъ врага и ответилъ:
- Пока не дадите мне места, я не выйду изъ этой комнаты!
боксомъ въ животъ - и небо показалось ему съ овчинку, онъ взялъ его голову себе подъ мышку и въ самый кратчайшiй срокъ, какъ подобаетъ опытному бойцу, превратилъ ее въ букетъ цветовъ синяго, голубого и фiолетоваго колера, да сверхъ того, по англiйскому выраженiю, сделалъ изъ носа горчичницу, а изъ глазъ уксусницу. Затемъ мистеръ Роу поднесъ свою жертву къ крыльцу выходившему на улицу, далъ ей последняго пинка и скатилъ ее со ступеней крыльца на мостовую. Вся операцiя не заняла двухъ минутъ времени - чрезъ пять минутъ после вторженiя Подхалимова въ столовую англичанина, самъ онъ лежалъ на улице, подобно трупу, а Джонъ Роу спокойно занимался своимъ ростбифомъ, напередъ осушивши экстренный стаканъ стараго портвейна.
И одной минуты не полежалъ Подхалимовъ передъ порогомъ негостепрiимнаго дома, какъ изъ за-угла улицы показалась подлая, но просторная наемная коляска, а въ коляске сиделъ отставной стряпчiй Мурзавейкинъ и тифлисскiй уроженецъ князь Поганидзе. Увидя бездыханное тело на мостовой лежащаго человека, Поганидзе и Мурзавейкинъ поступили подобно доброму самаритянину: они взяли несчастливца въ свой экипажъ, довезли его до жилища квартальнаго надзирателя, потребовали частнаго врача, а после осмотра совершили актъ, свидетельствовавшiй объ увечьяхъ, какимъ подвергся нашъ искатель приключенiй. Подхалимовъ былъ действительно въ ужасномъ положенiи: ему пускали кровь, онъ несколько часовъ оставался безъ чувства и всю ночь стоналъ, что не помешало ему, при первыхъ лучахъ Авроры, настрочить, подписать и отправить куда следуетъ жалобу съ изложенiемъ всего происшествiя. Отставной стряпчiй Мурзавейкинъ, какъ истинный другъ человечества, переписалъ жалобу и уснастилъ ее отрывками, по красноречiю и жалостливости способными извлечь слезы изъ камня.
Дело закипело, хотя по самой его сущности и не могло быть продолжительнымъ. Увечья, понесенныя Подхалимовымъ, не подлежали сомненiю. Джонъ Роу, вместо того, чтобъ сказать что-нибудь въ свое оправданiе, объявилъ, что всегда готовъ бить человека, мешающаго ему обедать; мало того, еще прикрикнулъ на свою прислугу, когда она, изъ любви къ барину, стала не совсемъ обстоятельно отвечать. Еще синяки не совсемъ изчезли на лице Подхалимова, а уже по жалобе последовалъ приговоръ такого рода: Роу долженъ былъ уплатить небольшое денежное взысканiе, въ пользу несчастливца имъ побитаго, да сверхъ того, на основанiи существующихъ постановленiй, подвергался тюремному заключенiю, кажется, на годъ.
на несколькихъ громадныхъ фабрикахъ, отправленiе къ чорту операцiй, на которыя уже были затрачены большiя суммы! Съ другой стороны, Риттель не сомневался, что его другъ былъ жертвою адскаго заговора, что Подхалимовъ самъ напросился на побои и что вся исторiя была подстроена съ ловкостью мастеровъ дела. Риттель кинулся ко мне и просилъ моего заступничества передъ лицами, пересматривавшими дело. Мне самому оно казалось нечистымъ. И такъ, не теряя времени, мы, захвативши съ собою дельца, съ самого начала следившаго за всей исторiей, двивулись въ квартиру человека, отъ котораго одного зависелъ еще исходъ процесса или, по крайней мере, некоторое смягченiе взысканiя.
Д*** встретилъ насъ ласково, но, при первыхъ словахъ нашихъ, покачалъ головою съ видомъ, не обещавшимъ снисхожденiя. "Господа", сказалъ онъ, "ваши доводы для меня не новы, я ихъ зналъ и призналъ ранее, чемъ вы за нихъ ухватились. Вы знаете, что Роу былъ жертвой заговора, а я не только думаю то же, но почти уверенъ въ этомъ. Я знаю, что за люди Мурзавейкинъ и Поганидзе. Я знаю, что просители, которымъ обещано место, не вторгаются въ чужiя столовыя черезъ несколько часовъ после обещанiя,-- за полученiемъ этого места. Но если мое нравственное убежденiе таково, то во всемъ деле нетъ ни одного осязательнаго, юридическаго факта, который бы подтверждалъ мои подозренiя. Вашъ Роу попалъ на бездельниковъ перваго разбора, у нихъ все следы заметены, каждый шагъ огражденъ и разсчитанъ. А наконецъ, еслибъ действительно были у меня осязательныя доказательства всей интриги,-- разве это можетъ снять ответственность съ Джона Роу? Разве можно бить человека за то, что онъ входитъ въ нашу столовую, когда мы обедаемъ? Разве можно превращать носъ человека въ горчичницу, а глаза въ уксусницу, хотя бы этотъ человекъ самъ на то напрашивался? Дело проиграно, и одно средство избавить Роу отъ тюремнаго заключенiя - денежная сделка и примиренiе его съ Подхалимовымъ".
Риттель почесалъ въ затылке. У него уже шли переговоры по этой части. Воротясь домой, онъ потребовалъ къ себе своего кассира и далъ ему некiй ордеръ на сумму, которой размеръ вечно останется въ тайне. Иные говорятъ, что дело покончилось десятью тысячами, но другiе поднимаютъ цифру до двадцати пяти, пятипроцентными билетами. Достоверно только то, что на другой день Подхалимовъ подалъ объявленiе о томъ, что отступается отъ своей претензiи, а черезъ четыре месяца сей генiальный искатель счастiя, хорошо поместивъ заработанныя деньги, поступилъ въ штатъ сандаракiевскихъ Меркурiевъ, на место управляющаго No 2, когда-то надъ нимъ издевавшагося и ломавшагося.
- Славная и поучительная исторiя, заметилъ задумчиво Пайковъ учоный: - и средство къ обогащенiю, самое новое, да и конкуррентовъ на него не много найдется.
- Конкуррентовъ немного? со смехомъ перебилъ Максимъ Петровичъ. - А знаешь ли ты, что Риттель до сихъ поръ содержитъ караулъ при доме своего друга и управляющаго? Съ техъ поръ, какъ исторiя Подхалимова разошлась по городу, до ста человекъ требовали свиданiя съ англичаниномъ во время его обедовъ!