IX.
Въ этотъ самый печальный вечеръ, за полверсты отъ дома Торхановскихъ, въ одномъ изъ домиковъ солдатской слободки, находившихся между крепостью и темъ пунктомъ, где въ наше время помешается госпиталь для нижнихъ воинскихъ чиновъ, происходила сцена довольно оригинальная, хотя и не совсемъ изящная. Но такъ какъ романистъ не можетъ же весь векъ свой останавливаться на предметахъ изящныхъ и опять изящныхъ, то мы попросимъ у читателей позволенiя вкратце описать сказанную сцену, присовокупивъ между прочимъ, что въ настоящее время подобнаго рода приключенiя никогда не случаются на кавказскихъ водахъ.
Въ просторной, но неопрятной комнате, стены которой были вымазаны известью и где сквозной ветеръ дулъ изъ всехъ угловъ, изъ подъ пола и изъ оконъ, за складнымъ ломбернымъ столомъ, украшеннымъ одними лоскутьями когда-то зеленаго сукна, сиделъ уже знакомый намъ петербургскiй игрокъ Семенъ Игнатьевичъ съ двумя армянами; одного изъ которыхъ мы уже видели за игорнымъ столомъ на бале Собранiя. Игра тянулась въ домике съ двухъ часовъ прошлой ночи до двенадцати часовъ настоящей и только что кончилась совершеннымъ пораженiемъ заезжаго гостя. Семенъ Игнатьичъ, еще за четыре часа назадъ обыгравшiй впухъ таинственнаго армянина и его пьянаго дядю Георгiя, въ настоящую минуту оставилъ на столе своихъ шестнадцать тысячъ ассигнацiями. Но таковъ былъ азартъ боя, такъ сильно нервное раздраженiе съ нимъ неразлучное, такъ много тысячъ рублей переходило изъ рукъ въ руки за эти сутки, что столичный игрокъ, подобно человеку, раненному на приступе, почти не чувствовалъ страданiя, сгоряча. Всякiй порядочный человекъ, взглянувъ на общiй видъ комнаты, на группу игроковъ, наклонившуюся къ столу для разсчета и озаренныхъ совершенно догоревшею сальной свечкою (о стеарине тогда не было и слуховъ) почувствовалъ бы особенную тягость и сильное отвращенiе. Бледность лицъ, дымъ отъ крепкаго табаку, разбитыя бутылки въ углу вместе съ остатками завтрака, чая и обеда, скомканныя постели, пролитое вино на полу,-- все было гадко и отвратительно. Табачная зола грудами лежала на окнахъ, вместе съ деньгами и дорогими вещами (Георгiй дошелъ было до того, что проигралъ часы и оружiе). Даже кинжалы и винтовки, еще висевшiя на одной изъ перепачканныхъ стенъ, имели видъ какой-то зловещiй; все помещенiе сходствовало съ однимъ изъ притоновъ буйства и преступленiя, такъ дивно изображаемыхъ кистью великаго Гогарта. Семенъ Игнатьичъ предложилъ играть еще, съ гнилою улыбкой показывая еще пачку ассигнацiй, но одинъ изъ армянъ сказалъ "до завтра", другой уже спалъ, склонившись головой къ краю постели и храпелъ богатырскимъ храпомъ. Видя совершенное изнуренiе партнеровъ, петербургскiй игрокъ вышелъ, самъ шатаясь. Казалось, однако, что какое-то странное подозренiе туманило его голову, онъ очень тщательно огляделъ переднюю, сказалъ несколько словъ съ армянскимъ мальчикомъ, подавшимъ ему шинель, тронулъ несколько тюковъ съ товарами, привезенными, по словамъ Георгiя, на горячеводскую ярмарку,-- но все наблюденiя не подвинули его догадокъ: и помещенiе, и товары и прислуга, не имели въ себе ничего подозрительнаго. Въ раздумьи постоявъ около крыльца, Семенъ Игнатьичъ тихо опустилъ голову и поплелся къ парку, черезъ который должно было ему пройти къ своему помещенiю. Уже отойдя до ста шаговъ тихими стопами, онъ вдругъ вздрогнулъ всемъ теломъ, зачастилъ ногами и быстро изчезъ подъ горою - тутъ только съ ясностью поразила его мысль о томъ, что онъ проигралъ часть своего состоянiя. Рана дала себя почувствовать.
Едва пропала въ отдаленiи некрасивая фигура прiезжаго, какъ резкiй и звонкiй, безконечный, истинно гомерическiй хохотъ раздался по унылой мазанке, по той самой комнате, где еще догорала зловещая сальная свечка, где разсыпанныя деньги, истрепанныя карты, изломанные мелки и остатки грязнаго ужина свидетельствовали о картежной оргiи, тянувшейся целыя сутки. Первый залился богатырскимъ смехомъ армянинъ Георгiй, тотъ самый полусонный и будто рехнувшiйся отъ пьянства Георгiй, который за минуту назадъ храпелъ, уткнувши носъ въ одеяло, изображая изъ себя картину полнаго, унизительнаго изнеможенiя. Но впрочемъ, то не былъ тупой и седой Георгiй, какимъ его только что виделъ Семенъ Игнатьичъ, вместо старика, дрожащаго надъ золотой монетой, сгорбленнаго и разслабленнаго виномъ, посреди мазанки стоялъ, какъ колонна, стройный и статный молодецъ летъ двадцати пяти, съ лицомъ нетолько молодымъ и свежимъ, но истинно красивымъ. Яркiе глаза, орлиный носъ и выраженiе безграничной смелости на всемъ лице стоили лучшаго человека, две безсонныя ночи и сутки утомительнаго притворства не погасили его огненнаго взгляда, его сосредоточенной энергiи. Товарищъ молодого человека, первый закинувшiй удочку петербургскому жрецу фортуны, тоже выправился, выровнялся и, сбросивъ съ себя неловкiй кафтанъ съ откидными рукавами, явился будто въ новой коже. Лицо его хитрое и лукавое вместе съ темъ отличалось какимъ-то особенно веселымъ выраженiемъ,-- онъ былъ толстъ по прежнему, но уже не сохранялъ въ себе никакихъ признаковъ разъезшагося торгаша, щеголяющаго своей цепью и золотыми перстнями. Въ довершенiе метаморфозы, къ двумъ прiятелямъ присоединился еще третiй, юноша летъ семнадцати, более похожiй на девочку чемъ на юношу. На немъ тоже былъ армянскiй нарядъ,-- это онъ разыгривалъ роль служителя, подавалъ карты, устроивалъ ужинъ и набросилъ шинель на плечи Семена Итатьича.
-- Вотъ и моя доля, со смехомъ сказалъ мальчикъ, кидая къ лежащей на столе груде денегъ два абаза. - Это я получилъ отъ него, когда онъ былъ въ выигрыше на двадцать тысячъ.
И все расхохотались съизнова самымъ юношескимъ и заразительнымъ смехомъ.
-- А, господа, я вижу, что операцiя совершилась удачно! раздался чей-то голосъ за стеною, и въ растворенную дверь вошелъ четвертый персонажъ, отчасти намъ знакомый, то-есть Антонъ Ильичъ Барсуковъ, въ белой фуражке и черкесске, спускавшейся почти до пятокъ.
И затемъ все четверо, ухватившись за руки, и медленно двигаясь вокругъ стола съ деньгами, затянули старинную знаменитую песню, глупую по словамъ, но прекрасную напевомъ, песню когда-то популярную и всемъ известную:
Бесъ проклятый дело вамъ затеялъ,
Мысль картежну въ сердца наши всеялъ,
Дайте вамъ карты - здесь олухи есть!
И что за чудные голоса оказались у Георгiя съ его помощниками! Одинъ Барсуковъ фальшивилъ и пелъ тихо, будто снисходя къ общему веселью, онъ только не хотелъ портить общей радости и разделялъ ее, какъ добрый генералъ осторожно делитъ слишкомъ шумную веселость своихъ подчиненныхъ.
-- Браво, господа! сказалъ онъ, давши хору замолкнуть: - я вижу не безъ удовольствiя, что когда вы промотаетесь, насъ съ честью примутъ въ провинцiальную оперу. Только не пойте больше и укладывайтесь, васъ ждутъ ***, а въ Есентукахъ на моей квартире вамъ готовъ и ночлегъ и ужинъ. Нездорово заживаться въ Кисловодске - кто часто спускаетъ фейерверкъ, тотъ долженъ беречь свою бороду! Ты, Илья Карлычъ (и онъ обратился къ племяннику бывшаго Георгiя), можешь петь всю дорогу: твоя исторiя обогатилась еще однимъ историческимъ подвигомъ.
-- Мы условились сойтись завтра съ сегодняшнимъ партнеромъ,-- ответилъ тотъ съ усмешкою, принимая заслуженную похвалу: - время терпитъ, а я еще не купался въ Нардзане...
Ковровскiй накрылъ его еще въ Ставрополе и выигралъ у него кое-что, рублей съ тысячу. Физикъ уехалъ первый, впопыхахъ забывши листокъ изъ своей расходной книжки. На листке этомъ у меня хранящемся, какъ истинная редкость, четкой рукою было выписано количество проигрыша, и вследъ за нимъ, чтобы вы думали?... издержка по поводу купленной булки, ценой въ пять копеекъ! Согласитесь, что въ такой скаредности есть что-то громадное, характерное! Проиграна тысяча рублей, за булку заплачено пять копеекъ! Кто изъ насъ способенъ написать что нибудь подобное!
-- Пощада, пощада Семену Игнатьичу! закричали все въ одинъ голосъ.
-- Однако, вследъ за темъ сказалъ бывшiй армянскiй купецъ: - ты, Барсуковъ, распоряжаешься нами будто татарской милицiей. Ехать мы не прочь, но ужинать у тебя и безъ тебя не желаемъ, напротивъ ты самъ будешь ужинать съ нами.
-- Пожалуй, радушно ответилъ Антонъ Ильичъ: - отчегожь и не отужинать вместе, только пожалуйста приведемте комнату въ видъ сколько нибудь благоприличной, здесь пахнетъ злодействомъ и кровiю.
Все четверо пустились хлопотать объ ужине, зажгли восковыя свечи, отперли окна и несколько освеживъ душный притонъ вероломства, сели за столъ съ веселостью буршей собравшихся справлять какое нибудь юношеское торжество. Пиръ тянулся до разсвета, не переходя въ гнусную попойку, напротивъ того, онъ былъ хотя достаточно шуменъ, но дружественъ и занимателенъ. Словно давно невидавшiеся однокашники собрались разделить трапезу после долгой разлуки, будто храбрые воины окончившiе молодецкое дело, пришли хохотать вместе и возбуждать себя къ новымъ подвигамъ. Таковъ человекъ везде и на Кавказе въ особенности,-- онъ редко бываетъ дуренъ вполне и часто выкупаетъ свои пороки или веселостью, или другими человеческими достоинствами. Не одна жажда корысти, не одно желанiе зла вдохновляло прiятелей Барсукова, побуждая ихъ жить не своей собственной, предосудительной жизнiю, каждый изъ нихъ скорее принадлежалъ къ разряду разудалыхъ авантюрьеровъ, нежели къ массе людей жадныхъ и въ конецъ испорченныхъ. Илья Карлычъ, фамилiя котораго со страхомъ произносилась на всехъ ярмаркахъ россiйскаго края, совершалъ свои замысловатые подвиги съ любовью художника, его товарищи имели въ своихъ натурахъ много молодого и школьническаго, все трое современемъ могли загладить да и загладили заблужденiя своей молодости не однимъ деломъ храбрости, не одною заслугою. Ихъ воображенiю льстили безпрерывныя странствованiя, хитрости и переодеванiя, сношенiя съ новыми людьми, сознанiе собственной своей ловкости, смелости и изобретательности. Въ нихъ имелось нечто сходное съ древними баронами, способными сегодня ограбить путешественника, а завтра поехать въ Палестину. Главнымъ школьникомъ изъ всехъ былъ неоспоримо Барсуковъ, онъ пользовался большимъ авторитетомъ въ своемъ круге. Мастерская проделка съ петербургскимъ игрокомъ была придумана имъ въ теченiе трехъ дней, онъ роздалъ и назначилъ роли, онъ устроилъ всю обстановку пьесы и за ужиномъ ликовалъ, какъ модный драматическiй писатель въ кругу первоклассныхъ актеровъ, только что разыгравшихъ его пьесу съ жаромъ и талантомъ. После ужина молодежь тотчасъ позабыла о всемъ деле этого дня, начала сборы и построенiе новыхъ плановъ, но Барсуковъ все еще чувствовалъ, какъ сердце его прiятно волнуется, ему все еще мерещилось убитое, жадное и искривленное злобой лицо Семена Игнатьича, петербургскаго копчика, ощипаннаго его ястребами. Какъ Титъ, утешенiе рода человеческаго, Антонъ Ильичъ почти говорилъ самъ себе, что день его не прошелъ напрасно. Разставшись съ своими друзьями, онъ весело спустился къ парку и быстро пошелъ по главной аллее къ своему домику, радостно улыбаясь, а иногда даже и подпрыгивая. Минуты после злой проказы были счастливейшими минутами Антона Ильича, цветомъ его жизни.
нашъ пешеходъ явственно слышалъ бурчанiе нардзана, находясь отъ него на довольно далекомъ разстоянiи. Вместо того, чтобы взять налево и идти домой, Барсуковъ повернулъ въ противоположную сторону и вдругъ очутился подъ огромными тополями, у подошвы обрыва, высоко надъ его головой красовалась какая-то зеленая кровля, запахъ розъ свидетельствовалъ о близости хорошо устроеннаго садика. Нужно ли сказывать, что садъ и зеленая кровля принадлежали къ тому домику, въ которомъ цвела роза крепости кисловодской, единственная женщина, заставившая заговорить много летъ молчавшее сердце авантюрьера? Барсуковъ едва дышалъ и могъ слышать бiенiе собственнаго сердца, никакой гидальго подъ окномъ своей невесты, ни одинъ мальчикъ, отправлявшiйся на первое свиданiе, не ощущали такой сильной тревоги, въ какую повергли Антона Ильича одинъ видъ жилища Лиди, одинъ запахъ цветовъ, которые цвели подъ ея окнами, Онъ тревожно осмотрелся вокругъ себя, какъ будто боясь, чтобъ какой нибудь насмешникъ его не подметилъ, а затемъ, отдавши эту последнюю дань своей славе нечувствительнаго героя, взобрался вверхъ по горе до той точки, съ которой можно было смотреть на окна Лидiи Антоновны. На этой точке онъ оцепенелъ и забылся, самъ не зная зачемъ онъ тутъ стоитъ. У него не имелось въ голове ни плана, ни разсчетовъ, но онъ уже не сошелъ бы съ своего места, хотя бы все дамы, живущiя на водахъ, собрались внизу и хохотали надъ нимъ безпощадно. Не зная самъ, что делаетъ, онъ впивался въ окна глазами, молча отдаваясь душевной буре его волновавшей. Странныя мысли мелькали въ уме Антона Ильича, какой-то голосъ нашептывалъ ему, что онъ глядитъ и стоитъ не напрасно, что неслыханно энергическое напряженiе его духа не можетъ пропасть по пустому, что надо ждать еще часъ, еще пять часовъ, но что ночь не пройдетъ безъ отзыва, что онъ чемъ-то силенъ, что эта сила не разтратится безъ следа... И вдругъ, былъ ли то обманъ зренiя или фактъ действительный, ему показалось, что одна изъ занавесокъ откинулась, что въ почти неприметномъ промежутке света мелькнула белая рука и локонъ волосъ, что черезъ мгновенiе гардина зашевелилась съизнова.
Барсуковъ, на своемъ посту передъ окнами Лидiи Антоновны, любилъ ее несомненно и сильно, все его существо до такой степени перешло въ необузданную страсть, что онъ могъ бы въ эти минуты, подобно индiйскимъ факирамъ, не чувствовать физическаго мученiя. Онъ ждалъ чего-то и ждалъ терпеливо, онъ сделался фантазеромъ.
Еще разъ пошевелилась занавеска и на этотъ разъ за ней показалось женское лицо, бледное и ласковое. Вследъ за темъ скрипнула калитка и шаги особы, повидимому, непривыкшей къ ходьбе по неровнымъ местамъ, послышались за кустами. Высокая и очень массивная женская фигура, въ платочке, накинутомъ на голову, осторожно направлялась къ стороне Антона Ильича. Юркнуть между высокими кустами, встретить таинственное существо на полъдороге, было деломъ одной минуты. Въ разгоряченной голове Барсукова зародились было мысли черезъ-чуръ бойкiя, голосъ его пропалъ, кровь бушевала сильней целительной влаги въ источнике, но восторгъ этотъ умерился при виде незнакомки, оказавшейся ни более ни менее какъ горничпою. Наташа, это была она, оглядела молодого человека съ невежливостью только ей свойственною, и въ довершенiе всего сказала ему, такъ какъ будто чужому дворовому человеку, барыня васъ зоветъ - идите смирнехонько, ко второму окну налево.
не дала въ его голове места другимъ мыслямъ. Какъ опытный кавказецъ, онъ скользнулъ вверхъ по возвышенности, наклонясь теломъ впередъ, затаивъ дыханiе, не только маскируя зеленью голову и корпусъ, но прижавши руки къ бокамъ, подогнувши колена и, такъ сказать, стушевавшись даже отъ глазъ Наташи, готовой принять его за оборотня. Онъ шелъ или скорее ползъ быстро, но не производя ни малейшаго шума, быстро мелькали мимо его кусты роскошныхъ растенiй и витыя дорожки, онъ не двигался на ногахъ, а будто летелъ, какъ это видится въ соблазнительныхъ снахъ, по прекрасной окрестности, къ какой-то упоительной цели. Еще минута и онъ стоялъ передъ окномъ, которое тихо отворилось. Лицо княгини показалось въ окне и встретило его тихой тревожной улыбкой. Лиди давала ему знать приблизиться еще, краснея и не имея возможности говорить отъ волненiя. Антонъ Ильичъ умиралъ, другимъ словомъ мы не беремся передать его чувство. Наконецъ княгиня собралась говорить.
-- Любите вы Сашу Оленинскаго, спросила она: - могу я просить насъ отъ его имени?
Барсуковъ все еще не могъ говорить.
-- Можно довериться вамъ?... можете вы сегодня же передать мою записку въ Пятигорскъ? продолжала спрашивать Лидинька.
Опять ни слова - слова изчезли на языке молодаго человека.
-- Мальшевскiе... Саша... я - трепетно вымолвилъ Барсуковъ: - все мы умремъ... по первому слову вашему.
-- Merci, отвечала Лиди по институтски, немного испугавшись порывистаго выраженiя: - только молчите. Молчите и ни слова - пуще всехъ Саше. Вотъ записочка. Наталья Николаевна должна быть у меня завтра. Она знаетъ меня. Прощайте, Богъ наградитъ васъ, не теряйте минуты.
Она подала Барсукову руку и почувствовала ее будто всю въ огне. Не зная самъ что делаетъ, Антонъ Ильичъ расцаловалъ эту маленькую тоненькую ручку. Не зная самъ, что делаетъ, онъ захотелъ коснуться ею своей груди, своего сердца, сжать ее и снова покрыть поцалуями. Лиди покраснела и осторожно, но смело отняла руку; Барсуковъ въ эти минуты былъ страшенъ.
Окно закрылось - дивный сонъ кончился. Тритцатилетнiй предводитель шайки авантюрьеровъ чувствовалъ, что лицо его смочено слезами восторга. Отъ окна чуть заметная тропинка, протоптанная искусниками ходьбы по горамъ, вела къ самому обрыву, по этой тропинке ужомъ спустился нашъ прiятель, не видя вокругъ себя ничего. Черезъ несколько минутъ онъ былъ уже дома, и деньщики его седлали лучшую лошадь.
И онъ выехалъ за станицу вскачь, будто околдованный. Восходящее солнце весело румянило верхи горъ, окраины дороги, берегъ ручья, жили, пестрели цветами и веселились. Только за Есонтуками прежнiй сплетникъ и герой водяныхъ исторiй вступилъ въ часть своихъ правъ, на время оттеснивъ юношу съ его первой любовью.
-- Мне надо знать, что она пишетъ къ Мальшевской, сказалъ Антонъ Ильичъ, бережно снимая облатку съ записки.
Мысль о недостойномъ поступке, какъ иглой кольнула его сердце, но скоро исчезла: человекъ не скоро очищается любовью, да и наконецъ, у какого самаго чистаго человека нетъ на душе своего темнаго пятнушка? Остановивъ лошадь и бросивъ поводья, Барсуковъ прочиталъ следующее:
"Милая Nathalie, добрый ангелъ всего края, мне пришла очередь просить вашего совета, вашей помощи. Помощь прежде всего, советы будутъ после. Если хотите снасти меня отъ великой беды и горя, переезжайте сегодня же въ Кисловодскъ, одни или съ мужемъ. Займите вашу половину дома, она совсемъ готова, но первые дни не покидайте меня, будьте въ моей комнате, я скажу зачемъ. Одинъ часъ медленности меня погубитъ. Простите меня заранее, кавказская покровительница страждущихъ и тоскующихъ.
Л. Т.
-- Что за исторiя! что за исторiя! что за великолепный курсъ нынешняго года! повторилъ Антонъ Ильичъ, погоняя лошадь и уже различая впереди себя, на краю степи, заселенный склонъ Машука и красивыя галлереи города Пятигорска.