Благотворительность особого рода (старая орфография)

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ ОСОБАГО РОДА
(Изъ заметокъ Петербургскаго Туриста.)

Долгъ чести и рыцарской справедливости понуждаетъ меня сообщить, что относительно васъ все эти два года я велъ себя совершеннейшей свиньею. Я чувствую, что вы скажете: "помилуйте! почему же? можемъ ли мы считать свиньею такого почтеннаго человека?" - Э, государи мои, я самъ считаю свиньями иныхъ до того почтенныхъ людей, что даже становится страшно въ ихъ присутствiи! А передъ вами я неправъ. Вотъ уже второй годъ я получаю вашъ славный журналъ, обязанъ ему минутами самаго добраго смеха, много разъ виделъ свою собственную величественную физiономiю на его страницахъ,-- и все-таки не могъ собраться подарить васъ плодами пера рукъ моихъ. Вините въ этомъ мою страсть къ праздношатательству, да двухъ друзей моихъ, Антропофагова и Лызгачова, кои недовольны "Искрою". Первый изъ нихъ находитъ, что въ ней слишкомъ мало говорится о русской общине и о вавилонской литературе,-- второй же утверждаетъ, что вы слишкомъ робки, черезчуръ уклончивы, ибо отвергли недавно посланное къ вамъ его стихотворенiе: Чувства русскаго журналиста съ капиталомъ, при взгляде на банкира Исаака Перейру, въ собранiи Общества Железныхъ Дорогъ. За Антропофагова я не стою, но Лызгачова вы напрасно обидели. Вашъ журналъ не долженъ щадить никого, и мы первые, т. е. собранiе друзей Ч--р--н--к--ж--к--ва даемъ вамъ carie blanche на изображенiе васъ хотя бы въ наисмешнейшемъ виде. Запрещается только говорить, что я краду платки изъ кармана, а Буйновидовъ делаетъ фальшивую монету, ибо такiя сведенiя могутъ навлечь непрiятности со стороны полицiи. Во всемъ остальномъ лупите съ плеча и не церемоньтесь. Въ труде Лызгачова были хорошiе стихи, хоть бы, напримеръ, начало:

О ты, кого хвалить не смею,
Страшась сотрудниковъ моихъ,
Предъ кемъ въ душе благоговею
Позволь смиренному Андрею
Къ тебе, банкиру и еврею,
Направить девственный
Пускай я журналистъ для мiра
(Хоть я бумаги не маралъ)
Пусть съ горемъ я хвалилъ Шекспира
И даже нищаго Омира,--
Но лишь въ лице тебя, банкира,
Себе я Зевса представлялъ!

А окончанiе разве худо? И еще съ достодолжнымъ каламбуромъ:

О, восхвалю тебя я паки,
Презревши голяковъ-писакъ!
Что предъ тобою Альбертаки?
И прежнiй богъ мой, Ободраки?
Да, какъ громадный нашъ Исакiй
Великъ Перейра Исаакъ!

Верьте мне, государи мои редакторы, напечатайте оду Лызгачова, она право стоитъ хвалы,-- а въ виде благодарности, примите отъ меня прилагаемую у сего статейку.

Давно уже мы, драгоценный мой читатель, не видались съ двумя дамами величественной осанки, о которыхъ пойдетъ речь въ этой статейке! Что жь делать! съ сокрушоннымъ сердцемъ сознаюсь, что все это время чуждался элегантнаго общества, а более резвился на увеселительныхъ вечерахъ и встречалъ праздникъ красныя весны въ различныхъ загородныхъ прiютахъ, въ роде известнаго тебе Мадагаскара на петергофской дороге. Одинъ только разъ, за последнiе месяцы, удостоился я узреть планеты нашего блестящаго горизонта и хотя не утонулъ въ ихъ лучахъ, но былъ обожженъ ими. Такъ какъ теперь литературныя чтенiя въ большой моде, то меня некiя дамы убедили прочесть кое-что въ пользу двухъ бедныхъ семействъ, изъ коихъ одно нуждалось въ карете на плоскихъ рессорахъ, а другое (famille infortunée) не имело денегъ даже для найма небольшой дачи въ Петергофе, поближе къ музыке. По слабодушiю, я согласился и возвестилъ литературное чтенiе. Мне была приготовлена великолепная эстрада въ зале откупщика Тулупова, и хотя фамилiя домовладельца была не совсемъ аристократическою,-- но собравшаяся къ чтенiю публика поражала своимъ блескомъ. Дамы такъ и сiяли красотой, белыми плечами, а еще более, горделиво-нежными взорами,-- о мущинахъ я не могу сказать многаго, ихъ совсемъ завалило кринолинами, ибо, по большому стеченiю публики, стулья были разставлены тесно. Кое где, изъ подъ волнъ кринолина, стлавшихся по стульямъ, виднелся безвременно-фiолетовый носъ молодого князя Бориса (совершенно подобный фiалке подъ скалами) или голубые глаза иностраннаго дипломата барона Шикардо, пленяющаго нимфъ Северной Пальмиры. На мне былъ чорный фракъ съ белымъ галстухомъ, фуражку свою я оставилъ у швейцара, для приличiя взявши на время шляпу у Симона Щелкоперова. Лекцiя началась и увенчалась блистательнымъ успехомъ. Дамы нашли, что содержанiе ея крайне тривiально, но такъ какъ отъ русскаго литератора ничего иного и требовать невовможно, то оне остались довольны. Въ одномъ только месте лекцiи, где я сказалъ, что для русской дамы за границею, малейшiй иноземный принцъ есть магнитъ самый неотразимый,-- ропотъ пронесся по зале и я почувствовалъ, что вся аудиторiя меня ненавидитъ глубоко. Затемъ все разошлись, денегъ собрано было довольно, патронессы меня благодарили и только задорный поэтъ Копернаумовъ, совершенно неожиданно выползшiй, подобно тучному змiю, изъ за чьей-то лиловой юбки, подошолъ ко мне и проговорилъ хриплымъ басомъ: "Эхъ, Иванъ! охота тебе соваться куда не следуетъ!"

Темъ дело и кончилось, или лучше сказать, не кончилось, потому-что оно послужило началомъ новой исторiи, которую я и буду разсказывать. На другой день после чтенiя, о которомъ сейчасъ говорилось, пошолъ я въ Летнiй садъ - я, который всегда къ нему питалъ непреоборимое отвращенiе. Вотъ, что значитъ хотя одинъ вечеръ потереться въ элегантной компанiи! Какъ бы то ни было, Летнiй садъ показался мне противнымъ, часъ моего обеда прошолъ, львы и львицы, гулявшiе по средней алее, привели мне на память десятки исторiй, съ ними происходившихъ,-- и я уже собирался идти домой, какъ вдругъ, въ главной аллее, подобно двумъ величавымъ павамъ, или лебедямъ на царскосельскомъ пруде, показались и направились прямо за меня Ирина Дмитрiевна, съ знаменитой прiятельницей своей, баронессой Грацiей Францовной. Третьей своей подруги, Дарьи Савельевны, оне не взяли въ Летнiй садъ, вероятно, не желая тревожить публики, которой, при встрече съ такой плеядою, оставалось только упадать на колена и посыпать себе голову пепломъ, въ знакъ глубокаго умиленiя. Какъ бы то ни было, две вышереченныя дамы шли прямо на меня. Не желая отвешивать поклона, я сталъ было за статую какой-то нимфы съ циркулемъ въ руке - но и полногрудая мраморная нимфа оказалась плохою защитою. Величественныя дамы остановились около ея пьедестала и слуха моего явственно коснулась такая речь, излетевшая изъ устъ Ирины Дмитрiевны: "Полноте дурачиться, vieux satyre, выходите на дорожку, мне нужно поговорить съ вами".

По ласковому тону и по имени vieux satyre, какое дано мне съ той поры, какъ я началъ обработывать мое "сатирическое путешествiе по Европе", я неминуемо догадался, что обе величавыя дамы имеютъ до меня какую-то большую надобность. Уже по первымъ речамъ ихъ я заметилъ громадную уступчивость, мягкость, даже своего рода нежность. Меня даже не выбранили, когда я, по поводу какого-то вопроса о дачахъ, невежливо отозвался о закате солнца и виде съ promontoire Elaguine, отъ меня не отвернулись, когда я, въ ответъ на возраженiя по поводу вчерашняго чтенiя, объявилъ, что для меня, за границей, встреча съ каждой русской дамою есть сущее наказанiе. Но за то, чуть кончились предварительные разговоры и приветствiя, Ирина Дмитрiевна повелела мне идти по алее рядомъ съ ней и ея подругой, а затемъ, удостоверившись, что съ моей стороны всякая попытка улизнуть будетъ полною невозможностью, обратилась ко мне съ такою речью.

- Вчера, за чтенiемъ, Мухояровъ разсказалъ мне много любопытнаго про новое литературное общество. Я очень рада, что писатели помогаютъ другъ другу. Андрей Антоновичъ меня много спрашиваетъ...

"cent mille francs en six mois! cent mille francs en six mois!" Вы собрали очень много денегъ - это чрезвычайно похвально.

"Ужь не желаютъ ли оне занять денегъ изъ литературнаго фонда?" подумалъ я въ недоуменiи и сказалъ громко: - хоть я и не важная птица въ этомъ почтенномъ деле, но не премину, при свиданiи съ разными членами общества, разсказать имъ про ваше сочувствiе.

- Да, мы сочувствуемъ, очень сочувствуемъ, отвечала Ирина Дмитрiевна: - и даже, вы не поверите, можемъ теперь же оказать обществу большую услугу...

- Можетъ быть, вамъ прiятно будетъ пожертвовать какую нибудь сумму на пользу дела, которое вамъ такъ по вкусу? спросилъ я вкрадчиво и даже сконфузился.

Но конфузiя была напрасна. Вообще надо дивиться тому, съ какимъ неподражаемымъ хладнокровiемъ все петербургскiе леди и лорды встречаютъ всякое, хотя бы въ высшей степени законное, поползновенiе на ихъ кошелекъ или бумажникъ. Ужь у нихъ должно быть въ крови на этотъ счетъ есть что нибудь особенно смелое. Я очень хорошо помню, какъ, во время моей неразсчетливой молодости, ужаснулъ меня визитъ моего портного, которому я что-то позадолжалъ не въ-меру; помню, какъ я вилялъ предъ своимъ кредиторомъ и какъ я обрадовался первой возможности съ нимъ разделаться. А, въ тоже самое время жившiй со мною, блистательный Гриша Чипхайлундзаевъ, которому, какъ и мне, было девятнадцать летъ, и который былъ въ долгахъ по шею, выбежалъ къ общему нашему портному, показалъ ему кукишь и съ веселымъ смехомъ возопилъ: "съ насъ, dear sir, сегодня взять нечего, да и долго еще ничего не возьмете!" Точно также вспоминается мне исторiя о томъ, какъ я, наперекоръ всемъ моимъ правиламъ и единственно въ видахъ добраго дела, отвезъ богачу, графу Андрею Антоновичу, десять экземпляровъ книжечки, изданной въ пользу семейства умершаго художника Голякова. Тогда еще я былъ неопытенъ и ждалъ отъ него, графа, какъ отъ мецената и друга художника, хорошей за нихъ платы. Но Андрей Антоновичъ взялъ книги, роздалъ ихъ своимъ знакомымъ, очень ихъ расхвалилъ, и не заплатилъ ни одной копейки, и что всего лучше, после этой скареднейшей проделки, дружески жметъ мою руку и даже ни въ одномъ глазу не показываетъ неловкости! Да, намъ, средняго рода людямъ, далеко до этого безстрастiя! Пора однако вернуться къ разсказу нашему.

- Можетъ быть вы захотите пожертвовать что нибудь на пользу дела, которому такъ сочувствуете? спросилъ я Ирину Дмитрiевну, и, какъ было сказано, даже сконфузился.

- Это придетъ со временемъ, отвечала Ирина Дмитрiевна, не моргнувъ глазомъ: - а теперь дело будетъ о другомъ предмете. Мы рекомендуемъ вамъ молодого человека, un jeune homme tout à fait distingué, которому литературное общество должно пособить, и пособить щедро.

- Это Пискуновъ, обязательно добавила баронесса Грацiя францовна: - Пискуновъ, c'est tout dire.

- Я никогда не слыхалъ про Пискунова, ответилъ я, и должно быть на лице моемъ выразилось нечто недоброжелательное.

- Пискуновъ везде принятъ, заметила Ирина Дмитрiевна, можетъ быть подумавши, что фамилiя эта кажется мне не довольно громкою. - Вы должны знать, что Пискуново, подмосковное именiе ***выхъ. Покойный братъ Андрея Антоновича могъ бы вамъ более разсказать... Знаете... семейные грехи... въ ихъ роде безъ этого не обходилось... Однимъ словомъ, Пискуновъ къ вамъ завтра самъ явится.

- Однако, возразилъ я, чувствуя припадки суровости: - во первыхъ, какой же я раздаватель пособiй и пенсiй? а во вторыхъ, еслибъ я имелъ голосъ, по этой части, то вы верно знаете, что литературное общество помогаетъ однимъ писателямъ...

- Такъ устройте, чтобъ у Пискунова напечатать что нибудь хорошенькое, шутливо заметила баронесса: - только, конечно, не такое безнравственное, какъ ваша лекцiя.

- Да, Пискуновъ, безъ сомненiя, писатель, добавила Ирина Дмитрiевна. - Онъ сочинялъ французскiе стихи, для моихъ девочекъ. Андрей Антоновичъ имъ интересуется... знаете, все-таки память о брате.

- Такъ чего же думаетъ Андрей Антоновичъ, перебилъ я въ свою очередь: - его доходовъ хватитъ на пособiе сотне Пискуновыхъ.

- Mon vieux satyre, серьезно сказала Ирина Дмитрiевна: - съ такими понятiями вы наживете себе беду. Вы не удивите никого своимъ esprit fort, нынче и мальчики либеральничаютъ въ школахъ. Прощайте же, закончила она, мило улыбнувшись: - сделайте все, что можно, вы знаете, отъ меня не легко отделаться. И обе богини исчезли.

Прошло недели три; въ начале этого лета, у меня обедало несколько собратiй по чернокнижiю и обедъ затянулся что-то долго,-- мы еще сидели за столомъ, въ начале пятаго часа. Въ это время раздался колокольчикъ въ передней и Буйновидовъ, уже начинавшiй мечтать о халате и вообще съ годами потерявшiй всякую терпимость, закричалъ съ своего конца стола: "какiе это мерзавцы смеютъ звонить по чужимъ переднимъ въ такую пору?"

- Я полагалъ бы принять гостя и заставить его выпить залпомъ бутылку померанцовой водки, добавилъ поэтъ Копернаумовъ.

- Или выругать его достодолжнымъ манеромъ, заключилъ Лызгачовъ, авторъ оды по поводу банкира Перейры.

гостемъ и служителемъ моимъ, за подвиги стараго времени получившимъ прозванiе Лепорелло.

- Не могутъ принять, сумрачно говорилъ Лепорелло, и Боже, какiе только ужасы не слышались въ его мрачномъ голосе!

- Ирина Дмитрiевна... въ прошломъ месяце... верно примутъ... донесся до насъ другой голосъ, негромкiй, но самоуверенный.

- Ни какъ нетъ-съ. Обедаютъ-съ.

- Да еще нетъ четырехъ часовъ! Какой же обедъ въ эту пору?

Лепорелло въ ответъ только испустилъ какое-то рычанiе въ роде того; что иногда слышится въ зверинце Крейцберга.

- Когда же можно застать барина?

- Утромъ, часу въ двенадцатомъ.

- Да кто же выходитъ изъ дому въ такое время?

- Коли надо, такъ выйдете! и за темъ раздался стукъ захлопнутой двери.

Копернаумовъ предложилъ тостъ за здоровье Лепорелло, и налилъ ему стаканъ вина. На вопросъ мой о посетителе, верный мой Калебъ ответилъ, со слезами раздраженiя въ голосе:

- Пискуновъ тамъ, что ли; говоритъ, что какая-то Ирина Дмитрiевна прислала.

Про имени Пискунова, большая часть гостей разсмеялась, а Лызгачовъ комически поклонился въ мой сторону и сказалъ:

- Ну, братъ Ч--р--н--к--ж--к--въ, проздравляю!

- Съ какимъ чортомъ ты меня поздравляешь и что это за Пискуновъ проклятый?

- Какъ! ты не знаешь Пискунова? въ одинъ голосъ спросили Лызгачовъ и Пайковъ, известный подъ именемъ петербургскаго Донъ-Жуана.

- Говорятъ вамъ, не знаю. Завтра онъ наверное опять явится, такъ разскажите, по крайней мере, что это за персона?

Пайковъ закурилъ сигару и началъ, но своему обыкновенiю, съ философскихъ воззренiй. - Пискуновъ, сказалъ онъ, есть явленiе своеобразное, неспособное явиться ни где, вне Петербурга, это любопытный образецъ петербургскихъ бедняковъ, состоящихъ на попеченiи старухъ благотворительнаго покроя и проживающихъ втрое более денегъ, чемъ какой нибудь труженикъ-чиновникъ, никогда непротягивавшiй руки за подаянiемъ. Пискуновъ только и можетъ жить въ нашемъ безобразномъ городе, посреди лордовъ, неимеющихъ понятiя о нужде настоящей, посреди низкопоклонниковъ, предпочитающихъ даровую копейку всякой работе.

- Нетъ, Пайковъ, ты сегодня глубокомысленъ не въ меру, перебилъ его Лызгачовъ: - пей свою рюмку наливки, я же разскажу все дело въ краткихъ, но энергическихъ выраженiяхъ. Пискуновъ просто свинья, воспитанный, впрочемъ, по-светски; семи летъ онъ уже плясалъ польку и пелъ французскiя песенки въ услажденiе своего папаши, который оставилъ ему капиталецъ и знакомство по всему городу. Деньги Пискуновъ промоталъ, знакомство же пустилъ въ оборотъ, т. е. сделался попрошайкой, особенно въ техъ домахъ, где водились знатныя старухи съ кредитомъ. Нетъ канцелярiи и департамента, куда бы Пускуновъ не определялся, прямо на штатныя места, и ни въ одной должности онъ на оставался долее месяца. Да и стоило ли работать, когда деньги приходили сами. Не было ни одного благотворительнаго учрежденiя, куда бы старухи не совали эту шавку за подачкой; не было малейшей раздачи какихъ нибудь пособiй, при которой Пискунову не выпадала бы своя манна. Этотъ бездельникъ ноетъ и прикидывается мерзлымъ бараномъ, а я бьюсь объ закладъ, что въ городе нетъ плута, более праздпаго, более сытаго и больше нахальнаго. Тьфу! Надеюсь, что если онъ завтра къ тебе явится, ты его столкнешь съ лестницы и велишь облить грязной водой изъ кухни. Пожалуста, не забудь; этимъ ты меня одолжишь несказанно.

Само собой разумеется, я не бралъ никакихъ меръ на счетъ облитiя Пискунова грязной водой и сверженiя его съ лестницы. Я просто думалъ, что джентльменъ этотъ ко мне не явится въ другой разъ, но предположенiя мои не оправдались. Въ двенадцать часовъ, на следующее утро, раздался колокольчикъ, и въ кабинетъ мой вошолъ человекъ одетый весь въ чорномъ, какъ подобаетъ всякому лицу, жаждущему чужихъ денегъ, но одетый чрезвычайно щеголевато, такъ, какъ мы съ Пайковымъ не посмели бы одеваться въ годы нашей не слишкомъ-то золотой юности. Это и былъ Пискуновъ. Онъ развязно подалъ мне записку отъ Ирины Дмитрiевны, отозвался очень поощрительно о моей привычке вставать рано, и желая дать мне время прочесть записку, принялся разглядывать картину надъ письменнымъ столомъ.

молодымъ человекомъ, но лицо его, чрезвычайно бледное, измятое и украшенное вялой улыбкой, не выдавало никакого возраста. Двусмысленность профессiи выражалась на немъ, какъ нельзя более, отсутствiемъ определенной физiономiи, какою-то смесью выраженiй, где было все, что хотите - искательность, нахальство, сладость, томность, предупредительность, смиренность, элегантность, благонравiе, самоуверенность и подобострастiе. Для тартюфа въ немъ было слишкомъ много глупости; для приживалки - слишкомъ много развязности. Манеры Пискунова были ловки и даже изящны, но приторны. По-русски, какъ потомъ оказалось, онъ говорилъ худо, и не смотря на мое сопротивленiе, пытался свернуть разговоръ на дiалектъ французскiй.

После первыхъ вопросовъ и толковъ о весне, я приступилъ прямо къ делу.

- Признаюсь вамъ откровенно, сказалъ я, меня чрезвычайно удивляетъ порученiе Ирины Дмитрiевны. Она можетъ не знать деловыхъ порядковъ, но какъ же вы не разъяснили ей, что я не распорядитель и не хранитель капитала, предназначеннаго на пособiе нуждающимся учонымъ и писателямъ?

Пискуновъ, нисколько не сконфузившись, отпустилъ комокъ любезностей и далъ мне заметить, что я, какъ человекъ, имеющiй отношенiе къ литературе, имею и право доводить до сведенiя общества о лицахъ, имеющихъ нужду въ помощи.

- Но разве вы литераторъ или учоный? спросилъ я сызнова.

Пискуновъ медленно вынулъ изъ кармана два листка газеты "Journal de S. -Pétersbourg" за пятидесятые годы. Въ одномъ оказалось compte-rendu о какой-то благотворительной лотерее, въ другой - цветистое описанiе костюмированнаго бала баронесы Грацiи Францовны. Само собой разумеется, въ этомъ описанiя все женщины были подобны феямъ и все мущины принадлежали къ разряду какихъ-то избранниковъ неба. И съ этой стороны къ Пискунову было трудно придраться.

Я сложилъ оба нумера газеты и, возвращая ихъ, сказалъ Пискунову, съ полной вежливостiю: - Простите меня за откровенность. Неужели вы думаете, что две статейки на французскомъ языке достаточны для того, чтобы комитетъ общества далъ ихъ автору предпочтенiе передъ людьми, всю свою жизнь трудившимися для русской литературы и науки?

- Боже меня сохрани это думать, сказалъ Пискуновъ съ утонченной деликатностью. - Но сами знаете, попытка не беда, особенно, если графиня еще кого нибудь попроситъ. Наконецъ, я могу быть доволенъ немногимъ. При всякомъ благотворительномъ обществе есть правители делъ, смотрители домовъ съ казенной квартирой. У меня много вкуса, я могу распоряжаться домашними театрами...

- На это я могу сказать вамъ, что въ литературномъ обществе нетъ ни домовъ, ни местъ съ жалованьемъ, ни правителей делъ съ казенными квартирами.

Пискуновъ усмехнулся недоверчиво. - Что жь прикажете сказать графине? сказалъ онъ, вставая съ места.

я не имею права,-- я перешлю его въ комитетъ общества, хотя, предупреждаю васъ, оно только возбудитъ смехъ, и ничего более.

Тутъ на лице Пискунова выразилась тревога. Конечно, онъ считалъ меня медведемъ; конечно, онъ не верилъ, чтобъ ходатайство Ирины Дмитрiевны могло быть отъ кого либо на земномъ шаре встречено посмеянiемъ, но все-таки здесь былъ рискъ, а онъ любилъ бить безъ промаха.

- Вы мне позволите побывать у васъ на той неделе? сказалъ онъ, укладывая въ карманъ клочки газеты.

- Очень радъ, сказалъ я и не безъ удовольствiя проводилъ его до передней.

- Что это за хлыщище отъ тебя вышелъ? сказалъ мне Сережа Пигусовъ, явившiйся въ кабинетъ, тотчасъ по уходе Пискунова. - Отъ роду еще никто не обозревалъ меня съ такимъ презренiемъ, какъ этотъ господинъ, что мне попался на лестнице! Ну да чортъ съ нимъ и все бесы; а я пришолъ къ тебе съ доброй вестью: я почти назначенъ правителемъ канцелярiи къ знакомому тебе Максиму Петровичу.

не неблагонадежнымъ, и репутацiя эта такъ укоренилась, что даже въ настоящее время, когда стали лучше ценить людей, въ старые годы считавшихся безпокойными,-- Сережа все былъ безъ места, безъ возможности порядочно содержать любимую жену и - что всего хуже - безъ деятельности его достойной... Летъ семь бился онъ какъ рыба объ ледъ, не поддаваясь ни на минуту. Я обнялъ его и поздравилъ отъ чистаго сердца.

- Теперь твоя взяла! сказалъ я ему отъ полноты душевной. Твой начальникъ - чтобы про него ни говорили - человекъ дельный и дающiй дорогу молодежи. Въ другомъ тебе бы еще надо было искать... Максимъ Петровичъ самъ тебя оценитъ, а ломаться онъ умеетъ только разве передъ нимфами изъ Парижа. После такихъ объясненiй, мы пошли сообщать о нашей радости Лызгачову и Антропофагову; отобедали все вместе, поехали смотреть закатъ солнца на Елагинъ островъ и тамъ вели себя такъ непозволительно, что Андрей Антоновичъ мне не поклонился, не дождался заката и селъ въ свою коляску съ такимъ видомъ, какъ будто бы его лично оскорбили и вызвали на поединокъ. И мы не дождались заката, а взявъ съ собой насильно величественнаго Евгена Холмогорова, насильно надели на него фуражку, насильно посадили его въ коляску, набитую народомъ до нельзя, и насильно повезли въ Крестовскiй трактиръ - смотреть восхожденiе по канату.

Въ такихъ делахъ прошло три или четыре дня. Я и другiе мои. прiятели каждый день выезжали inn's Grüne, а последняя проделка съ Евгеномъ Холмогоровымъ разлакомила насъ на счетъ заката солнца. Каждый вечеръ мы ее повторяли, и въ короткое время компанiя друзей чернокнижiя сделалась ужасомъ всехъ хлыщеватыхъ посетителей Елагина острова. Обыкновенно наша компанiя, въ числе семи или осьми человекъ, нанимала коляску наиподлейшаго вида и ловко скрывала ее въ стороне, неподалеку отъ мыса, на которомъ собираются денди и феи, любующiяся солнцемъ. Сделавъ такое распоряженiе, мы смешивались съ публикой и подмечали свою жертву на предстоящiй вечеръ, то есть изящнаго Симона Щелкоперова, светскаго Феофила Моторыгина или маленькаго Александра Ивановича, хлыща изъ хлыщей, воспетаго повсюду. Тихо и ласково подбирались мы къ несчастливцу, заговаривали съ нимъ о самыхъ элегантныхъ предметахъ, спрашивали у него имена дамъ и кавалеровъ, особенно блестящихъ, очаровывали его прiятностiю обращенiя и незаметно увлекали въ самую аристократическую толпу, поближе къ дорожке для экипажей. Тутъ давался знакъ кучеру и мерзкая извощичья колесница, дребезжа и колыхаясь, при общемъ омерзенiи и неудовольствiи, подъезжала къ нашей группе. Симонъ или Феофилъ, почуя беду, въ ужасе хотели спасаться, но на этотъ счетъ меры были приняты. "Если ты побежишь отъ насъ", говорилъ я тому или другому, "мы пустимся догонять тебя съ дикими криками". Растерявшiйся страдалецъ металъ вокругъ себя умоляющiе взоры и наконецъ, чтобъ не производить еще большаго скандала, какъ убитый следовалъ за нами. Мы сажали его въ отвратительную коляску, сами, всей толпой, размещались въ ней же, снимали съ своей жертвы шляпу, заменяли ее фуражкой, и тихо, не изъявляя никакихъ признаковъ торопливости, приказывали кучеру ехать на Каменный островъ, по самымъ оживленнымъ алеямъ.

одной аллеи, кто-то назвалъ меня по имени. Я повернулъ голову и увиделъ, въ группе гуляющихъ, хорошо памятнаго мне Пискунова. Видъ попрошайки былъ блистателенъ. Онъ, по видимому, уже не признавалъ нужды въ чорномъ цвете и носилъ на плечахъ самую модную летнюю шинельку, сходную съ епанчами хористовъ въ итальянскихъ операхъ. Въ лице его не выражалось и тени просительскаго смиренiя. Онъ развязно подошолъ ко мне, неизвестно почему, кинулъ взглядъ на мои сапоги, небрежно протянулъ руку и сказалъ:

- А я еще не собрался быть у васъ. Мои дела устроились лучше, чемъ я надеялся. Я назначенъ правителемъ канцелярiи у Максима Петровича. Говорятъ, что можно служить avec ce vieux.

На сердце у меня похолодело. - Да какъ же, спросилъ я, даже смешавшись: - "ведь это место уже было отдано Пигусову?

возбуждаютъ смехъ и ничего более.

Подобно разъяренному льву, кинулся я... не на хлыща Пискунова, однакоже, а къ Каменному острову, где нанималъ маленькую дачу Максимъ Петровичъ. Не помню, какъ я пробежалъ аллеи и маленькiй садикъ, какъ столкнулъ съ ногъ какого-то курьера и какъ ворвался въ кабинетъ къ хозяину. Максимъ Петровичъ (жену свою онъ спровадилъ въ Баденъ-Баденъ) подписывая какiя-то бумаги, собирался направиться на Минеральныя Воды, въ чемъ заверялъ его раздушеный парикъ и галстухъ, повязанный убiйственно. Онъ встретилъ меня приветливо и сразу заметилъ, что я чемъ-то жестоко встревоженъ.

- Максимъ Петровичъ, спросилъ я, безъ всякихъ околичностей: - правда ли, что ты отказалъ въ месте честному, доброму Пигусову, мастеру своего дела, котораго ты самъ называлъ дорогимъ для себя прiобретенiемъ?

- Пигусову я найду место. Я знаю этого человека, отвечалъ игривый Максимъ Петровичъ ласково, но съ достоинствомъ.

твои дела, надоедать тебе просьбою. Подумай хорошенько, что ты делаешь! Если не поздно, измени свое решенiе. Неужели ты не умеешь ценить людей и можешь такъ жестоко играть чужой судьбою?

- Я знаю, что Пискуновъ совершенная дрянь, пожавъ плечами, возразилъ Максимъ Петровичъ: - а тебя попрошу прочесть вотъ это... и это... и это... И онъ подалъ мне груду писемъ, на верху которыхъ лежалъ французскiй автографъ Ирины Дмитрiевны, да еще рекомендацiя какого-то старца (какъ видно было по подписи), едва владевшаго своей дряхлой рукою.

Я оттолкнулъ письма. - Мы когда-то служили вместе... не одной Киприде, Максимъ Петровичъ! сказалъ я. - Мы сами смеялись надъ нашимъ начальникомъ, когда онъ, изъ за рекомендацiй, роздалъ все дельныя места безграмотнымъ уродамъ. Что тебе рекомендацiи? Или тебя сошлютъ въ Сибирь, или умертвятъ всенародно, если ты откажешь? Или Ирина Дмитрiевна заставитъ тебя выпить кубокъ съ ядомъ? Плюнь на эти письма...

- Тебе хорошо говорить, снисходительно ответилъ Максимъ Петровичъ: - ты никому не нуженъ и самъ ни къ комъ не нуждаешься. Наше дело иное, тутъ жди непрiятностей...

- Хорошо же, упрямый сатиръ! воскликнулъ я въ гневе: - а разве отъ меня и друзей моихъ тебе непрiятностей не будетъ? Прими къ себе Пискунова и гневъ нашъ обрушится на тебя, клянусь въ томъ Зевесомъ! О, ты еще не знаешь что такое гневъ друзей чернокнижiя! Мы будемъ следить за тобою, рисовать на тебя каррикатуры, подстерегать тебя въ торжественныя минуты твоей службы и компрометировать своею фамильярностью. Мы оденемъ мерзкiе фризовые хитоны, распишемъ носы фiолетовой краской, и взявъ тебя подъ руки, поведемъ тебя въ самую блестящую публику. Я знаю твои шашни, старый шалунъ! Я наберу легiонъ нимфъ, имеющихъ на тебя притязанiя, и пущу этотъ легiонъ на тебя, когда ты будешь гулять съ дамами на музыке. Я найму несколькихъ браво, которые впутаютъ тебя въ скандалъ во время пенiя американскихъ певцовъ. Я разскажу престарелымъ француженкамъ, пьющимъ изъ тебя кровь, что ты получилъ наследство и две аренды; я адресую къ тебе въ канцелярiю толпу старухъ съ билетами на пикники подозрительнаго свойства. Я буду водить ряды твоихъ подчиненныхъ мимо одной, известной мне, таинственной дачи въ Новой Деревне, где, говорятъ, ты иногда...

- Максимъ Петровичъ, возгласилъ я восторженно, ты не допустишь до этого! Я знаю твою неподкупную честность, твои умеренныя, но прогрессивныя воззренiя. Ты не изъ людей, которые способны променять даровитаго, неподкупнаго помощника на улыбку полуумныхъ и надменныхъ людей... Въ наше время, благонамеренная гласность обличаетъ, когда все мыслящее думаетъ о благе меньшихъ братiй, когда наши общественныя раны изцеляются трудами людей, тебе подобныхъ, когда благомыслящiе, передовые люди призываются къ общественной деятельности.

Максимъ Петровичъ даже не заметилъ, что я выхватываю тираду изъ фельетона вчерашней газеты; глаза его подернулись масломъ, и онъ нежно пожалъ мне руку.

Черезъ минуту прошенiе Пигусова было помечено въ утвердительномъ смысле и сдано въ канцелярiю съ дежурнымъ; на рекомендательныхъ письмахъ въ пользу Пискунова выведена короткая фраза: "невозможно по неименiю вакансiи".

Письмо же Ирины Дмитрiевны я утащилъ съ согласiя Максима Петровича, написалъ на немъ: "а такъ помогать ближнему грехъ" и, при свиданiи, вручилъ его Андрею Антоновичу. Вероятно, подпись дошла по назначенiю, потому-что vicomte Chicardeau, повстречавшись со мной третьяго дни, погляделъ на меня и опять таки на мои сапоги съ невыразимымъ презренiемъ.

1860.