Дневник Дружинина.
1857 г.

<1857 г.> 

Невзирая на безотрадный маскарад, первые дни нового года прошли не худо. Накануне 1-го числа я был дважды в Александр<оНевской> лавре, познакомился с отличным архимандритом Кириллом и по его милости печатаю "Савонароллу" Майкова почти без изменений⁵⁷⁰. 1-е января был день холодный и мрачный, как всегда первое января бывает.

Вчера утром явился так давно не виданный мною Ванновский, мы пили чай и беседовали. Вечером на моем рауте было уже слишком много народа. Как я ни стараюсь, чтобы мои вечера были неизобильны числом гостей, всегда набираются лишние люди. Так и тут неизвестно отколе явился Щербина и Безобразов, оказывающийся добродетельным, но крайне не занимательным смертным. Были еще Гадон и Ушаков для совещаний по части театра,-- но это дело как-то не идет.

Написаны основания литер<атурного> фонда и пито за его благоденствие. 

Увы! вот как он ведется, мой бедный дневник, в то самое время, когда событий так много, когда новые лица выходят на сцену десятками и все вокруг меня кипит и волнуется! Одно дело идет вперед, другое готовится, третье обрывается, четвертое зарождается в голове, а я ни о чем не упоминаю. Нечего делать, пускай хоть собрание писем, приложенных к дневнику, говорит за меня.

Январский No "Библиот<еки> д<ля> ч<тения>" вышел 8-го и, как кажется, всем понравился. А февральский будет еще лучше. Была некоторая цензурная возня с "Старой барыней" Писемского, но все дело уладилось как нельзя лучше. Сам бедный Ермил ведет себя нехорошо и, несомненно, принадлежит к числу наиболее нетрезвых людей, когда-либо мною встреченных.

Был обед у гр. Куш<елева>-Безбородко для положения основания литер<атурному> фонду. Но сей юноша, одушевленный добрыми намерениями, жертвует в пользу фонда лишь несуществующий доход с несуществующего журнала, а потому вся история на том покуда села. Равным образом идея о благородном спектакле пока еще не получила должного хода.

Андреас ведет себя, как сапожник,-- если б его не обуздывали Галахов и Дудышкин, он наделал бы скандалов в литературе. Говорят, что "Отеч<ественные> записки" потеряли часть подписчиков, а он вместо того, чтобы помириться с необходимостью, рвет и мечет, по народному выражению. В своей газете он опять завел разных журнальных bravo {наемников (наемных убийц) (франц.).}.

Л. Толстой уехал⁵⁷¹, к большому нашему сожалению, и когда я его увижу, никто сказать не может.

У издателя "Библиотеки" был на прошлой неделе обед для сотрудников, с тостами и приветствиями. И Фрейганг был там же, но героем пира оказался Щербина, читавший свои эпиграммы и рассказывавший удивительные анекдоты.

Вчера я, Андрей и Гончаров сидели рядом на обеде у Меншикова, причем совершалось великое обжорство. Вообще, Меншиков - лицо очень оригинальное, и весь дом его тоже. 

Сегодни был большой завтрак по случаю открытия мозаического отделения при стеклянном заводе. Милейший Языков уже за несколько недель походил на новобрачного, составлял menu, сочинял речи и ужасно гордился тем, что в числе гостей будут, может быть в первый раз за долгое время les representants du journalisme en Russie {представители журналистики в России (франц.).}, т. е. я и Андрей. Надевши белый галстух, я поехал, не без удовольствия глядя на снеговые поля по дороге, но опасаясь опоздать. Однако я приехал минуты за две перед Адлербергом. Все было хорошо и прилично, хотя завтрак показался мне нельзя сказать, чтоб очень вкусным. Со стороны художников чрезвычайно много дружелюбия и уважения. Познакомился, между прочим, с Ф. А. Бруни, Иорданом, Джустиниани и возобновил знакомство с Штейнбоком, как кажется, милым весьма господином.

Третьего дня ездил к Палацци с А. П. Стороженко и, как водится с давних времен, разорился так, что взял 100 р. из числа неприкосновенных денег, отложенных для заграничной поездки. Зато купил часы и две вазы (garniture de cheminee) {гарнитур для камина (франц.).}. Вообще, с осени начиная, накупил я брик-а-брака⁵⁷² на большие суммы. Пускай эти вещи останутся мне в память моего редакторства.

А Толстой пишет из Москвы к Боткину преумные и славные письма. Теперь уже он на пути за границу. Григорович должен явиться не сегодня, так завтра. 

Григорович приехал третьего дни, а вчера явился ко мне, худой, бледный и довольно плачевный. Мы съездили к Васиньке, потом отправились к Негри и глядели картины, недавно им полученные из-за границы. День вчерашний я кончил в комитете, где читали глупую драму "Георгиевский крест" и странную, но довольно веселую комедию "Уголовное дело, или Обстриженный маркер"⁵⁷³.

Вообще, этот месяц я сбился с толку и, как оно всегда бывает со мною, чувствую печаль и угрызения. Работаю мало и худо, сплю, или, лучше сказать, валяюсь очень много, не читаю ничего, сам нездоров от простуды и периодических завалов (как в сентябре),-- одним словом, дело не ладно. Вот, например, обращик сегоднишнего бесплодного дня. Встал в 11, едва сел за статью о Тургеневе⁵⁷⁴, пришли два господина по поводу статей - Николаев и молодой Ершов, из севастопольских героев⁵⁷⁵. Потом явился Печаткин. Подписчиков оказывается у нас до 600 лишних против прошлогоднего. Это все недурно, но болтовня тянулась до двух часов. Потом к Д. Ф. Харламовой, с ней беседовал с полчаса. Потом (после долгой езды, хлопот и треволнений) обедал у Дюссо с новым моим предметом, Алекс<андрой> Петровной. Потом домой, переоделся во фрак, поехал к Л. А. Блоку, там говорил по делу Обольянинова. Оттуда к Щербатову, но там сегодни нет приема. Оттуда домой, зайдя по дороге к В. Майкову (от него узнал, что вся февральская книжка прошла уже цензуру). Дома разделся и успел написать полстранички Критики. Что же это за жизнь, смею спросить? Что тут ладного и умного или хоть забавного? Это ерундища, и дней, обильных такой ерундою, к сожалению, у меня немало.

Четверги у Кушелева очень хороши, чего я, признаюсь, не ожидал. 

С наступлением великого поста я считаю зимний сезон конченным, и хотя на дворе холодно и нет ничего весеннего, но никто меня не уверит, что весна не началась. Много небывалого сулит мне эта весна, считая тут и лето. Заграничная поездка с Васинькой и Григоровичем решена, план ее утвержден, деньги припасены почти сполна, и завтра же еду я в концелярию генер<ал>-губерн<атора> наводить справки о подаче прошения. К 1 апреля я уже должен иметь паспорт в кармане. И странно, и страшно, и жалко что-то отрываться от всего, к чему прилепился я в течение стольких лет. Что значут четыре месяца путешествия? А тяжко будет уезжать, очень тяжко. Для чего я не могу иногда быть гнусным эгоистом?

Будет еще дело в посту - выборы⁵⁷⁶, поднесение кубка Обольянинову, наконец, изготовление статей на время моего отсутствия. До сих пор все дела идут ровно и неутомительно. Кажется, я работаю немного, а весь результат такой, какого можно ожидать лишь от ужасного труда.

Масляницу провел я так тихо, как никогда. Помню, что в старое время я всегда бывал без денег в эту пору. Теперь у меня лежало свободных до тысячи рублей, и я не имел никакого желания ими пользоваться. Утром работал над критикою (о Тургеневе), принимал гостей, а вечер или сидел у Боткина (он уехал в пятницу) или распутствовал с Григоровичем; в среду на моем вечере было много хорошего народа, Ковалевский между прочим.

Вчера был обед с великолепной ухой у Марьи Львовны. После обеда спал в комнате Григ<ория> Григ<орьевича>, где так хорошо спится, а вечер окончил у Щербатова, с Григоровичем, кн. Вяземским 2, Никитенкой, Лажечниковым и Краснокутским. 

я чувствую себя 17-летним человеком и не могу представить, что станется со мной в тот день, когда я действительно увижу итальянскую землю. Из всех дел и помыслов, меня занимавших всю жизнь, теперь во мне живут лишь две мысли: радость путешествия и некоторая тоска разлуки. С моим нравом последнее ощущение много значит и сулит мне немало внутренних тревог. Но что ж делать: я еду, еду и еду! Обильны впечатлениями будут для меня эти четыре месяца! Постараюсь вести журнал свой поаккуратнее, а теперь прекращаю его - надолго. Боже мой! неужели же я не во сне, а в самом деле еду в Европу!⁵⁷⁷

Примечания

⁵⁷⁰ В стихотворении А. Н. Майкова "Савонаролла" (Бдч, 1857, No 1) именем Христа творит жестокие дела монах Савонаролла и именем же Христа его казнят, поэтому требовалось разрешение духовной цензуры.

⁵⁷¹ Л. Толстой уехал в Москву, а оттуда - за границу.

⁵⁷² брик-а-брак, (франц. bric-a-brac) - старье, хлам.

⁵⁷³

⁵⁷⁴ Большая статья Д. "Повести и рассказы И. С. Тургенева" печаталась в Бдч (1857, No 2, 3, 5).

⁵⁷⁵ А. И. Ершов будет печатать в Бдч мемуарный цикл: "Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера Е. Р. Ш-ова" (1857, No 3--11).

⁵⁷⁶ выборы - дворянские выборы Петербургской губ. (избрание предводителя и других должностных лиц).

⁵⁷⁷ переехали в Венецию (с 14 - после 20 мая), а затем через Падую и Болонью - во Флоренцию (около 29 мая - после 4 июня), оттуда через Геную и Турин - в Швейцарию (Женева - Кларан - Женева - Экс, около 20 июня - начало июля). В Эксе Боткин остался лечиться, а Д. один отправился в Париж, куда прибыл (через Лион) около 5 июля (первое письмо из Парижа к Боткину от 7 июля 1857 г. - ГТМ); в начале августа Д. уже вернулся в Россию, съездил на 10 дней в Гдовский уезд и затем, возвратившись в Петербург, занялся редактированием Бдч. Осенью он тяжело заболел (видимо, усиливалась чахотка). Из письма Д. к Боткину от 18 января 1858 г.: "После жаркой журнальной работы от сентября до половины ноября я занемог <...> около двух месяцев считал себя умирающим человеком <...> видя, что я не умер, я приободрился, одолел бессонницу" (ГТМ).